Ведьмы и все прочие - Шмидт Анни. Страница 10

— И тем не менее я хочу все осмотреть, — сказал парикмахер, стуча зубами от холода. Он поднял воротник своей курточки и пошел из одной холодильной камеры в другую, из одной в другую, вдоль бесконечных полок с рыбой, рыбой, рыбой…

— Какое огромное здание, — подумал вслух парикмахер. — Пожалуй, мне не следует заходить слишком далеко, а то я заблужусь. Куда подевались те грузчики? Эй! — крикнул он. И поскольку ответа не последовало, он крикнул еще раз: — Эй!..

«Вероятно, мне пора возвращаться, — решил он. — Иначе я замерзну. Этот холод уже невозможно вынести». И он пошел назад. Он брел из одной холодильной камеры в другую, из одной в другую, и кругом была только рыба. Через десять минут он окончательно заблудился, в отчаянье заметался, начал кричать и звать на помощь, но никто, никто его не услышал.

Холод схватил его за нос, через ноздри пробрался в легкие, заткнул уши, словно стеклянной ватой, инеем запорошил глаза, миллионом иголочек впился в пальцы рук и ног, каждое движение причиняло парикмахеру мучительную боль. Вскоре он совершенно закоченел и, зарыдав, упал на мешок с рыбой. Его слезы тут же превращались в ледяные стекляшки, которые с мелодичным звоном падали на пол и разбивались.

— О, люди, люди! Сейчас я замерзну до смерти, — прошептал парикмахер. — Через пять лет вы найдете мое бездыханное замороженное тело. И тогда скажете: вот лежит парикмахер, который по понедельникам осматривал достопримечательности. К счастью, у меня нет жены, которая станет обо мне печалиться. Одни лишь клиенты, но они найдут себе другого парикмахера. А теперь я засну и больше никогда не проснусь.

Он закрыл глаза и как будто провалился в глубокий колодец. Он падал, и падал, и падал, и ему становилось все теплей и теплей, потому что сон всегда теплый.

А потом он вдруг проснулся и, не решаясь открыть глаза, спросил:

— Где я, на небе или в аду? Я ведь умер, это точно, так почему же у меня такое ощущение, что я еду в машине? Меня покачивает, меня куда-то везут. Может, это мои похороны? Тогда почему меня хоронят кое-как, без оркестра, почему мне так жестко лежать?

И он чуточку приоткрыл глаза. Он ехал в санях, в которые были впряжены шесть каких-то зверей. Размером они были с волка, но когда парикмахер хорошенько пригляделся, он увидел, что это были хорьки. Гигантские белые хорьки.

— Ну что, проснулся? — спросил чей-то голос.

Он повернул голову и обнаружил подле себя даму в белом пластиковом одеянии. Она была невероятно худой, глаза ее сияли, и она ласково улыбалась ему своими белыми губами. Она как будто вся состояла из белого цвета, а может, просто казалась такой в мертвенном лунном свете.

— Разве не чудо, что я случайно на тебя наткнулась? — воскликнула она. — Как же мы давно не виделись! Неужели ты не узнаешь меня?

Внезапно парикмахер вспомнил детство и удивленно прошептал:

— Вы — тетушка Фригитта!

— Правильно, — кивнула она. — Теперь ты мой гость, и мы едем ко мне домой.

Парикмахер почувствовал себя не совсем в своей тарелке. Он хорошо помнил, как тетушка Фригитта выдрала его за уши, когда он был совсем маленьким, потому что он сделал лужу в саду на ее белые фризии.

— Но, тетушка, — сказал он, — я думал, что вы провалились под лед, когда мне было восемь лет.

— Так оно и есть, — согласилась она. — Поэтому я и очутилась здесь. Посмотри, какая красота в нашем свежемороженом селении!

Парикмахер огляделся по сторонам.

— Это не селение, это целый город из кристаллов! — воскликнул он. — Небоскребы из кристаллов!

— Изо льда, — уточнила тетушка. — Здесь все изо льда и снега. И тем не менее ты не чувствуешь холода, правда?

— В самом деле, — удивился парикмахер. Ощущая приятное тепло во всем теле, он восхищенно разглядывал гладкие, словно отутюженные улицы с высоченными домами, сверкавшими, блестевшими, мерцавшими в лунном сиянии миллионами бриллиантовых бликов. Движение на улицах было весьма оживленным. По обе стороны в санях скользили дамы, и во все сани были впряжены огромные хорьки.

