Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 106

Сердечная, добрая медсестра ухаживала за ними обоими с не меньшей заботой, чем за Великановым.

— Я покормила Лебедева, — рассказывала дальше она. — Усатик ел сам. Саша спал. Я подошла к нему, стала поправлять подушку. Он открыл глаза, и мне показалось, что Саша взглядом поблагодарил меня… От радости прямо-таки захотелось плакать. — Табачникова вытерла платочком повлажневшие глаза. — Тут Лебедев попросил, чтобы я помогла ему лечь поудобнее. Я пошла к его кровати. И вдруг Великанов заговорил. Еле слышно: «Он, он убил меня… Он меня…» Я бросилась к Саше. Он весь дрожит, глаза закатились. Я сначала подумала, что мне показалось. Нет, слышу, Саша опять шепчет: «Он убил…» Я стала его гладить по руке, успокаивать, говорю: «Сашенька, милый, здесь все хорошие, никто тебя убивать не собирается». А он побледнел, задыхается, пульс так и скачет! Я растерялась, думаю, неужели все, неужели конец?! Позвала старшую медсестру, завотделением… Великанову ввели массу лекарств, и он забылся. Решили снова перевести в реанимацию…

Табачникова замолчала.

— Когда это случилось? — спросил Кичатов.

— Во время ужина, часа полтора назад. Слава богу, теперь он крепко заснул. Я вспомнила про вашу просьбу и…

— И что вы скажете? — спросил следователь. — С чего это он вдруг заговорил?

— Вернее, чем вызван его бред? — поправила Табачникова и задумчиво произнесла: — Наверное, его мучают какие-то страшные воспоминания.

— Но почему так неожиданно? — допытывался Кичатов.

— Трудно сказать, — пожала плечами Юля. — Человеческая психика — загадка. У здорового понять причину тех или иных поступков сложно, а у больного тем паче. Не забывайте, у Великанова травма головы!

— А как реагировали на его поведение соседи по палате? — поинтересовался Дмитрий Александрович.

— Лебедев переживал за Сашу. Ну а тот, усатик, поначалу совсем никак не реагировал. Понятное дело, глухонемой. Но когда в палату понабежало народу и стали суетиться вокруг Великанова — вроде сочувствовал. Вообще-то, честно говоря, я не обращала внимания ни на кого, Дмитрий Александрович. О Саше только и думала…

— Ясно, — кивнул подполковник.

У него были ещё вопросы к Юле, но она, поглядев на часы, сказала:

— Побежала к Великанову.

— Вы же сказали, что он успокоился, спит.

— Мало ли что может случиться! Особенно после того приступа!

Вернувшись в гостиницу, Дмитрий Александрович рассказал обо всем Чикурову и Латынису.

— Значит, какие-то страшные воспоминания, — повторил слова Табачниковой Игорь Андреевич. — Выходит, Великанова хотели убить?

— Вполне возможно, — сказал Кичатов. — Мы ведь пока не знаем, удар по голове нанёс ему человек или это травма в результате несчастного случая. Предположим, что покушение на убийство. Тогда возникает вопрос: с какой целью?

— Ограбление? — осторожно высказался Латынис. — У него же в сумке было почти пятьдесят тысяч рублей.

— Верно, — кивнул Игорь Андреевич. — Однако пять тысяч осталось. Если его грабили, то почему взяли не все деньги? Нелогично… А может, ревность? Поклонниц у Великанова — тьма. Многие влюблены до самозабвения. Возьмите хотя бы эту Юлю. — Чикуров вздохнул. — Как жаль, что состояние здоровья артиста не позволяет его допросить.

Время было уже позднее, разошлись по своим номерам, оставив дальнейшую дискуссию на завтра.

Но Кичатов спал плохо, в его голове продолжалась работа. Проснулся засветло, и ему показалось, что он недостаточно внимательно отнёсся к какому-то обстоятельству из сообщения Табачниковой. Этим Дмитрий Александрович и объяснял глухое недовольство собой.

Следователь еле дождался рассвета, оделся и, подгоняемый тревожным чувством, поехал в больницу. Прибыл он туда в начале восьмого, когда больные уже прошли разные процедуры — градусники, уколы, лекарства. Он поднимался по знакомой лестнице в отделение реанимации, как вдруг с ним едва не столкнулась Табачникова, нёсшаяся вниз.

