Записки прокурора - Безуглов Анатолий Алексеевич. Страница 4

— Пожалуйста. Только, если можно, поскорее, — уже спокойнее сказал он.

«Неужели мы ошиблись? — думал я, связываясь по телефону с колхозом. — А что если этот Жук действительно честный человек?»

Ответил мне председатель колхоза Власенко. Он подтвердил, что у них работает счетовод Жук и что в настоящее время Пётр Христофорович находится в областном центре в командировке.

Власенко встревожился не случилось ли чего с их счетоводом? Я ответил уклончиво и попросил председателя колхоза «Большевик» срочно прислать характеристику на Жука.

— Ну что, убедились? — злорадно спросил горбоносый.

Я на всякий случай позвонил в общество охотников. Но никто не ответил. Телефонистка с коммутатора сказала, что после совещания вряд ли можно кого-нибудь там застать.

Задержанный снова стал требовать, чтобы его отпустили, утверждая, что ни в чем не виноват.

Я прямо не знал что делать. Задерживать невиновного человека противозаконно, за это могут крепко наказать. И все же я решил вызвать Кривеля, Самыкина, Щетинина и Белошапко, чтобы произвести опознание.

Первым пришёл Кривель. Он был встревожен вызовом, но когда узнал, зачем его пригласили, успокоился. Борис Кривель задержанного не опознал. И, когда мы уже прощались, признался:

— А знаете, товарищ Измайлов, Самыкин со мной до сих пор не разговаривает. Мы с Зоей ходили к нему, просили прощения. Он просто выставил нас за дверь.

— Ну а как бы вы чувствовали себя на его месте? — спросил я. — Сказали бы сразу правду, не навлекли бы на него подозрение. Да и на себя тоже.

Кривель вздохнул и ничего не ответил.

Самыкин тоже не опознал Жука. Вся надежда была на Щетинина и Белошапко. Но Олег, к сожалению, не пришёл из-за болезни. Так что все зависело только от Сони.

Она пришла в прокуратуру и снова забросала меня вопросами. А когда вошла в комнату, где находились задержанный и ещё двое мужчин, сразу показала на Жука.

— Конечно, вот он.

— А вы не могли ошибиться? — спросил я.

— Нет-нет, что вы! — заверила меня девушка.

— Тогда, Соня, расскажите, пожалуйста, ещё раз, где, когда и при каких обстоятельствах вы видели этого человека. И по каким приметам вы его опознали.

Когда Белошапко закончила свой рассказ, Жук возмущённо крикнул:

— Чушь! Ерунда! Девчонке все это приснилось!

— И она, увидев во сне ваше лицо, запомнила его и нарисовала? — сказал я.

В полученной по почте характеристике на Жука, подписанной председателем и секретарём парторганизации колхоза «Большевик», говорилось, что Жук — прекрасный счетовод, честный, отзывчивый товарищ, хороший общественник.

Прочитав её, я тут же пошёл к прокурору Рудневу.

— Ты вот что, — сказал он, — поезжай-ка в колхоз. Я думаю, на месте легче будет разобраться во всем…

До колхоза «Большевик» сто двадцать километров по просёлочной дороге. «Оппель», который выпросил для этого в милиции Руднев, нырял из одной рытвины в другую.

Правление колхоза помещалось в деревянном доме.

Я зашёл в комнату председателя. Его секретарша сказала, что Власенко уехал в Ростов заключать договор со строителями. Тогда я спросил её, с кем бы мне поговорить насчёт колхозного счетовода.

— Да вы с самим Петром Христофоровичем побеседуйте, — сказала она. — Как? — удивился я. — Где?

— А вон он, — показала она в окно на мужчину в синем плаще и шляпе, разговаривающего с двумя женщинами.

— Извините, — только успел бросить я и выбежал.

Узнав, что я следователь, Жук обрадованно спросил:

— Что, нашли мои документы? Понимаете, был в Ростове в командировке, вчера вернулся. А там в автобусе у меня бумажник украли…

Женщины, услышав наш разговор, предупредительно отошли.

— А что было в бумажнике? — спросил я.

— Справка, командировочное удостоверение, вызов на совещание охотников, немного денег. Но самое главное — там было письмо от одной девушки… — Он смутился, видимо, подумав, стоит ли об этом рассказывать, но решил продолжать. — Понимаете, на этом письме был адрес, который у меня больше нигде не записан…

— Вы могли бы поехать со мной? — спросил я.

— Могу, — охотно согласился счетовод. — Только предупрежу товарищей.

