Черная вдова - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 82

— Что как? — не понял доцент.

— Обнаружили внеземные цивилизации?

— Буду честным: пока нет. Но это ещё ни о чем не говорит: слишком короткий срок занимается человечество поиском.

— А в чем заключается этот поиск? — продолжала расспрашивать Вика.

— Ну, прежде всего, ракеты, улетающие с космодрома Байконур. — Астахов улыбнулся. — Между прочим, в «Московских губернских новостях» за тысяча восемьсот сорок восьмой год сообщалось, что некий мещанин Никифор Никитин за крамольные речи о полёте на Луну сослан на поселение в Байконур.

— Что, действительно? — засмеялась Вербицкая. — Забавно.

— Факт! В истории полно подобных курьёзов, — кивнул доцент и продолжил: — Помимо спутников мы зондируем космос с помощью радиотелескопов, не шлют ли нам весточку из далёких миров? И от себя шлем им закодированные сигналы. Но я считаю, что внеземные цивилизации нужно искать по внешним признакам. Например, по интенсивному тепловому излучению или производимому ими загрязнению окружающей среды, то есть самого космоса.

— Загрязнению? — изумилась Вика. — Господи, неужели наши братья по разуму такие же неразумные, как и мы?

— Кто знает, может быть, ещё хуже, — ответил Астахов. — И вообще не надо переоценивать разумность внеземных цивилизаций. Понимаете, трудность контакта, возможно, и заключается в том, что уровень развития разный.

— А если все же мы во вселенной одни? — спросила Вика, стараясь ещё больше разжечь доцента. По всему, он был человеком незаурядным, да и ей не хотелось ударить лицом в грязь, вот почему Вербицкая призвала на помощь весь свой интеллект.

— Нет, — решительно произнёс Астахов. — Я убеждён, что жизнь на землю привнесена из космоса. Вернее, скорее всего она разлита во всей вселенной. Приведу всего один факт: самый примитивный вирус устроен неимоверно сложно, и вероятность самозарождения даже такой формы жизни из неживых органических молекул крайне ничтожна! Не буду утомлять вас выкладками, но скажу: по существу, жизнь на земле родилась сразу, без промедления. Разумеется, по космическим меркам… И так происходит на любой планете, как только там возникают благоприятные условия… Вы хотели бы возразить? — спросил он, глядя на озабоченное лицо собеседницы.

— Возражений нет, — встрепенулась Вербицкая. — Да и откуда им быть, если я не специалист? Я в этом совершенно не разбираюсь. Хотя ваша точка зрения мне импонирует больше, чем утверждение, что мы возникли случайно. Человеку, по-моему, нужно иметь веру во что-то. Например, в высшее предназначение, высшую справедливость.

— Совершенно верно! — обрадовался Павел Кузьмич. — Если все случайно, значит, нет идеала и любое зло и кривду можно оправдать.

— Вам свойственна железная логика плюс точная аргументация. Словом, мужская уверенность и определённость.

— Мужская, — хмыкнул Астахов. — Сократ считал, что женская природа ни в чем не уступает мужской. И советовал мужьям смело учить своих жён всему, чему угодно.

— Представляю, какая эрудированная у вас жена, — заметила с улыбкой Вербицкая. — Или вы холостяк?

— На курорте мы все холостяки, — усмехнулся Астахов и предложил: — Давайте искупаемся?

Они сделали небольшой заплыв, и, когда вернулись в свои шезлонги, Павел Кузьмич посоветовал:

— Кроме солнца и моря тут, по существу, нет никаких развлечений. А какие возможности! Водные лыжи, прогулочные катера… Хорошо бы соорудить фуникулёр. — Он показал на вершину горы над Южноморском. — А там можно было бы организовать целый городок развлечений. Люди мечтают потратить деньги, а где?

— Может, когда наберут силу кооперативы и индивидуальная трудовая деятельность, все это и будет?

— Может быть, может быть, — сказал Астахов. — Да, все хочу спросить у вас, кто же вы по специальности?

— Художница.

— Вот видите, я как чувствовал! — обрадованно проговорил Павел Кузьмич. — Значит, угадал! В каком жанре работаете?

— Собственно, ещё учусь. Заканчиваю Суриковский институт.

