Операция «Миф» - Безыменский Лев Александрович. Страница 13

Рузвельт заявляет, что вопрос о военных преступниках сложный. Его невозможно рассмотреть во время нынешней конференции. Не лучше ли передать этот вопрос на рассмотрение трех министров иностранных дел? Пусть они дадут отчет через три-четыре недели.

Черчилль говорит, что он составлял проект декларации о военных преступниках для Московской конференции 1943 года. Черчилль сделал тогда предложение, которое было принято, о выдаче преступников тем странам, где они совершали свои преступления. В названной декларации имеются также упоминания о главных преступниках, преступления которых не связаны с определенным географическим местом. Как быть с этими главными преступниками? По мнению Черчилля, прежде всего следует составить список таких лиц с правом пополнения его в дальнейшем. Это изолировало бы их от народов. Черчилль считает, что лучше всего было расстрелять главных преступников, как только они будут пойманы.

Сталин спрашивает: а как быть с теми преступниками, которые уже пойманы, например с Гессом? Будет ли он включен в список, который предлагает составить Черчилль? Могут ли в число преступников попасть военнопленные? До сих пор существовало мнение, что военнопленных нельзя судить.

Черчилль отвечает, что военнопленных, нарушивших законы, конечно, можно привлекать к суду. Иначе преступники войны начнут сдаваться в плен для того, чтобы избежать наказания. Однако Черчилль понял маршала Сталина так, что перед расстрелом главные преступники должны быть судимы.

Сталин отвечает утвердительно.

Черчилль спрашивает, какова должна быть процедура суда: юридическая или политическая?

Рузвельт заявляет, что процедура не должна быть слишком юридической. При всяких условиях на суд не должны быть допущены корреспонденты и фотографы.

Черчилль говорит, что, по его мнению, суд над главными преступниками должен быть политическим, а не юридическим актом. Черчилль хотел бы, чтобы между тремя державами была ясность во взглядах по этому вопросу. Однако ничего на данную тему не должно публиковаться, чтобы главные преступники не стали заранее мстить союзным военнопленным.

Рузвельт предлагает передать вопрос о преступниках войны на изучение министрам иностранных дел трех держав.

(Это принимается.)».

Дискуссия закончилась быстро, все предыдущие решения, в их числе и Московская декларация, были подтверждены. Списки стали составляться а Лондоне, однако в проектах документов о капитуляции имена Гитлера и иных решили не упоминать. Советским представителям их западные коллеги рассказали, что идею расправы с Гитлером и иже с ним впервые выдвинул Черчилль в Квебеке в 1944 году, и Рузвельт, было, с ним согласился. Однако возражения Сталина в Ялте были признаны основательными, ибо, как разъяснил в частных беседах советский маршал, отказ от суда мог быть истолкован как боязнь победителей дать слово нацистским обвиняемым.

У Гитлера были свои рецепты победы в войне — они успеха не принесли. Рецепт поражения выглядел однозначно. Шпееру на пороге смерти Гитлер сказал:

— Если война будет проиграна, у народа тоже не будет будущего. Нет нужды беспокоиться о том, что понадобится немецкому народу для элементарного выживания. Напротив, все эти условия лучше уничтожить. Ибо нация показала себя слабейшей, а будущее принадлежит только более сильной, восточной нации. Во всяком случае, эту схватку переживут лишь худшие — лучшие уже погибли… [41]

Гитлер уже давно принял подобное решение. 27 ноября 1941 года — а это было как раз в те дни, когда немецкие войска застряли под Москвой, — Гитлер принимал датского министра иностранных дел Скавениуса и вдруг произнес следующие слова:

— Если однажды окажется, что немецкий народ недостаточно силен и не готов к жертвам для того, чтобы пролить свою кровь за собственное существование, то пусть он лучше погибнет и будет уничтожен еще более мощной силой. Он тогда не будет заслуживать того места в мире, которое сегодня себя завоевал… [42]

