Изувер - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 17

— А тем более, когда человека уже нет, — закончил обвиняемый.

«Вступать с ним в спор сейчас, пожалуй, не время», — подумал Владимир Георгиевич.

— Значит, как вы утверждаете, у вас были подозрения, что Лариса убита отцом? — спросил он.

— Да, — ответил Борис.

— Вы делились ими с кем-нибудь?

— С женой.

— А почему ничего не сказали следственным органам?

— Подозрение еще не доказательство. А у меня никаких доказательств не было.

— На чем основывались ваши подозрения?

— На том, как вел себя отец после исчезновения сестры. Однажды у него вырвалось нечаянно, что виноват якобы он. И потом эта навязчивая мысль о самоубийстве… Он был в ужасном состоянии… И в конце концов не выдержал…

— Но родные и знакомые говорят, что у него не было желания уйти из жизни, — возразил Гольст. — Наоборот…

— Интересно, кто мог сказать такую глупость? — усмехнулся Ветров.

— Ваша тетя, Ангелина Карловна, еще близкий друг отца. Да и не только они…

Следователь дал Ветрову ознакомиться с протоколами, в которых указывалось, что Александр Карпович мечтал о благоустройстве дачи, строил планы на будущее.

— Эти люди не знали истинного положения дел. Но я-то сын! Перед ними он мог играть, притворяться. С нами, то есть со мной и с мамой, отец не притворялся.

«Логично объясняет», — отметил про себя Гольст.

— Вы догадывались, куда он мог зарыть труп сестры?

— Догадывался. Вернее, догадка возникла, когда я увидел в погребе, что под спальней родителей, рыхлый песок.

— Сказали кому-нибудь об этом?

— Жене. Ольге.

— И не пытались проверить свою догадку?

— Не дай Бог! Хоть у меня и были подозрения, но я гнал их от себя. Кстати, каким способом убита Лариса?

Следователь дал Ветрову заключение судебно-медицинской экспертизы.

Врачи установили, что девочка была задушена.

Борис прочитал заключение, обхватил рукой лоб.

— Бедная Ларочка, — прошептал он. — Что она думала в тот момент?

— Ладно… Расскажите, пожалуйста, подробно о том вечере, когда исчезла ваша сестра, — попросил следователь.

Ветров долго и обстоятельно излагал то, что уже было рассказано им прежде и зафиксировано в документах дела. Только теперь он чуть-чуть подправил свои показания: по его словам, в то время, когда исчезла сестра, Борис не только читал книгу в своей комнате, но и вздремнул в кресле. Выходило, что отец мог незаметно для него спуститься в подвал и сделать свое страшное дело.

Люк находился на веранде и не был виден из комнаты Бориса.

— Уверяю, я совершенно не причастен к гибели сестры, — закончил он. — И вообще подумайте, зачем мне было ее убивать? С какой целью?

— С той же, с какой и родителей, — сказал следователь.

— Да вы что! — не выдержал обвиняемый. — Я зверь, что ли?!

— Как это у Шекспира, помните?

«Лей кровь и попирай закон», — процитировал Владимир Георгиевич выписку из дневника Ветрова.

Это был пробный камень, и он, кажется, попал в цель. Борис посмотрел на Гольста с испугом.

— Но при чем здесь Шекспир? — еле выдавил он из себя.

— Вам же нравятся сильные личности, не так ли? — спокойно спросил следователь. — «Убийство — это объективный акт, и смерть не различает, кто прав, кто виноват», — снова процитировал Владимир Георгиевич из тетради, найденной в сарае в Быстрице.

— Не знаю, о чем вы говорите, — раздраженно пожал плечами Ветров.

Но было видно, что он отлично знал.

Догадался, что его дневник побывал в руках следователя. По залегшей складке на лбу Ветрова Гольст понял: Борис лихорадочно соображает, какая информация из его личных, интимных записей может быть использована против него. «Пусть, пусть соображает, — подумал следователь. — Теперь уж, кажется, он выбит из колеи».

— Хорошо, поговорим о другом, — продолжал Гольст. — Вы ездили в конце июля в Москву?

— Ездил, — ответил Ветров, подозрительно глянув на следователя.

— Зачем?

— По личным делам.

— Поделитесь, пожалуйста.