— В этом городе живут одни лишь дамы? — поинтересовался парикмахер.

— Ах, нет, — ответила тетушка и указала на постового.

Парикмахер с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться, ибо постовым был самый обыкновенный снеговик с морковкой вместо носа и угольками вместо глаз.

И вот наконец они приехали на ледяную виллу тетушки Фригитты. Ее дом казался сделанным из стекла, но все было изо льда — адова, должно быть, работенка! Полы покрывали мягко поскрипывающие снежные ковры, стены были совсем прозрачные, кое-где расписанные морозными узорами. Повсюду стояли скамьи из снега и столы изо льда. И на всех скамьях сидели свежемороженые дамы с белыми волосами, в белых нарядах, и когда парикмахер с тетушкой Фригиттой вошли в дом, все они всплеснули руками и дружно загалдели.

— Это мой племянник, парикмахер, — представила своего гостя тетушка Фригитта. — Он сделает всем нам замечательные прически.

Дамы загалдели еще громче, и звук их голосов напоминал перезвон кубиков льда в бокале с коктейлем. Они обступили парикмахера со всех сторон и разглядывали его, как диковинную птицу. Они щипали его, дергали за волосы, принюхивались, и парикмахер чувствовал себя ужасно неуютно.

— Мальчику нужно сначала перекусить, прежде чем он приступит к работе, — сказала тетушка Фригитта и хлопнула в ладоши.

Тут же вразвалочку приковылял пухлый снеговик — на одной руке он нес поднос со свежемороженой рыбой, в другой держал хрупкую вазочку с мороженым. Когда парикмахер насытился, его отвели в огромный ледяной салон с ледяными зеркалами и снежными креслами. Одна за другой потянулись свежемороженые дамы, и парикмахер колдовал над их белоснежными волосами. Он причесывал, приглаживал, взбивал, начесывал белые локоны, подкалывал их ледяными шпильками, украшал ледяными цветами. Получалось необыкновенно красиво: на головах у дам вырастали взбитые, белоснежные, все в завитках торты, и дамы были счастливы.

Одна из свежемороженых дам была моложе всех. Ее звали Сорбет, и была она так красива, что у парикмахера захватило дух, когда он увидел ее отражение в зеркале. У нее тоже были белые волосы и белое лицо, но глаза напоминали темные, подернутые льдом озерца, в которых отражался игривый лунный свет, а ее голосок струился, как перезвон хрустальных бубенчиков.

— Расскажи мне про страну, откуда ты пришел, — попросила она.

Парикмахер попытался вспомнить, как выглядит его страна, но, к своему удивлению, обнаружил, что начисто все забыл.

— Расскажи, какая она? — снова попросила прекрасная Сорбет.

— Я ничего не помню, — сказал парикмахер. И она ушла, а ее место заняла новая свежемороженая дама.

Парикмахер был доволен. Каждый день он ел свежемороженую рыбу и мороженое, усердно работал и совершенно не вспоминал о своей стране. По вечерам он ходил смотреть на зимние балы на большой ледяной площади. Там, в лунном свете на коньках скользили свежемороженые дамы с необыкновенными прическами. Однажды вечером перед парикмахером остановилась Сорбет и спросила:

— Ты не хочешь со мной потанцевать?

— Я не умею кататься на коньках, — смутился парикмахер. — И у меня нет коньков.

— Тогда пойдем покатаемся на санях, — предложила Сорбет и повела его к своим саням, запряженным восьмеркой здоровенных хорьков.

Но когда парикмахер хотел залезть в сани, он оступился и неловко задел одного из хорьков. Тот злобно тяпнул его за палец, и на снег упала капелька крови.

И когда парикмахер увидел капельку красной крови, он вдруг снова вспомнил, как выглядит его страна. «О да, она была разноцветной, — подумал он. — Там был красный цвет. Красный цвет крови, и красный цвет герани, а также красный свет светофора. Там был зеленый цвет травы, и желтый цвет цыплят, и розовый цвет почтовых марок». И по дороге он рассказал Сорбет, как прекрасен был его разноцветный мир.