Вечера княжны Джавахи. Сказания старой Барбалэ - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 8

Но лучшей добычей являлось не золото, не камни, не парча и не оружие.

Лучшей добычей, самой драгоценной, был молодой бей Гремия, статный красавец с черными очами — молодой сраженный орел.

Увидела его Тамара из окна своей светлицы, и растаяло мигом ледяное сердце княжны.

Таких очей глубоких и мглистых, такого прекрасного, и гордого рта, таких кудрей, нежнее льна и шелка, не встречала еще в своей юной жизни Тамара.

Взглянула еще раз пристальнее в лицо скованного цепями пленника и зацвели пышные алые розы у неё на душе… Расцвел роскошный пурпурный цветок в сердце Тамары — цветок любви, горячей как огонь.

Вне себя кинулась она с вышки на двор замка. Подоспела как раз в ту минуту, когда палач заносил меч над головой Гремии.

— Остановись! — не своим голосом крикнула княжна, — остановись!.. Отец! Тебя прошу я!.. подари мне пленника! Он будет моим оруженосцем. Так хочет твоя дочь!

Для старого Гудала каждый каприз княжны являлся законом, и он тут же поспешил выразить согласие и даровал пленнику жизнь.

В тот же вечер, гуляя по саду, Тамара увидела Гремию, печально бродившего по двору под наблюдением двух слуг приставленной к нему стражи.

Княжна сделала знак сторожам оставить ее наедине с молодым беем.

Те молча повиновались.

— Видишь, Гремия, — по уходе их в смятении зашептала княжна, — я спасла тебя от смерти и спасу от неволи… Верну тебе свободу, которой лишил тебя отец… Хочешь снова очутиться на свободе, пленный сокол?

Но Гремия печально покачал головою.

— К чему мне теперь свобода, княжна Тамара? Мой отец убит твоим отцом… Богатые поместья мои разграблены… Моя старая мать умерла на глазах моих от горя, а невеста моя, сердце сердца моего, Гайянэ, пропала без вести в нынешнюю ночь, роковую для нас обоих…

— Невеста! — вся вспыхнув, вскрикнула Тамара — так у тебя была уже невеста на родине, бей!

— Да, девушка, я обручен был с детских лет с любимой моей Гайянэ. Где она, бедная горлинка, одинокая птичка, не ведаю ныне.

— Брось думать о какой-то жалкой девчонке, Гремия… Взгляни на меня, посмотри мне в очи… Ты видишь, огнем радости горят они… Я рада, что вижу тебя, Гремия… Я рада говорить с тобою… Слушай, пленник! княжна Тамара, дочь могущественного Гудала, любит тебя.

И замерла в волнении красавица, произнеся роковое слово…

Молчал и Гремия, пораженный речами княжны.

Луна успела выплыть из-за облака и осветить бледное лицо пленника и смятенные черты красавицы, когда Гремия спросил тихо:

— Чего же ты хочешь от меня!?

Подняла гордую голову Тамара.

— Ты знаешь, отец мой подарил тебе жизнь по одному моему слову. Ему ничего не стоит подарить нам и свое согласие на брак. Ты едва-ли менее знатен меня родом… Ты славный бей, и замужество мое с тобою не будет позором. Завтра же я иду сказать отцу, что люблю тебя больше, жизни и выбираю тебя в супруги.

— Никогда! — вырвалось из груди молодого бея, — никогда не женюсь я на дочери убийцы моих близких, на дочери моего злейшего врага… Да, если бы я и не переносил моего несчастия и встретил бы тебя на своем пути, девушка, все равно, не забилось бы сердце мое при виде тебя… Одну Гайянэ любил я всю жизнь, одну ее и любить буду вечно, всегда!

— Молчи, безумец! Или кинжал княжны Тамары заставит тебя поневоле сделать это! — вся закипая бешенством, вскричала красавица.

Потом дрожащая, трепещущая гневом, едва переводя дыхание, заговорила опять:

— Берегись, джигит! Такой обиды до самой смерти не простит тебе Тамара! И оскорбленная княжна жестоко отомстит тебе, Гремия!..

Сказала и, окинув взором, полным ненависти, юношу, исчезла как призрак во мраке ночи…

С того самого вечера не знает покоя Тамара. День и ночь стоит перед нею, как живой, красавец Гремия с его пламенными очами. И лютые муки терзают сердце княжны.

Цветок любви рдеет все пышнее и ярче в ее душе. И ненависть, и любовь борются в сердце Тамары.

Она в тот же вечер роковой беседы упросила отца унизить, как можно больше, гордость молодого пленника.

