Маяк на Омаровых рифах - Крюс Джеймс. Страница 13
— До свидания! — прошептала Сабина. Услыхав про два миллиона лет, она очень-очень зауважала маэстро. И только поэтому никогда ему больше уже не звонила.
Когда пустогрох поведал в лодке историю про маленькую Сабину, тетушка Юлия сказала:
— А вот интересно узнать…
— …это все правда? — подхватил пустогрох. — Понимаешь, — повернулся он к чайке, — после каждой истории тетушка спрашивает одно и то же.
— Другие тоже спрашивают, — заметила чайка. — А я всем объясняю: какая разница? Главное, чтоб было хорошо и складно.
— Верно, — кивнула тетушка Юлия. И только собралась прибавить: «Но все равно хотелось бы знать!», как лодка уткнулась в берег.
Старик Иоганн уже стоял на камнях и восторженно размахивал над головой складным табуретом. А сзади доносилось глухое ворчание:
— Ну что, приплыли наконец-то? Когда меня выпустят?
— А это еще кто? — испуганно спросила тетушка Юлия.
— Морешлёп, — сказала чайка и в двух словах объяснила, почему водяного заточили в подвал.
Вскоре лодка пришвартовалась к узкому молу, который выдавался от скалы в море. Старик Иоганн подскочил, подал тетушке руку и крепко, по-моряцки, обнял ее и расцеловал. Потом он поздоровался с пустогрохом, который еще не вполне пришел в себя и ошалело бродил по прибрежным камням. Александра весело перелетала от одного к другому, задевая носы крыльями.
— А сейчас давайте-ка все наверх и плотно поужинаем! — скомандовал Иоганн.
Тут из подвала снова послышалось ворчание:
— А я?! А со мной-то что?
— Ой! Это же водяной! — всполошился старик. — Мы про него чуть не забыли!
Он вынул из кармана большой ключ и отпер тяжелую дверь. Толстяк с обиженным видом выбрался из подвала.
Едва смотритель собрался представить его тетушке, как Морешлёп, пробурчав: «Здрасьте, сударыня! Очень рад!», плюхнулся с рифа прямо в воду и исчез в зеленой морской пучине.
— Фи, какой некрасивый! — сказала тетушка Юлия. — Не хотела бы я с таким встретиться под водой!
— Ну, тебе это и не грозит, — заверил тетушку Иоганн.
По наружной лестнице старик поднялся наверх.
Остальные последовали за ним. С лестницы можно было прямо через окна войти в четыре маленькие комнаты, располагавшиеся, одна поверх другой, внутри башни. Сейчас они поднимались на второй этаж, где была столовая. Последней туда впорхнула чайка.
Иоганн приготовил царское угощение — омары под майонезом, раковый салат, копченая треска, вареные улитки, вкусный хлеб, который еще накануне, как всегда, привезли на белом почтовом катере, и, конечно же, крепкий грог. Тетушка Юлия проголодалась за время долгого путешествия и ела с большим аппетитом. Старик тоже не отставал, а чайка своим ловким кривым клювом так и вовсе одолела семь здоровенных кусков копченой трески. Один пустогрох так ничего и не съел.
Он едва притронулся к угощению и поскорей отпросился спать. Очень, дескать, измучился. Иоганн проводил его в верхнюю комнатку, на кухню. Она была совсем крохотная, ведь башни кверху сужаются. Деревянная лесенка посередине вела под купол, к большому фонарю.
— Вот тебе стеганое одеяло! — сказал Иоганн. — Видишь — сундук? Ложись-ка ты, братец, туда. Там не пыльно. Правда, на дне лежит несколько книжек.
Ганс-в-узелке кивнул, сказал «спасибо» и «до свидания», нырнул с одеялом в сундук и не успел толком улечься, как сразу же крепко заснул.
— Да, моряка из тебя не выйдет! — пробормотал Иоганн и спустился обратно в столовую.
Там в одиночестве сидела тетушка Юлия. Александра упорхнула к себе на отмель, пообещав на днях заглянуть. Смотритель с тетушкой Юлией скоротали вечер вдвоем. Поговорили о грустных событиях на Гельголанде, о долгом морском путешествии к маяку и о чудном тетушкином попутчике. Затем отправились спать. Иоганн постелил тетушке здесь же, в столовой, а сам взобрался по лесенке этажом выше. Перед сном, как положено моряку, бросил взгляд на барометр. Стрелка указывала на шторм.