— Это не представляет для вас никакого интереса.

— Почему же? — возразил Гольст. — Как раз очень интересно.

— Ну, если вы настаиваете… — пожал плечами Ветров. — Там у меня была девушка.

— Невеста, хотите сказать? — поправил Владимир Георгиевич.

— Вроде.

— Вы любили ее?

— Не любил — не ездил бы.

— Любили бескорыстно?

— Нет, — разозлился Борис. — Хотел жениться, обобрать и бросить! Как те брачные аферисты, о которых пишут в судебных фельетонах в газетах, — съязвил он.

— Я вас серьезно спрашиваю, — спокойно сказал Гольст.

— Извините, но вопрос ваш бестактный, — Ветров обиделся.

— Увы, такая у нас работа. Приходится порой задавать вопросы и похлеще.

— Понимаю, — примирительно сказал Борис. — Но подобный, мне кажется, не к месту.

«Ишь, задело, — подумал Гольст. — Очень хорошо, пусть беспокоится», — и продолжал:

— А теперь давайте вспомним о событии в ночь на цервое сентября у вас на даче.

— Пожалуйста, я готов, — поспешно согласился Борис. Даже слишком поспешно.

— Расскажите, что вы делали вечером, перед тем, как услышали выстрелы в комнате родителей, и что было дальше. Вопрос ясен?

— Вполне.

Ветров повторил то, что уже говорил раньше.

— Я хочу уточнить кое-какие детали, — сказал Гольст. — Значит, в момент выстрелов вы были с Ольгой Каменевой в своей комнате?

— Совершенно верно. Она это подтвердила. И не раз.

— Пойдемте дальше, — невозмутимо продолжал следователь. — Сколько времени прошло между первым и вторым выстрелами?

— Я же говорил. Полминуты, не менее.

— И сразу после второго выстрела вы вбежали в комнату родителей. Один или с Ольгой?

— Один.

— Дверь в их спальню была открыта или закрыта?

— Закрыта.

— Это вы хорошо помните?

— Отлично помню, — заверил Борис.

— Ну что ж, так и запишем, — спокойно сказал следователь, занося показания в протокол: — «Дверь в спальню родителей была закрыта…» Вы говорите, что ружье лежало на кровати отца?

— Да, на одеяле. По-моему, между ног…

— Точно на одеяле?

— Точно, — кивнул Ветров. — Потому что, когда я сдернул с него одеяло, ружье упало на пол.

Владимир Георгиевич записал в протокол и это показание.

— Пожалуйста, прочтите и распишитесь, — попросил он. — На каждой странице.

Ветров внимательно прочитал протокол, расписался.

«Волнуется. Не то что прежде, — констатировал Гольст. — Вон как рука дрожит». Он взял протокол. Помолчал.

Ветров сидел прямо, выжидательно глядя на следователя. Пауза его тяготила, что также не ускользнуло от внимания Гольста. Потянув еще некоторое время, Владимир Георгиевич спросил:

— Борис Александрович, вы считаете себя умным человеком, не так ли?

— В общем, не дураком, — ответил Ветров осторожно.

— И в институте о вас отзываются как о способном студенте, который мыслит логически, быстро схватывает материал, проявляет недюжинные научные способности…

— Приятно слышать, — усмехнулся Ветров. — Кто же так охарактеризовал меня?

— В частности, проректор.

— Петряков?

— Он самый. Таким образом, я могу апеллировать к перечисленным вашим качествам — уму, логике, умению мыслить аналитически?

— Как вам будет угодно, — чуть наклонил голову Ветров.

— Вы учитесь на врача, — продолжал Гольст. — А врачи, как известно, должны опираться на объективные, фактические данные… Вог, ознакомьтесь, пожалуйста, с последними показаниями вашей жены.

Он дал Ветрову прочесть протокол допроса Каменевой — то место, где она говорила, что Борис не был с ней в одной комнате, когда прозвучали выстрелы.

Следователь внимательно наблюдал за выражением лица допрашиваемого.

Оно, увы, было бесстрастным.

— Так я и предполагал, — Ветров усмехнулся. — Мелкая низкая месть! О женщины! — воскликнул он патетически и, прижав руку к груди, признался доверительно: — Конечно, в семейной жизни я вел себя не совсем безупречно.