— Прекрасно, прекрасно! Лучший наш художественный вуз! — продолжал восхищаться доцент. — Но, Виктория Николаевна, на пути у вас столько терний! Говорю вам об этом потому, что мой ближайший друг, милейший талантливейший человек, ничего не нажил за всю свою жизнь, кроме двух инфарктов и кучи врагов в Союзе художников… Ой, хватит ли у вас сил? — Он покачал головой.

Вербицкая улыбнулась, но ничего ответить не успела: к ним подошёл Жоголь. Она представила мужчин друг другу. Время было обеденное, и Леонид Анисимович предложил пойти куда-нибудь поесть.

— Павел Кузьмич, вы составите нам компанию? — обратилась к доценту Вика.

Дважды приглашать Астахова не пришлось.

Когда капитан милиции Жур зашёл в кабинет прокурора города Захара Петровича Измайлова, тот разговаривал с кем-то по телефону и жестом показал оперуполномоченному уголовного розыска на стул. Жур сел. Ждать пришлось минуты три.

— С чем пожаловали, Виктор Павлович? — спросил прокурор, положив трубку.

— С постановлением на арест. — Жур протянул Измайлову бумагу.

— Изголяев и Рундуков, — прочитал прокурор. — Что за птицы?

— Щипачи, — пояснил капитан. — Мы целую неделю охотились за ними. Задержали вчера в троллейбусе, когда они вытащили у одного отдыхающего «лопатник» с тремястами пятьюдесятью рублями. «Пасли» его от почты, где он получил перевод.

«Щипачи» — карманные воры на их жаргоне, «лопатник» — бумажник или кошелёк, а термин «пасли» означал следили.

— Наши или?.. — спросил Измайлов.

— Гастролёры. Один из них, Рундуков, дважды судим, а его напарник Изголяев задержан впервые. Рундуков, по-видимому, обратал его совсем недавно. Держал на подхвате, передавал ворованное.

— Молодой?

— Изголяев? — уточнил Жур. — Восемнадцать лет. Но гоношистый. Сначала грозился, что у него папаша большая шишка. — Виктор Павлович усмехнулся. — Чудило, в наше время об этом лучше помалкивать. Если это правда, не завидую я тому папаше!

— Значит, говорите, неделю за ними охотились? — спросил Измайлов.

— Может, чуть больше, — поправился старший оперуполномоченный уголовного розыска. — Этот Рундуков прямо-таки артист.

— Ну? — заинтересовался Измайлов.

— Понимаете, поступает к нам заявление. Одно, другое, третье! Четвёртое, наконец! У людей исчезают деньги. В общественном транспорте.

— И что в этом удивительного? — не понял прокурор.

— Но как! Кошельки и бумажники на месте, а содержимое — тю-тю! Представляете состояние человека, когда он открывает портмоне, а там пусто? Не знаешь, то ли украли деньги, то ли ты сам их потерял. Я даже думаю, что к нам обратились не все, кого обчистил Рундуков.

— Выходит, он забирал деньги и незаметно возвращал пострадавшим их кошельки?

— Точно! — кивнул Жур. — А с одной гражданкой и вовсе проделал невероятную штуку. Она сняла с аккредитива пятьдесят тысяч и положила в сумочку. Так этот фокусник умудрился стащить деньги, а вместо них положить несколько перекидных календарей!

— Ну и ну! — поразился Измайлов. — Впервые такое встречаю.

— Правда, с этой женщиной что-то непонятное… — нерешительно произнёс Жур.

— А что именно?

— Гражданка приехала отдыхать из Трускавца, правда, без путёвки, снимает жильё. Фамилия — Сторожук. Прибежала к нам, оставила заявление насчёт кражи. А через несколько часов опять пришла в милицию и написала новое заявление, что якобы эти самые пятьдесят тысяч нашлись. Но на допросе Рундуков признался, что вытащил деньги у Сторожук.

— Сам признался?

— Конечно. Рундуков — воробей стреляный. Взяли его с поличным. Он отлично понимает, что имеет один шанс облегчить свою участь — полное признание. По всем эпизодам! Ведь мы все равно докопаемся.

— А Изголяев? Он подтвердил факт кражи у Сторожук?

— Его показания слово в слово совпали с рундуковскими. Как её начали «пасти» в сберкассе, как обчистили в автобусе. Деньги, как обычно, выкрал Рундуков и передал напарнику. Про календари Изголяев тоже рассказал.