Старик вспомнил историю про пустогроха и сказал:
— Рядом спит Ганс-в-узелке. Поэтому и барометр упал. — Он улыбнулся и залез под теплое пуховое одеяло.
Но, увы, Иоганн ошибся. Стрелка упала не потому, что рядом спал Ганс-в-узелке, а потому, что надвигалась гроза. На горизонте в кромешной тьме уже кипело и бурлило, как у ведьмы в котле. И никто на маяке не мог знать, что их ждет завтра.
Назавтра Ганс-в-узелке проснулся часов в шесть утра от непонятной качки, адского треска и грохота. Он спросонок протер глаза и в первый момент растерялся: «Где это я?» Но быстро вспомнил, что остался на маяке, и удивился: кто это так умело грохочет? Знаток пустогрохого дела, Ганс-в-узелке не мог не отметить отличного качества шума. Позевывая, вылез он из сундука и только хотел подойти к окну, как пол у него под ногами заходил ходуном, а от жуткого громового раската чуть не лопнули барабанные перепонки. Одним прыжком — спасайся кто может! — пустогрох запрыгнул обратно в сундук, затаился в углу и приготовился к самому худшему.
Секунду стояла могильная тишина. А потом как грянет, как громыхнет! Над морем завыла буря. Волны вспенились, забурлили, ударили о стены башни. Вдобавок ко всему хлынул дождь — хлестал по железной крыше, стучал в окно. Башня кренилась, как молодая березка на ветру. Здесь, наверху под куполом, и вовсе качало, как на качелях.
Ганс-в-узелке схватился за край своего сундука и подумал: «Ну все, конец!» Когда он с опаской выглянул и посмотрел в окно, то увидел, как за дождевой завесой над морем сверкнула молния. Раскатился протяжный гром. Пустогроху хотелось спуститься по лестнице к тетушке Юлии. Но в такую грозу об этом нечего было и думать. И он сидел в сундуке, вздрагивая при каждом ударе грома и слушая, как за окном грохочет, гремит, бурлит, пенится, воет, стонет, свистит и хлюпает. Гансу-в-узелке было очень и очень худо.
— Только не падай, милый маяк! Стой, миленький, крепко! — испуганно бормотал он, вжимаясь в самое дно сундука. А сундук раскачивало, как подвесную койку на корабле. Пригибаясь все ниже, Ганс-в-узелке нащупал что-то квадратное, кожаное и невольно поднес его к глазам. Смотри-ка, книжка в кожаном переплете! Пустогрох с любопытством открыл ее и на первой странице прочел: «Необычайные приключения на море и на суше. Записки старого капитана». Под заглавием шел длинный перечень разных историй. Ганс-в-узелке захлопнул книжку и положил обратно на дно сундука. Нет, читать в эту мерзкую погоду совсем не хочется!
Тут его взгляд упал на плоскую жестяную коробочку в другом углу сундука. Он подцепил ее ногой и открыл крышку. Ах, какие чудные сухарики! У пустогроха, который вот уже двое суток ничего не ел, вдруг проснулся, несмотря на страх и качку, зверский аппетит. Он взял сухарик, быстренько его схрумкал, потом захрустел вторым, третьим… В конце концов коробочка опустела. И хотя буря все так же шумела, ему сразу полегчало. Он даже трусцой подбежал к окну и посмотрел на бурлящее море. Внизу клубилось сплошное пенное облако, но временами на гребне волны взлетало что-то странное и непонятное: не то дяденька, не то рыба, большое и толстое, зеленоватого цвета. Может быть, водяной? Один раз он вроде бы даже разглядел толстую морду с довольной ухмылкой, но сквозь пену и брызги было точно не разобрать.
И пустогрох пошлепал обратно в сундук: под стеганым одеяльцем хотя бы тепло. Он снова взялся за книжку в кожаном переплете и сказал себе так:
— На улицу в такую бурю не вылезешь. Заснуть не заснешь. Почему бы не почитать, пока шторм не уляжется? — Он устроился поудобней, положил на колени книжку и, пока море с небом спорили, кто сильней, прочел вот такую историю…