Приказал Гудал, по желанию дочери, одеть в жалкие смрадные рубища Гремию, кормить его с собаками из одной чашки, самую унизительную работу — убирать мусор и грязь со двора и в кухне замка — заставил делать его, знатного владетельного бея, недавнего хозяина роскошных поместий.

Удовлетворилась таким мщением Тамара, но не надолго.

Увидела как-то Гремию на дворе, подметающего мусор, вскинула на него глазами и получила в ответ такой взгляд, счастливый, сияющий, как солнце, такой светлый и прекрасный, какого не бывает у несчастных людей.

«Есть какая-то радость у Гремии, есть утешение… Иначе почему бы, подобно солнцу, сияли его глаза».

Так подумала Тамара и, закипая новым приливом ненависти, решила во что бы то ни стало добиться истины, узнать все.

В ту ночь она не ложилась. Несмятой оставалась постель княжны. А сама княжна легкой тенью скользнула из башни, в то время, как луна скрылась за высью гор.

Старый сад замка прилегал к уступу скалы, высившейся за его оградой.

Вскарабкаться по отвесу скалы было невозможно, а другого выхода из разбойничьего гнезда не было, кроме ворот замка, которые караулила стража.

Вот почему и оставляли безбоязненно Гремию на свободе ночью в саду. Знали, что пленнику все равно не уйти из неволи.

Его стройную фигуру, облаченную в жалкие лохмотья, увидела Тамара у подножия скалы.

Он стоял с запрокинутой головою, неподвижно застывшей, и не сводил взора с вершины утеса.

Тамара взглянула туда и едва сумела удержать крик испуга и изумления.

Луна снова выскользнула из-за верхушек гор и осветила появившуюся на скале фигуру.

То была белокурая высокая, бледная девушка, с глазами кроткими, как небеса Грузии, с шелковыми золотыми косами до пят.

Она шептала:

— Ты видишь, Гремия, я снова с тобою, солнце души моей. Я опять пришла сюда, алмаз мой, надеюсь последний раз, так как удалось мне приобрести длинную веревку, прикрепить ее к стволу чинары на утесе, и по ней ты поднимешься ко мне, на скалу.

— О, Гайянэ, звезда всех моих помыслов, — зашептал в ответ молодой пленник, — до сих пор не верится мне, что ты жива и здорова и, благополучно избегнув рук злодея, спаслась и укрылась в горах…

— Полно, сердце мое. Говорить будем после… Лови конец веревки… Я бросаю его тебе вниз…

Не веря ушам и глазам своим, стояла Тамара, окаменев от неожиданности и изумления.

— Так вот оно что! Вот откуда эти лучи солнца и счастья в очах Гремии! Вернулась к нему его Гайянэ! Сейчас он поднимется к ней на скалу по веревке, и они убегут далеко отсюда, навсегда, навсегда! Нет! Нет! Не бывать этому! Не бывать!

Подобно на-смерть раненой тигрице, встрепенулась Тамара. Быстрее лани кинулась к дому, кричит:

— Тревога! Отец, тревога! Верные джигиты, сюда, ко мне! Седлайте коней! Снаряжайте погоню!

Диким воплем, стоустым эхо, пронесся этот крик по горам…

И мгновенно проснулся, ожил старый замок. Заметались люди, заржали кони. Факелы запылали на дворе. Стали снаряжать погоню.

А в то время Гремия, ловкий как кошка, вскарабкался по веревке на скалу, и нежно обнял свою невесту.

— Спешим, свет очей моих, спешим! Авось не догонит погоня!

Подхватил на руки Гайянэ и бегом пустился с нею по горной тропинке.

А погоня уже тут-как тут… Мчится, как туча. Видны в лунном свете силуэты всадников, слышно бряцание уздечек, крики, гикание, голоса…

— Нас нагоняют, сердце мое! Все пропало! Смерть наша пришла, милая Гайянэ!

— О, Гремия, брось меня в бездну, а сам спасайся… Пусть я погибну, но ты хоть останься жив… Ты не можешь, ты не должен умереть, пока не отомстишь за смерть отца по адату [22] страны!

И Гайянэ с тоской прижалась к груди своего милого. Гремия остановился. Погоня гналась по пятам. Все равно от неё нельзя было укрыться.

Единственным его желанием было теперь — умереть вместе со своей Гайянэ. Но немыслимо это!.. Надо, по закону страны, отомстить еще за гибель отца. Он должен сделать это прежде, нежели соединиться навеки со своей Гайянэ. Оставить же в живых девушку — значило бы предать ее в руки извергов-злодеев, которые, вне всякого сомнения, обрекут ее на муки и позор…