— Дмитрий Александрович! — воскликнула она, еле переводя дух. — Слава бог что вы уже тут! А я названивала в гостиницу — никто не отвечает. Вот, решила сама к вам…

— Что случилось? — встревожился следователь.

— Пропал! — выпалила Юля. — Усатик пропал!

— Как? — заволновался Кичатов. — Когда?

— Кажется, ещё вчера вечером.

Дальше они бежали вместе. Из больных в палате находился один Лебедев. Подполковник допросил дежурную медсестру, которая показала: она вошла в палату минут сорок назад, чтобы сделать уколы, а постель «глухонемого» была пуста. Подумала, что он в туалете. Подождала — нету. Сунула руку под одеяло

— постель холодная, вроде в ней никто и не спал. Дежурная дала знать Табачниковой.

Кичатов спросил у Лебедева, помнит ли он, когда вышел его сосед?

— Вскоре после того, как артиста увезли, — ответил тот, — и, жестом попросив подполковника нагнуться, он дошептал Кичатову на ухо: — Я вот что скажу, товарищ следователь… Усатый этот вовсе не глухонемой.

— С чего вы взяли? — поинтересовался подполковник, не понимая, почему Лебедев опасается говорить громко.

— Ну, когда мы остались вдвоём, усатый все время прислушивался, — опять тихо ответил инфарктник. — И глаза у него были испуганные.

— Вам не показалось?

— Сначала я и сам подумал, что кажется, но тут в коридоре громко стукнула дверь. Так он чуть не подскочил на кровати. Потом так посмотрел в мою сторону…

— Как?

— Нехорошо, вот как. Ну, я сделал вид, что сплю… Он тихонько вышел. А я и впрямь уснул.

По просьбе подполковника обшарили всю больницу, каждый закуток — мало ли что? И когда следователь убедился, что «глухонемой» действительно сбежал, позвонил Чикурову. Того уже не было в гостинице. Зато Латынис находился в номере.

— Ян Арнольдович, — сказал Кичатов, — срочно приезжайте в больницу, я в отделении реабилитации. Все объясню на месте.

— Слушаюсь! — чётко ответил оперуполномоченный уголовного розыска.

И был на месте в считанные минуты, словно перелетел по воздуху.

Дмитрий Александрович начал с того, что попросил лечебную карту усатого беглеца. В графах о его данных — фамилия, имя, отчество, год рождения и так далее — стояли сплошные прочерки. Врач из приёмного покоя сказала, что «глухонемого» доставили в карете «Скорой помощи».

Следователь составил приметы сбежавшего по описанию медсестёр, врачей и Лебедева. Вручив их Латынису, он попросил оперуполномоченного отправиться в горуправление с тем, чтобы были приняты все меры к поиску и задержанию неизвестного.

— Вы думаете, — спросил майор, — именно его испугался Великанов?

— Кто знает? — развёл руками Кичатов. — Но зачем человеку притворяться глухонемым? Почему он сбежал?

— Да, очень подозрительно, — согласился Латынис.

— Постарайтесь узнать подробности, кто, как и где подобрали его в море, — дал дополнительное указание Кичатов. — И постоянно держите со мной связь.

Майор уехал, а следователь продолжил работу в больнице. Выяснилось, что, когда неизвестного привезли в больницу, на нем были только трусы, майка, рубашка и носки.

— А ещё сумочка при нем была, — вспомнила медсестра из приёмного покоя.

— Какая сумочка? — насторожился подполковник.

— Ну, такая, небольшая, с ремешком. Мужчины их на запястье носят, — пояснила та.

— И где же она?

— Да в камере хранения, где вещи больных находятся.

Прежде чем ознакомиться с сумочкой, Кичатов снова позвонил Чикурову. На этот раз он застал Игоря Андреевича и рассказал о сумке.

— Думаете, там документы? — спросил Чикуров.

— А вдруг…

— Хорошо, Дмитрий Александрович, если будет что интересное, звоните, — попросил руководитель группы. — Я на месте.

— Конечно, — ответил Кичатов.

В камеру хранения пригласили понятых, — медсестру и нянечку. При них подполковнику вручили сумочку «глухонемого». Но расстегнуть молнию не удалось — она заржавела. Принесли скальпель. Кичатов сделал аккуратный надрез.

И тут, к изумлению всех присутствующих, из сумки на стол посыпались изделия из жёлтого металла — кольца, браслеты, серьги, кулоны, броши, корпуса от часов, а также три зубных коронки.