Итак, приняв решение еще в 1941 году, весной 1945 года Гитлер приступил к его осуществлению. В этой самоуничтожавшейся Германии Гитлеру места не было. Проблема самоубийства не раз обсуждалась в бункере. Например, 30 апреля Гитлер признался своему шеф-пилоту Гансу Бауру: он боится, что русские «обстреляют нас усыпляющими газами, чтобы взять нас живыми в плен». Гитлер добавил, что у немцев такой газ есть, но есть он и у русских. 29 апреля слуга Крюгер присутствовал при разговоре Гитлера и Евы Браун о методах самоубийства, причем речь шла о цианистом калии. Камердинер Гитлера Линге подтвердил эти сведения, добавив, что Гитлер опасался, что «его труп может быть потащен в Москву напоказ». Линге запомнил слова Гитлера о том, что он «не желает, чтобы трупы (его и Евы Браун) попали в Москву на посмешище, как это было сделано с трупом Муссолини в Милане». Полковник Шварц (со слов адъютанта Гитлера Отто Гюнше) сообщал, что в последние дни жизни фюрер «все время находился в состоянии страха перед возможностью попасть в руки русских». В других разговорах Гитлер замечал, что не хочет «попасть в клетку», куда его посадят русские.

О подобном намерении советские источники ничего не говорят. Тем не менее оно могло существовать. Сталин был не прочь устраивать публичные акции — вспомним хотя бы день июня 1944 года, когда через Москву провели тысячи немецких военнопленных с пленными генералами во главе. Ему же принадлежала нашедшая одобрение в народе идея торжественных залпов-фейерверков в честь крупных побед Красной Армии. Таким образом, «клетка для Гитлера» могла стать реальностью.

Кто должен был найти Гитлера

Странное слово «СМЕРШ» придумал Сталин. Когда весной 1943 года было решено преобразовать органы безопасности в Советской Армии, новая организация получила символическое название, образованное из сокращения фразы «Смерть шпионам». Ее главой стал Виктор Семенович Абакумов — к тому времени генерал-лейтенант, заместитель наркома госбезопасности.

Строго секретное постановление Совета народных комиссаров от 19 апреля 1943 года предусматривало создание в рамках Наркомата обороны, а не в НКВД соответствующего управления для ограждения вооруженных сил от проникновения агентуры противника, для противодействия акциям вражеской разведки и т.д. Будущая функция поиска военных преступников в постановлении не предусматривалась; лишь пункт «ж» говорил, что «СМЕРШ» должен будет выполнять «особые задания народного комиссара обороны». Но это было еще впереди.

Нет слов, военная контрразведка — дело государственной важности. В любом государстве армия всегда является объектом внимания и проникновения со стороны потенциальных и реальных противников. Разведка старается проникнуть в тайны организации, управления, снабжения и вооружения армии и флота. Самые блестящие операции разведок всегда относились к вооруженным силам, и история русской разведки вписала сюда немало интересных страниц — стоит напомнить лишь хрестоматийное дело полковника Редля. Красная Армия с момента своего возникновения должна была защищать себя от вполне реального противника, и последний не замедлил себя показать. Знаменитый и до сих пор до конца не разгаданный английский разведчик Сидней Рейли — он же одесский авантюрист Розенблюм, приехавший в Москву в 1918 году, свою главную цель видел в проникновении в Красную Армию, а именно — в ее сердцевину, которую составляли так называемые «латышские стрелки», охранявшие Кремль и Ленина в нем. Впоследствии советская пропаганда ввела в оборот понятие «заговор послов», то есть заговор послов Франции, США и Англии в Москве, чем, среди других доводов, обосновывалась необходимость «красного террора». Теперь установлено, что послы были притянуты за уши, но заговор военных атташе и их агентов против молодой советской власти действительно существовал, о чем Сидней Рейли писал сам, обещая Черчиллю быструю ликвидацию советского режима.