Записки прокурора - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 10

Хромов сел, положив сцепленные руки на барьер, отделяющий его от зала. Рядом застыли два конвоира.

Вышли судьи. Председательствующий Кондратин, с седым ёжиком волос, и двое народных заседателей, обе женщины — пожилая и молодая.

После выполнения всех формальностей суд решил начать с допроса подсудимого.

Хромов рассказывал обстоятельства дела, глядя в пол, монотонно, словно заученный надоевший урок. Когда он закончил, судья спросил, есть ли вопросы у прокурора. Я задал несколько уточняющих вопросов. Хромов повторил то, что было в материалах предварительного следствия. Ничего нового.

Зато защитник долго и скрупулёзно выяснял, какие выражения и слова предшествовали трагической развязке, где находились убитый и убийца во время ссоры. Но больше всего Белопольского интересовало, куда подсудимый дел орудие убийства.

На предварительном следствии Хромов сказал, что бросил нож возле костра, который они разожгли с приятелем. Правда, на другом допросе он показал, что не помнит места, где обронил нож. Кстати, на месте происшествия он так и не был найден, хотя работники милиции прочесали весь парк у озера с магнитом и металлоискателем.

Но по-настоящему адвокат развернул атаку на следующий день. И опять вокруг орудия убийства.

На допросе у следователя Хромов сказал, что, идя на озеро, захватил с собой самодельный нож, сделанный братом, который работал слесарем.

На квартире Хромовых изъяли нож, который по внешнему виду напоминал тот, что, по рассказу Ивана Хромова, был с ним на озере 20 мая; он имел форму небольшого кортика: лезвие заточено с двух сторон и отделяется от наборной рукоятки из цветного плексигласа своеобразным узорчатым эфесом, служащим упором для руки при сильном ударе. Брат Хромова признался, что сделал два одинаковых ножа — для себя и для брата. И полосы из легированной стали для клинков отрезал ровные. Размер и формы тоже одинаковые.

И все же нож, изъятый на квартире Хромовых, был приобщён к делу в качестве вещественного доказательства, ибо следствие не исключало, что убийство совершено именно им. Длина лезвия равнялась 13 сантиметрам, что соответствовало глубине нанесённых ран.

— Давно у вас был нож, взятый 20 мая на озеро? — спросил у своего подзащитного Белопольский.

— Года три, — ответил Хромов.

— Что вы им делали? — продолжал адвокат.

— Строгал. Удочки делал. И вообще…

— И он никогда не ломался?

Хромов, помолчав, как бы нехотя ответил:

— Как-то раз обломился кончик. Я попросил Женю, — он кивнул в зал, где сидел его брат, — он заточил…

— И большой кусок обломился? — дотошно расспрашивал адвокат.

Иван Хромов показал пальцами:

— Сантиметра два.

Потом защитник спросил у свидетеля Евгения Хромова: не помнит ли тот, чтобы его младший брат просил заточить сломанный конец ножа. Свидетель в категорической форме подтвердил, что такой случай был.

— И насколько укоротился нож после того, как вы его заточили?

— Миллиметров на двадцать — двадцать пять, — ответил брат подсудимого.

И я подумал, что так мог ответить человек, привыкший иметь дело с обработкой металла. Другой бы сказал в сантиметрах.

И вот суд приступил к допросу судмедэксперта Марии Михайловны Хлюстовой.

Когда адвокат спросил у неё, какой глубины была смертельная рана Краснова, она ответила:

— Тринадцать сантиметров.

— Выходит, если лезвие ножа моего подзащитного укоротили на два сантиметра, а первоначальная длина его была тринадцать сантиметров, то он не мог быть орудием убийства? — уточнил Белопольский.

— Не мог, — ответила Хлюстова.

В зале послышался гул.

— У вас будут ещё вопросы? — обратился к адвокату председательствующий.

Белопольский встал и после серьёзной аргументации заявил суду ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование.

Народный судья о чем-то тихо переговорил с заседателями.

— Какое мнение у прокурора по поводу ходатайства адвоката подсудимого?

— повернул ко мне голову председательствующий.

Честно говоря, этот вопрос застал меня врасплох. Я, кажется, слышал даже дыхание сидящих в зале, слышал, как за окном у перекрёстка затормозила машина. И в эти считанные мгновения вряд ли успел взвесить до конца, что стоит за моим ответом, в котором я не возражал против ходатайства адвоката.

