Сказки Амаду Кумба - Диоп Бираго. Страница 15

Одна за другой они преклонили колена перед охотником, а там-тамы гудели, и руки отбивали такт:

Н’Дьюман не мог решить, какая из женщин всех красивее, на какой остановить взгляд.

Наконец там-тамы смолкли. Гостьи уселись и принялись рассказывать о своем путешествии и о цели своего визита, а в это время во дворе резали быков и баранов и песты толкли просо в чревах больших ступ.

— Мы идем издалека, — сказала высокая полная женщина с очень темной кожей.

— Но даже до наших дальних краев дошла твоя слала, о Н’Дьюман, царь среди охотников, — промолвила другая, маленького роста, со светлой кожей и тонкой шейкой.

Их голоса нежили и ласкали, и Н’Дьюман был до того восхищен, что не слышал, как его в третий раз окликает малыш, посланный старой матерью охотника.

— Н’Дьюман, — сказала ему мать, когда он пришел на ее зов, — меня все это пугает. Посмотри на ту толстую женщину с такой темной кожей и таким большим носом, — разве она не напоминает тебе Ниэя-слона?

— Откуда у тебя такие мысли, мать? — засмеялся Н’Дьюман.

— Или посмотри вон на ту, маленькую, посветлее, с длинной тонкой шеей — ведь она вылитая М’Биль-лань!

— Ну подумай, мать, что ты говоришь?

— Н’Дьюман, сынок, остерегайся их! — промолвила старая мать, и охотник вернулся к веселой, шумной компании гостей.

Когда внесли калебасы, полные кус-куса, в котором плавали самые отборные куски сочного мяса, молодые женщины надули губы.

— Право, нам совсем не хочется есть, — сказала одна.

Другая объяснила:

— Мы уже сыты по горло говядиной, бараниной и козлятиной. Признаться, мы ожидали чего-нибудь нового от величайшего из охотников.

Задетый за живое, Н’Дьюман спросил:

— Но чего же вам хотелось бы? Только скажите, и я тотчас все достану. Хотите отведать мяса лари? Или антилопы? Хотите кабана? Гиппопотама?

— Нет! Нет! — воскликнули женщины хором, а некоторые из них задрожали.

— Нам очень, очень хотелось бы попробовать мяса собаки, — сказала светлокожая гостья.

Не слушая уговоров матери, Н’Дьюман приказал убить своих собак. Собак зарезали.

— Ну, тогда ты хотя бы собери все косточки до одной и принеси их мне, как только твои гостьи поедят, — сказала мать.

Юным красавицам подали кус-кус с собачьим мясом, и они в восторге стали превозносить гостеприимство великого охотника и снова расточать ему похвалы. А рабы и дети, которые прислуживали им за едой, подобрали все косточки и принесли их матери Н’Дьюмана. Та положила кости в четыре больших сосуда, куда раньше слила кровь убитых собак.

— Ну, уже поздно, пора нам в путь, — сказала маленькая женщина со светлой кожей, которая, как решил наконец Н’Дьюман, была милее всех. К тому же, несмотря на ее маленький рост, все остальные ей повиновались и слушали ее с таким почтением, как будто она была их царицей.

— Да, да, Н’Дьюман, мы уходим, — повторили за ней другие женщины.

— Как, вы нас уже покидаете? — спросил огорченный охотник, не спуская глаз с маленькой светлокожей женщины.

— Ну что ж, проводи нас, побудешь с нами еще немного, — ответила та.

Охотник пошел сказать матери, что он проводит женщин, которые уже уходят домой.

— Захвати ружье, — посоветовала старуха.

Но гостьи ужасно возмутились, завидев Н’Дьюмана с ружьем.

— Зачем тебе ружье, раз ты идешь с женщинами?

II Н’Дьюман оставил ружье, рожок с порохом и мешочек с пулями.

— Возьми хотя бы лук, — сказала мать.

Но женщины еще больше рассердились, когда Н’Дьюман вышел с луком на плече.

— Видно, ты в нашем обществе ждешь больших неприятностей, если снаряжаешься словно на войну!

