Изувер - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 6
«Честнейший человек», — вспомнил Гольст слова Бориса, сказанные об отце. Неужели близкие не знали, откуда дача, дорогие мебельные гарнитуры, деньги на «Волгу»? Или Александр Карпович, как Янус, имел два лица: на службе — одно, а дома — другое?
То, что у Ветрова были доходы помимо зарплаты, следователь заподозрил, когда выяснил, какой оклад у директора фабрики. На трудовые деньги он не мог построить такой коттедж, который красовался в Быстрице на участке Ветровых, кстати, самом большом в поселке. Какими же чарами окутал Александр Карпович местные власти, чтобы получить лишние сотки? Эго тоже предстояло выяснить.
Гольст побеседовал еще с несколькими работниками фабрики. Самое удивительное заключалось в том, что почти все хвалили Ветрова. Однако в похвалах умершему директору слышался один мотив: сам умел жить и другим давал.
Например, когда не шел план, Александр Карпович знал, где можно надавить в верхах. Задание корректировали, и в результате коллектив получал премию.
Ветров покупал уважение и авторитет копейкой, полученной обманом, очковтирательством. Короче говоря, ореол «честнейшего и уважаемого» постепенно исчезал.
Как только Гольст попытался выяснить, не замечали ли сослуживцы у покойного директора признаков психической болезни, все таращили глаза: нормальный, жизнелюбивый человек и весьма себе на уме. Какая уж там шизофрения.
Врач из фабричного медпункта тоже была удивлена тем, что следователь интересуется психическим состоянием Ветрова. Единственное, с чем обращался он в медпункт раза два-три за все время своего директорствования, — с просьбой измерить давление, которое у него было чуть повышено. Это наблюдается иногда у многих в его возрасте — понервничал, вот и подскочило.
Откуда же диагноз, поставленный в Свердловской психиатрической больнице в 1943 году? Шизофрения — не насморк. Она не проходит. Тем более если не лечиться. Но Ветров не состоял на учете у психиатра и не лечился.
Все это насторожило следователя.
…Бобринские в Быстрице не были дачниками, они жили там постоянно и задолго до того, как поселок оброс дачами. Когда-то здесь разбросанно стояло лишь несколько скромных домиков.
Жилища старожилов резко отличались от появившихся позже коттеджей горожан, приезжающих отдыхать на лоно природы только в теплые месяцы. На зиму почти все дачи запирались.
Анастасия Петровна Бобринская не работала — из-за травмы ноги она имела инвалидность третьей группы и получала скромную пенсию. Муж «крутил»
кино в клубе, то есть был киномехаником. Когда Ветровы отстроили дом в Быстрице, Анастасия Петровна подрядилась в летние месяцы убираться на их даче, а зимой приглядывать за ней.
Гольст решил побеседовать с Бобринской, надеясь, что она, как человек, часто бывавший в доме Ветровых, может сообщить интересующие следствие факты.
Анастасия Петровна заметно хромала. Была она несловоохотлива, так что пришлось потрудиться, чтобы разговорить ее.
— Александр Карпович был хозяйственный мужик, — сказала она о Ветрове.
— Что хошь умел достать. Не то что мой лопух… Крышу уж давно менять надо, все железо проржавело…
А Ветров покрыл дачу черепицей. Двести лет стоять будет. И красотища какая! Я девчонкой в Прибалтике была, так там домики — что твои игрушки. А почему? Черепица…
Дача Ветровых, которую следователь видел из окон дома Бобринских — напротив, через улицу, действительно выглядела очень солидно.
— Правда, Александр Карпыч цену копейке знал. Прижимистый был… У них в доме строгий порядок: что заслужил, то и получай.
— В каком смысле? — не понял Гольст.
— Приучал детей к строгости и труду. К примеру, надобно забор покрасить.
Другой бы со стороны нанял. А Ветров говорит сыну: хошь, мол, заработать — вот тебе краска, вот кисть. Кончил красить — получай заработанное…
— Вы хотите сказать, что Борис выполнял дома работу за деньги? — уточнил следователь.
— Ну да, — подтвердила Бобринская. — Вскопал огород — денежки на стол. У их, как говорится, все было на хозрасчете. Тряпку просто так не выбросят. Но это уже жадность, я так мыслю. Особенно Надежда Федоровна отличалась. Мы даже раза два поцапались с ней
— Из-за чего?