— Суд удаляется на совещание, — провозгласил судья.

В зале заговорили, закашляли. Я поймал на себе несколько удивлённый, но в то же время изучающий взгляд Белопольского. И пока судьи находились в совещательной комнате, думал: «А что скажет по этому поводу прокурор города? Ведь он утвердил обвинительное заключение…»

Оправданием служило то, что в деле действительно есть, как говорится, сучки и задоринки, которые я заметил, ещё знакомясь с делом, но был уверен, что в процессе судебного разбирательства удастся устранить возникшие сомнения и противоречия. Но, увы, надежды не оправдались.

Когда председательствующий объявил определение суда о направлении дела для проведения дополнительного расследования, я вспомнил слова уехавшего на курсы прокурора: «Постарайтесь, чтобы все было гладко». И вот надо же было такому случиться.

Ещё будучи следователем, я хорошо знал, что возвращённые судами дела на доследование портят статистические показатели качества и следствия и прокурорского надзора: мол, брак в работе. Виновников склоняют на собраниях, совещаниях, в различного рода обзорах, а то и в приказах прокурора области о них прочитать можно. Вообще-то действительно приятного мало. Но если вдуматься, так нет худа без добра. В самом деле, а если бы сейчас адвокат не обратил внимания на столь существенные противоречия между показаниями подсудимого и его брата, с одной стороны, и заключением судебно-медицинской экспертизы, с другой? Бог весть чем все это могло обернуться в будущем…

…Пришло из суда возвращённое дело. Я вызвал следователя Рожковского и капитана Жгутова, ознакомил их с определением суда.

— Ну, вот что, товарищи, — начал я по-деловому. — Давайте спокойно разберёмся в ошибках, допущенных в следствии.

— Я сделал все, что было нужно, — обиделся Рожковский. — Даже больше. Допросил столько людей, докопался, можно сказать, до самой подноготной преступника. Его личность как на ладони…

— И споткнулись на самом главном — орудии убийства! — резко сказал я. — Предъявить в качестве вещественного доказательства другой нож! Вы сами поставили себя под удар.

— Позвольте, позвольте, — запротестовал Рожковский. — Пожалуйста… — Он взял дело, нашёл нужный лист. — Свидетель Евгений Хромов, то есть брат обвиняемого, слесарь, причём высокого разряда, явно показывает, что сделал совершенно одинаковых два ножа. Я подчёркиваю: совершенно одинаковых, из равных полос стали.

— На этом ноже я и расколол Хромова, — вставил Жгутов. — Он как увидел его, вначале отпирался, мол, это другой нож, а потом ручки-ножки опустил и перестал барахтаться — Капитан усмехнулся. — А все эти штучки с поломкой и заточкой — адвокатская выдумка…

— А если не выдумка? — спросил я.

— Так почему же Иван Хромов раньше об этом не вспомнил? — сказал капитан.

— Да, — подхватил Рожковский. — Обвиняемый ни разу не заикнулся о том, что нож был укорочен. А времени у него было достаточно.

— Вы лично спрашивали его об этом? — поинтересовался я.

— Мне и в голову не пришло. Мало ли что он делал с ножом. Ведь не это существенно. И, уверяю вас, Захар Петрович, если бы на самом деле нож ломался, уж такое Хромов сообщил бы следствию сразу. Взрослый парень, отлично все понимает… Лично я уверен, что изъятый на квартире нож и является орудием убийства. Крови на нем нет? Просто отмыли. К сожалению, нам не удалось установить, каким образом этот нож вновь оказался в доме Хромовых. Заявление Евгения Хромова о якобы втором таком же ноже — легенда, придуманная с целью облегчения участи брата.

— Значит, вы тоже?..

— Категорически поддерживаю мнение Василия Егоровича, — кивнул в сторону капитана Рожковский. — И, вы знаете, мне даже нравится этот Белопольский. — Он с улыбкой посмотрел на Жгутова. — В отличие от товарища Жгутова я ценю находчивых людей. Но ведь у вас, Захар Петрович, были все возможности разбить доводы защиты. — Следователь положил растопыренную пятерню на папку с делом. — Вот здесь…