И он вернулся в дом, чтобы оставить там лук и стрелы.

Тогда мать сказала, протянув ему три кокосовых ореха:

— Возьми их. Когда будешь в опасности, брось орехи на землю и призови меня.

И шумная ватага, окружив Н’Дьюмана, тронулась в путь.

Долго-долго шли они, распевая и танцуя под гудящие там-тамы. Потом утихли гомон и пение, там-тамы смолкли. Гнетущее безмолвие нависло над саванной. А Н’Дьюман все смотрел на маленькую светлокожую женщину. Вдруг по ее знаку все остановились. Она сказала охотнику:

— Н’Дьюман, подожди нас здесь, нам надо отойти.

И они удалились, оставив его одного. Отойдя далеко, они спросили:

— Н’Дьюман, ты видишь нас?

— Я вижу ваши синие бубу и полосатые повязки, — крикнул Н’Дьюман в ответ.

Они отошли еще дальше и снова спросили:

— Ты нас видишь?

— Вижу только черные пятна в желтой траве.

Они отошли совсем далеко:

— Что ты видишь теперь, Н’Дьюман?

— Только облако пыли, — закричал Н’Дьюман.

Они ушли далеко-далеко вперед и спросили:

— А теперь?

— Вижу только небо да землю, — крикнул Н’Дьюман изо всех сил.

Тогда они остановились, сбросили одежды и драгоценности и легли на землю, а когда поднялись, это были уже звери бруссы. Все они окружали М’Биль-лань.

И вот длинноносый Ниэй-слон, красноглазый Гаинде-лев, пятнистая Сег-пантера, Коба — гигантская антилопа с изогнутыми рогами, Тиль-шакал, который расталкивал всех направо и налево, М’Бам-Аль-кабан, Лёк-заяц, скакавший под брюхом у других, Ба-н’диоли-страус, прикрывавший своим коротким крылом вислозадую Буки-гиену, — все они бросились к охотнику.

Н’Дьюман заметил сначала только поднятый ими столб пыли, потом разглядел черную тушу Ниэя-слона, рыжеватые шкуры Гаинде-льва и М’Биль-лани, пятнистые Сег-пантеры и Буки-гиены. Он бросил кокосовый орех и закричал: «Н’дей йо!» («Мать моя!»)

Тотчас рядом с ним выросла пальма, вершина которой почти касалась неба. Н’Дьюман взобрался на нее в тот самый миг, когда подбежали звери.

В ярости кружили они вокруг пальмы, задрав в воздух носы. Но М’Биль поскребла копытом землю у подножия дерева, откопала топор и дала его Ниэю-слону. Великан-дровосек подступил к исполинскому дереву и застучал топором по стволу под песенку, которую запела М’Биль и подхватили все звери:

Тут пальма содрогнулась, вся до самых волос, которые расчесывал и заплетал ветер. Потом задрожала частой дрожью, а Ниэй все рубил.

Послышался треск, пальма трижды покачнулась и наклонилась. Она уже падала, когда Н’Дьюман бросил второй орех и крикнул: «Н’дей йо!» И вмиг рядом выросла до неба другая пальма, в три раза выше той, что теперь лежала на земле. Н’Дьюман едва успел перескочить на эту новую пальму. А Ниэй тоже устремился к ней — и снова застучал топор, делая свое разрушительное дело.

Руками, ногами, всем телом прильнул Н’Дьюман к к пальме. Она уже дрожала под ударами, когда Н’Дьюман подумал об убитых собаках и вспомнил о союзе, заключенном между его предками и собачьим родом, — союзе, которому он первый изменил. Н’Дьюман вспомнил, что собаки знают и видят вещи, о которых и не подозревают люди, и громко взмолился:

Подобно М’Биль-лани, выскочившей из котелка охотника, все четыре собаки выпрыгнули из сосудов с кровью и костями. Ворма схватила ружье хозяина, Вор-ма — рожок с порохом, Диг — мешочек с пулями, а Дигг залаял, и все они устремились по следам Н’Дьюмана.