Следователь по особо важным делам - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 6

Двадцать лет в угрозыске. Хороший работник. Пойдёт?

Я прикинул в голове — лет сорок — сорок пять. Опытный, наверное. Во всяком случае, учить не придётся.

— Пойдёт. Из местных?

— Нет. Но вы на это не смотрите. Край знает как свои пять пальцев…

Наверное, рыболов или охотник, подумал я. Обычно именно они хорошо знают местность.

В УВД края ответили, что Ищенко в командировке.

— С чего думаете начать? — спросил замначальника следственного отдела.

— Поеду в совхоз.

— Правильно, — одобрил он, — езжайте. Работайте. Может, и мы у вас кое-чему поучимся. — В его последних словах промелькнула едва уловимая ирония. — А Ищенко догонит. Это мы обеспечим, — закончил он.

Уладив в Барнауле ещё несколько дел, я вылетел в тот же день в Североозерск.

Кукуев сам проводил меня в аэропорт. Пожелал успеха. На этот раз без иронии. Хотя положение его, прямо скажем, было щекотливое. Дело согласился прекратить именно он. И если моё расследование опровергнет результаты предыдущего, неприятностей не оберёшься.

Правда, наперёд не угадаешь. Я тоже могу не найти ничего нового. Могу и ошибиться. Все мы люди, как говорится…

Человек, который придумал изречение «любое тайное станет явным», вряд ли имел отношения к следовательской работе. А если и имел, то был зарвавшийся оптимист или просто-напросто хвастун. Надо знать, как дорого даётся каждый процент раскрываемости. Есть, остаются ещё за скобками благополучных цифр неумолимые единицы… Папки, которые лежат в архиве с грифом: «Хранить до…»

Это значит, что кто-то из моих коллег потерпел неудачу. Преступник оказался хитрее, или ему здорово помогли обстоятельства…

Конечно, когда я летел в Североозерск на тихоходном Ан-2, у меня и в мыслях не было, так сказать, программировать на всякий случай возможную неудачу.

Собственно, я себе ещё и не представлял людей, с которыми столкнусь во время расследования. Ведь через них, их поступки, поведение ищешь истину.

Но одно я чувствовал. И это не мистика и не шестое чувство. Я даже не знаю что. У меня пропадала уверенность в том, что следователь, занимавшийся раньше делом о самоубийстве в Крылатом, поставил все точки над i. Мне вспомнился совет Ивана Васильевича: вести дело так, словно не было до меня никакого расследования. Но я и в самом деле не забывал о том, что оно было.

Выходило, что Залесская покончила с собой в результате угрызений совести или боязни разоблачения в измене.

Не бог весть какая редкая причина. Вину во всем она брала на себя.

Но может быть, её довели до самоубийства? Тогда это преступление. Тяжкое л сурово наказуемое. В принципе следователь шёл по правильному пути. Он расследовал именно эту линию. Но, внимательно изучив все материалы, я чувствовал, что мой предшественник, возможно несознательно, доказывал версию, изложенную в предсмертном письме самой Залесской.

Мне самому случалось встречаться с подобными случаями: с первых шагов факты до того завораживают, что отделаться от их убедительности или непреложности стоит огромного труда. Помимо этого, увы, кое-где проступали следы спешки. Пусть едва-едва заметно. Я их видел…

Ещё. Очевидцев происшествия не было. В таком случае проверка версии убийства, по-моему, обязательн-а. Как бы невероятно это ни выглядело… Любое невероятное может оказаться вполне вероятным, что нередко случается в нашей профессии, берущей начало чуть ли не в Древнем Риме…

Ещё Цицерон заявлял: «Даже честные граждане, не смущаясь, прибегают к подлогу».

Опять же — письмо директора совхоза Мурзина. Уверен, забот и хлопот у него, как говорится, полон рот. И если этот занятый человек, депутат Верховного Совета республики, берет на себя смелость и, что очень важно, ответственность обращаться к прокурору Российской Федерации с просьбой пересмотреть прекращённое дело, тут уж действительно стоит о чем задуматься.

И пишет он не только от своего имени. Видимо, общественность совхоза тоже хочет разобраться в этой трагической истории.