Через полчаса мы уже сидели в «оппеле», и Жук сокрушался по поводу пропажи письма.

— Видите ли, — смущённо объяснял он, — в августе я был в Крыму, познакомился с одной девушкой. Она в Москве учится, в Тимирязевке. Кончает агрономический. А нашему колхозу позарез нужен агроном. Целую неделю уговаривал её приехать к нам на работу…

Я улыбнулся. Наверное, дело не только в работе.

— Не огорчайтесь, она вам ещё напишет.

— Нет, — грустно сказал он. — Катя человек самолюбивый. Пока моего письма не получит, не напишет…

Когда в кабинет ввели задержанного, тот бросил насторожённый взгляд на сидящего рядом со мной счетовода.

— Познакомьтесь, — сказал я. — Пётр Христофорович Жук. А вас, простите, как? — обратился я к горбоносому, не сдержав иронии.

Задержанный молчал.

— Так это именно тот гражданин, который крутился возле меня в автобусе,

— простодушно признался Жук. — Он, наверное, и позаимствовал мой бумажник…

— Вы сами его выронили, — поспешно сказал горбоносый. — Я ещё кричал вам вдогонку, а вы даже не обернулись…

— Послушайте, — не выдержал я, — сколько можно водить нас за нос? В вашем положении лучше рассказать все честно.

— А, ладно, — махнул он вдруг рукой, — расскажу всю правду. Моя настоящая фамилия Чурсин. А зовут Геннадием Антоновичем. Живу в Красноярске. Сюда приехал к знакомым погостить… И надо же случиться такому — потерял паспорт. А когда этот гражданин, — он кивнул на Жука, — обронил свой бумажник, черт меня дёрнул, дай, думаю, воспользуюсь. Мало ли чего, проверка какая… А у колхозников, как вы знаете, справки вместо паспорта. И без фотографии. Так что сойдёт… Хотел по возвращении домой обязательно отослать товарищу Жуку его документы и заодно извиниться…

— А письмо, письмо где? — перебил его Пётр Христофорович.

Горбоносый вытащил из кармана помятый конверт и протянул счетоводу.

Ответ из Красноярска гласил: «Чурсин Геннадий Антонович не проживает и никогда не проживал в Красноярском крае».

Я показал его задержанному, но он продолжал настаивать на том, что это его настоящая фамилия. И тогда я решил испробовать ещё одно средство для установления личности — дактилоскопию.

Вскоре пришёл ошеломляющий ответ: «Отпечатки пальцев принадлежат Коробову Ивану Леонтьевичу, скрывавшемуся под фамилиями Леонтьев Игорь Вениаминович, Ливанов Сергей Сергеевич…» Далее следовало ещё пять фамилий.

Оказалось, что Коробов Иван Леонтьевич был судим первый раз в 1933 году за ограбление и приговорён к семи годам лишения свободы. В 1935 году он совершил побег, но через два месяца был задержан работниками милиции. В 1946 году его привлекли к суду за хищение государственного имущества и приговорили к четырём годам лишения свободы. Полгода назад Коробов вышел из места заключения, отбыв наказание.

— Чем занимались все это время? — спросил я у него на очередном допросе.

— Ездил по стране.

— А чем жили?

— Мелкими заработками. — При слове «мелкими» Коробов усмехнулся.

— Как, например, кража драпа?

— И такими тоже…

Прокурор района Руднев утвердил обвинительное заключение без всяких замечаний. Признаться, в его составлении мне немного помог Бекетин, который к тому времени уже вышел из больницы.

Но за рамками сухого изложения дела на двух страницах обвинительного заключения остались многие мысли и сомнения, которыми я жил, пока велось следствие.

Это дело помогло мне понять, во-первых, что нельзя судить о человеке по внешности (я имею в виду Самыкина), а во-вторых, такие добровольные помощники, как Щетинин, Белошапко и Григорьев, могут сделать очень много для раскрытия преступления, и обращение к ним отнюдь не значит для следователя признания своей слабости, скорее, наоборот. И видимо, не случайно в новом Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР, который был утверждён Верховным Советом РСФСР в 1960 году и действует сейчас, в статье 128 записано: «Производя расследование, следователь должен широко использовать помощь общественности для раскрытия преступлений и для розыска лиц, их совершивших, а также для выявления и устранения причин и условий, способствующих совершению преступлений». Нет, не случайно. И при всяком удобном случае я стараюсь напомнить об этой норме закона молодым начинающим следователям да и самой общественности, перед которой мне часто приходится выступать с устным или печатным словом.