Сказки - де Лабулэ Эдуар Рене Лефевр. Страница 19
Раз, когда собирались накрывать на стол, начальник гвардии вошёл на кухню. Талон увидал Бриама с ножом в руках, рубившего вместо петрушки старые морковные листья. Вид ножа испугал убийцу; в его сердце закралось подозрение.
— Бриам! Где твоя мать? — спросил он.
— Моя мать? А вон, она там варится! — отвечал шут, указывая пальцем на котёл, в котором варился королевский обед.
— Глупая скотина, — сказал начальник гвардии, показывая на котёл. — Посмотри, что там такое?
— Там мать моя, она меня кормила! — крикнул Бриам.
И, бросив нож, он вскочил в печку, схватил котёл и убежал в лес. За Бриамом побежали, но напрасно. Наконец его поймали, но всё было разбито, испорчено и разлито. Вечером король пообедал куском хлеба и утешился только тем, что приказал поварёнкам крепко высечь Бриама.
Избитый, пришёл Бриам вечером в хижину и рассказал о случившемся матери.
— Сын мой, сын мой! — сказала бедная женщина. — Не так следовало сказать…
— А как следовало сказать, матушка?
—. Следовало, сын мой, сказать: вот котёл, 'ежедневно полный благодаря королевской щедрости!
— Хорошо, матушка. Завтра я так скажу!
На следующий день собрался двор. Король разговаривал со своим церемонимейстером. Это был знаток своего дела, красивый и жирный весельчак. У него была большая лысая голова, толстая шея и до того большой живот, что на нём невозможно было скрестить руки; две маленькие ножки с большим трудом поддерживали это громадное здание.
В то время, как король разговаривал с церемонимейстером, Бриам смело потрепал его по животу и сказал:
— Вот котёл, ежедневно полный благодаря королевской щедрости!
Нечего и говорить, что Бриама побили; король был взбешён, двор также, но вечером в замке все шептали друг другу на ухо, что дураки, сами того не зная, говорят иногда правду.
Избитый, пришёл Бриам к матери и рассказал обо всём.
— Сын мой, сын мой! — сказала бедная женщина. — Не так следовало сказать.
— А как следовало сказать, матушка?
— Следовало, сын мой, сказать: вот любезнейший и вернейший из придворных!
— Хорошо, матушка. Завтра я так и скажу!
На другой день при дворе был большой выход и в то время, как министры, камергеры, офицеры, прелестные дамы и кавалеры лебезили перед королём, король дразнил большую собаку, вырывавшую у него из рук кусок пирога.
Бриам сел у ног короля и взял собаку за шиворот; собака заворчала и сделала ужасную гримасу.
— Вот, — крикнул шут, — любезнейший и вернейший из придворных!
Эта шутка заставила короля улыбнуться; в ту же минуту и придворные расхохотались во всё горло. Но только король вышел, как удары посыпались на Бриама, так что спастись от них стоило ему немалых хлопот.
Когда он рассказал об этом матери, бедная женщина сказала ему:
— Сын мой, сын мой, не так следовало сказать.
— А как следовало сказать, матушка?
— Следовало, сын мой, сказать: вот та, которая бы всё съела, если бы ей позволили.
— Хорошо, матушка. Завтра я так скажу!
На следующий день был праздник. Королева вошла в залу в пышном наряде. На ней был бархат, кружево и драгоценные каменья; одно её ожерелье стоило податей с двадцати деревень.
Все восхищались таким блеском.
— Вот, — закричал Бриам, — та, которая бы всё съела, если бы ей позволили.
Несдобровать бы дерзкому, если бы не заступилась королева.
— Бедный дурак! — сказала она. — Если бы ты знал, как тяжелы для меня эти каменья, ты бы не упрекнул меня за то, что я их ношу.
Когда Бриам пришёл домой, то обо всём рассказал матери.
— Сын мой, сын мой, — ответила бедная женщина. — Не так следовало сказать.
— А как же следовало сказать, матушка?
— Следовало, сын мой, сказать: вот любовь и гордость короля.
— Хорошо, матушка, завтра я так скажу!
На другой день король собрался на охоту. Ему подвели любимую его лошадь; он был уже в седле и небрежно прощался с королевой, как подбежал шут и, хлопнув лошадь, крикнул:
— Вот любовь и гордость короля!
Король так взглянул на Бриама, что шут пустился бежать во все лопатки, заранее почуяв палочные удары.
Задыхающийся, вбежал он в хижину.
— Сын мой, — сказала бедная женщина. — Не возвращайся в замок. Они убыот тебя.
— Потерпи, матушка. Неизвестно ещё, кому жить, кому умирать!
— Счастлив твой отец, что умер, — ответила мать вся в слезах, — он не видит нашего стыда.
— Потерпи, матушка. Дни идут за днями и не походят друг на друга.
Через три месяца после того, как старик Бриам был убит вместе с детьми, король давал первым чинам двора большой обед. По правую его руку сидел начальник гвардии; а по левую — толстый церемонимейстер. Стол был уставлен цветами и фруктами и залит светом; а из золотых чаш пили самые лучшие вина. Головы разгорячились, речи становились оживлённей, и уж затевались нередко споры.
Бриам был глупее обыкновенного, разносил кругом вина и не оставлял ни одного пустого стакана. В то время, как одной рукой он разливал из позолоченного кувшина вино, другой он пришпиливал гвоздями платья пирующих таким образом, что никто не мог встать с места, не потащивши с собою своего соседа.
Три раза обошёл он вокруг стола и успел смастерить свою затею. Наконец король, оживлённый вином, закричал ему:
— Дурак, встань-ка на стол и забавь нас песнями!
Бриам вскочил на стол и запел глухим голосом;
— Что это за похоронная песня? — сказал король, — Довольно, шут! Смеши меня, или я заставлю тебя плакать!
Бриам сурово взглянул на короля и продолжал дрожащим голосом:
— Дурак! Ты, кажется, меня стращаешь, — крикнул король. — Я тебя накажу как, следует!
И король вскочил с своего места так быстро, что увлёк за собой начальника гвардии. Удивлённый придворный, желая удержаться, нагнулся вперёд и руками зацепил руки и шею короля.
— Несчастный! — закричал король. — Смеешь ли ты заносить руку на своего повелителя?
И король схватил кинжал, чтобы убить неловкого царедворца. Но придворный, защищаясь, неожиданно вонзил ему в шею кинжал. Кровь брызнула ручьём, и король упал в предсмертных судорогах.
Среди волнения и крика начальник гвардии поспешно встал, обнажил шпагу и крикнул:
— Господа! Я король и женюсь на юролеве. Кто против, говори? Я жду.
— Да здравствует король! — закричали все придворные, и некоторые из них, пользуясь случаем, повытаскивали из карманов прошения.
Радость была общая и дошло до исступления, как вдруг перед самозванцем явился грозный Бриам с топором в руках.
— Собака! Собачий сын, — сказал он. — Убивая наших, ты не думал ни о Боге, ни о людях. Теперь наш черёд.
Начальник гвардии хотел было защищаться, но Бриам сильным ударом отшиб ему правую руку.
— Если у тебя есть сын, — крикнул Бриам, — пусть он мстит за тебя так, как Бриам-дурак мстит сегодня за своего отца.
И Бриам рассёк ему голову пополам.
— Да здравствует Бриам! — кричали все. — Да здравствует наш освободитель!
В эту минуту вошла испуганная королева и, бросившись в ноги к шуту, называла его своим мстителем. Бриам поднял её, встал около и, взмахнув окровавленным топором, пригласил всех придворных присягнуть своей законной королеве.