— Да ладно, — отмахнулась Анастасия Петровна. — Что уж вспоминать…
— И все же? — настаивал Гольст.
— Обидно, — с горечью проговорила Бобринская. — Я уж у их старалась, как говорится, не за страх, а за совесть.
Драишь полы, стекла — чтоб ни пылинки… Думаете, с моей ногой это просто? Пришла я однажды к Надежде Федоровне за месячным расчетом. Дала она деньги. Смотрю, пятерки не хватает. Я этак культурно, вежливо говорю:
«Вы, Надежда Федоровна, наверное, обсчитались». А она: «Нет, мол, милая, все правильно. Забыла, что дала для твоей Фай Ларочкино платье?» Поверите, товарищ следователь, я чуть не села. Лариса из платья того выросла. Да и не просила я платье это. На что оно?
Надежда Федоровна сама мне сунула.
Ладно, думаю, пятеркой не озолочусь, нехай у Надежды Федоровны совесть заговорит… Правда, не сдержалась, пристыдила ее. Она отвечает: ежели не хочешь у нас работать, так и скажи. Ну, я и ляпнула: да, не хочу! Поцапались мы и разошлись. Дня через три Александр Карпович пожаловал. Нечего, мол, дуться, приходи, как прежде. Я уж остыла. Помирились. Но пятерку она так и зажил и л а…
— Давно это было? — спросил следователь.
— Года два назад. А этим летом?..
Валялся около сарая Ветровых кирпич — половинки, четвертинки. Остатки. Борис вывез за ограду, за деньги опять же.
Мой, — так называла Бобринская мужа, — говорит Карпычу: сосед, можно взять кирпич? Нам аккурат надо было пристройку чинить. Ветров говорит:
бери, коли надо. Ага. Перетаскали, починили пристройку. Потом дает мне Карпыч расчет за месяц. Гляжу, опять пятерки не хватает. Надежды Федоровны как раз не было, она цветы продавать поехала в город. Спрашиваю: где пятерка? Ветров говорит: кирпич брали? Брали. Я ему: так ведь бой, вам все равно не нужен. А он на полном серьезе: раз вам нужен, значит, платить надо.
Не у нас, так в другом месте купили бы.
И пошло-поехало… Целую лекцию мне прочитал, что каждая вещь свою цену имеет. Ну, плюнула я, повернулась и ушла. Мой как узнал, тут же к Ветровым побег. Чуть не до драки дошло…
Но куда ему с двоими? Борис за отца вступился. Я решила: все, ноги моей больше у них не будет. После той ссоры не ходила убирать.
— А это когда случилось?
— Да за неделю до пропажи Ларисы, — Бобринская вздохнула. — Вот сейчас все думаю: и чего мы так не бережем хорошее в жизни? Ну, поругались. Из-за чего? Из-за какой-то пятерки. А теперь их уж нет… Я их, конечно, не осуждаю сейчас. Плохо, что сынка воспитали по-своему…
— А Ларису?
— Ларочка была золото, — растроганно протянула Анастасия Петровна. — Ласковая, добрейшая душа. Дружила с моей Фаей. То пирожок принесет, то шоколадку. Всем делилась. Надежда Федоровна недовольна была, сколько раз отчитывала Ларису.
Нет, говорит, в дом, так ты из дома…
Может, Ларочка поэтому и убегла? — Анастасия Петровна жалобно посмотрела на следователя. — Сердечко хорошее было у девочки. Сколько раз она плакала вот тут, — хозяйка показала на старенький диван.
Гольст попросил Бобринскую вспомнить о событиях в ночь на первое сентября. Та рассказала, как в половине четвертого к ним прибежала невеста Бориса с охотничьим ружьем и сообщила о трагедии в доме Ветровых.
— Я в первый раз пошла в ихний дом после ссоры. Борис ходит по дому в одних трусах и майке. А что было в спальне — ужас! — Анастасия Петровна передернула плечами. — Я месяц после этого спать не могла…
— Вы слышали выстрелы?
— А как же! Очень даже хорошо слышала.
— А не можете сказать, сколько времени прошло между первым и вторым выстрелами?
Бобринская задумалась.
— Да как вам сказать… Быстро время прошло…
— Ну, сколько минут? Хотя бы приблизительно?
— Какие там минуты! Почти один за другим… Секунды три-четыре.