Ехать в совхоз с таким настроением, чтобы, подобно Цезарю, воскликнуть «пришёл, увидел, победил», я не имел никаких оснований. В конце концов, если я докажу, что мой предшественник прав, моя миссия будет выполнена.

Но так, чтобы никто не мог задать такого вопроса, на который я бы не ответил…

Самолёт опустился на зеленое поле. Аэропорт Североозерска — изба. Рядом

— традиционная полосатая колбаса.

Меня встретил милицейский «газик». Часа полтора хорошей гонки по не совсем хорошей грунтовой дороге. Мимо бесконечных полей, разделённых ровными квадратами лесозащитных полос.

В Крылатое добираемся в сумерки.

Большое село посреди степи, продуваемое со всех сторон. Домики из кирпича. Кое-где деревянные, финские. Утопают в садах. Главная улица хорошо освещена. Как везде — центральная площадь, обрамлённая двухэтажными домами.

Одинокий пёс поднялся с крыльца конторы совхоза, вяло шевеля хвостом.

Прощаюсь с водителем, чтобы попасть под опеку участкового инспектора.

Евгений Линёв — молодой парень, с умным, внимательным лицом. Совершенно непохожим на те, которые канонизированы в фильмах.

Участковый проводил меня в дом для приезжих. Пристройка к зданию конторы. Сторож, Савелий Фомич, сам открыл чистенькую, тёплую комнату с двумя койками.

— Вы будете жить один, товарищ следователь, — поспешил заверить Линёв.

— Верно, — подтвердил сторож. — Вон там у нас санузел, умывальник. Рядом — кухонька. Газу, правда, в баллонах нету. Никак не сменяют…

— Ничего, обойдусь. Столовая есть?

— А как же! — ответил Савелий Фомич.

— Но сейчас поздно, закрыто. — Линёв посмотрел на ручные часы.

— Это точно, — сказал сторож. — Деревня. С курями спать ложатся. А чаек у меня готов. На плиточке. С устатку не мешает, а?

— Не мешает, — сказал я. — Спасибо.

Участковый инспектор спросил:

— Я вам нужен, товарищ следователь?

— На сегодня нет. Благодарю за хлопоты…

Он пожал плечами:

— Какие там хлопоты. Служба. — И, откозыряв, ушёл.

— К молодой жене. Секретарша директора, — подмигнул сторож. — Две недели, как свадьбу сыграли… За ради неё и напросился сюда из района.

— А прежний?

— Тю-тю. Подался далече… Перевели.

«Жаль, — подумал я. — Одним помощником, знающим село и его обитателей, меньше…»

Сторож, прежде чем сходить за чаем, почесал затылок:

— Не знаю, понравится ли вам моя заварка… С мятой. По-стариковски. Для суставов полезно.

— Понравится. Моя мать тоже любила заваривать с мятой.

— Могу и чистого. Индийский у меня.

— Давайте с мятой.

Савелий Фомич принёс маленький чайничек с запаянным носиком. Поставил на стол.

— Стаканы в тумбочке. — Он собрался деликатно ретироваться.

— Присаживайтесь. Вдвоём веселее.

Он подумал, потоптался. Подсел к столу.

Я нарезал краковской колбасы (что делали бы без неё командированные?).

Старик от угощения отказался. Прихлёбывал из стакана, макая в чай кусочек рафинада.

Говорить о деле я с ним не собирался. Но старику не терпелось выложить московскому следователю свои соображения.

— Да, — вздохнул сторож, — в старое время девки от любви на себя руки накладывали. Если парень на другую заглядывался. Теперь проще на все смотрят. Телевизор с толку сбивает. Что ни картина, обязательно самый главный герой в другую влюбляется. А жена, значица, ему не хороша. Или наоборот, бабе мужик её не в милость. Так, ежели распущать, кажный куролесить захочет. Мало ли что, пригожих парней да девок вона сколько ходит. Недаром говорят: в чужую бабу черт меду положил. Но соблюдать себя надо. Грех — он всегда боком выйдет…

— Вы же сами говорили, что теперь, проще.

— Кому проще, а кому… Конечно, если говорить о воспитательнице, не все у неё, наверное, тут было благополучно, — он повертел пальцем у виска.

— Кто же в наше время себя до этого доводит? Совесть подешевела…

— Не угодило вам нынешнее поколение, — улыбнулся я. — Ох, не угодило.