Солнечное дерево - Афоньшин Сергей Васильевич. Страница 4

Подвигался старик не торопясь, попутно поторапливая в дорогу перелетных птиц и наряжая потеплее всех, кто оставался зимовать на родине. Так добрался он до круглого лесного озера и сел отдохнуть на берегу.

С приходом Деда-Мороза озеро покрылось крепким льдом, а когда он, расправив усы и бороду, вздохнул глубоко, все кругом: и лес, и холмы, и гладкий лед — покрылось инеем. Старик задремал и проспал целый день. Когда багровое зимнее солнце спряталось за лесом, на ночь выплыл дежурить месяц, холодный и строгий, и звезды высыпали.

— Важно! — с восхищением прошептал проснувшийся Дед-Мороз, и от его шепота еще ярче заподмигивали звезды, кругом запотрескивало, а на застывшее озеро со всех сторон стали выбегать звери. Все они усаживались на льду и ждали подарков. Тут старик вытряхнул из мешка ворох зимних звериных шуб и стал оделять ими всех по очереди. Сначала подозвал медведя и лося и дал им по бурой шубе, медведю — помягче, лосю — погрубее, и приказал надеть поверх летней одежды: «А как придет весна, зимнюю шубу сбросите, в летней останетесь!»

Потом лису с волком шубами наделил. Волку дал серую, а лисе рыжую с длинным пушистым хвостом.

Так нарядил Дед-Мороз в зимние шубы всех зверей от великана лося до маленькой кровожадной ласочки. Куница получила мягкий палевый салопчик, хорек — модное черно-бурое пальто на желтой пуховой подкладке, горностай — белый теплый сюртучок. Осталось старику одеть только двух зайцев, что в сторонке сиротливо сидели и очереди ждали.

Подманил их к себе и, прежде чем каждому по шубке дать, спрашивает:

— Заячье племя плодовитое, но почему вас так мало?

Осмелели зайцы и пожаловались:

— Всех наших злые звери поприели. От волка, лисицы да филина никакого спасенья не стало. Зубы у них острые, глаза зоркие, когти цепкие, как вцепятся в шкуру — ну и прощайся заяц с жизнью!

Крепко задумался тут Дед-Мороз, не хотел, чтобы такое веселое и приятное заячье племя совсем с лица земли исчезло. Тряхнул он головой, так что иней кругом посыпался, положил обратно в мешок крепкие тулупчики, припасенные для зайцев, и достал две белые горностаевые шубки. И начал старик не торопясь эти шубки растягивать в ширину и длину, что-то напевая да приговаривая, белый мех дыханьем раздувал, а ушки вытягивал. Шубки становились все больше и просторнее, ушки длиннее, а кожица стала тонкой и слабой, как яичная пленка.

После того Дед-Мороз черные горностаевы хвостики разделил на части и приклеил на кончики длинных ушей. И стали шубки белые с короткими хвостами и черными ушками. Готовые обновки дед зайцам бросил:

— А ну, сироты, примеряйте!

Стали зайчишки новые шубки натягивать, а они тесноваты, кожица местами лопается, расползается. С большой осторожностью оделись косые и уселись перед дедом невеселые, ушки повесили, глазами моргают и жалуются:

— Самые плохие шубенки нам достались, чуть что и рвутся!

На это им Дед-Мороз ответил, усмехнувшись:

— Не ревите и не жалуйтесь прежде времени, глупенькие! Идите-ка лучше повеселитесь на льду вместе с другими. Вон звери в обновках хоровод заводят, вас ждут. Да никого не бойтесь.

А звери на льду озера и вправду кругом стали, медведь да лиса заводилами, всем распоряжаются. И все звери, от медведя до ласочки, выходили на середину круга и отплясывали, щеголяя обновками. С неба светил месяц и подмигивали звезды, зверям было тепло, а длинные висячие ветки берез все больше тяжелели от инея.

Когда дошла очередь, зайцы тоже вышли плясать. Чтобы показать свою удаль, плясуны вдруг кувыркнулись через головы. Тут волк да лиса не утерпели и цапнули насмешников зубами, но зайцы ловко увернулись, оставив в зубах у хищников по клочку пушистой белой шубки.

Перепуганные косые стреканули по льду озера и прижались к белому тулупу Деда-Мороза. Старик приказал им лежать смирно, не шевелить ушами, не моргать глазами, а главное — не робеть. Рыскают волк с лисой вокруг дедовой шубы, зайцев чуют, а разглядеть не могут. Рассерженный Дед-Мороз ударил их по хвостам своей длинной клюкой и сказал:

— Пошли прочь отсюда, глупые!

Когда звери поняли, что Мороз сердится, все разбрелись по домам, и кругом все стихло. А белые зверьки с черными ушками смирно лежали, прижавшись к шубе Деда-Мороза, а сверху уже сыпался первый снег — пороша, покрывая застывшее озеро, все холмы и овражки. И месяц и звезды попрятались за снеговые тучи. Старик стряхнул снег со своей шубы и хлопнул белыми рукавицами на гагачьем пуху.

Зайцы мигом стреканули под гору и проехались по льду на своих белых пимах, как на коньках. Потом стали бегать наперегонки туда и сюда по озеру и холмам и столько наследили, словно тут резвились не два, а двадцать два зайца. И трудно было прочитать это заячье письмо.

Дед-Мороз закинул за спину свой большой-большой мешок и, стуча клюкой, поспешил дальше, чтобы одеть по-зимнему всех животных на своем пути. А зайцы, чуя рассвет, улеглись на снеговом холмике и ничего не боялись, потому что они были теперь шустрые, смелые и, как снег, белые.

Сказка про Буслая

Одно поселение русское на крутояре Ветлуги среди дубняков основалось и поэтому называлось Дубоярами. По склонам оврагов дикие яблони и орешники стеной росли, солнечные места — вырубки да гари — малинник захватил. И было здесь под осень желудей, орехов, яблок и ягод полным-полно. С половины лета начинали сюда медведи из-за реки переплывать — к зиме отъедаться, жир накапливать.

Жил да был в Дубоярах следопыт и охотник лихой Буслай-вдовец, и все хозяйство его немудреное вела дочка — Аниска-подросточек. Вот как-то утром ранешенько спустилась девчоночка оврагом под гору за водой на ключ-жилку прохладную. А старый медведь, наевшись орехов да яблок досыта, прибрел на ту жилку воды полакать. Тихохонько подошла сзади к медведю босая девочка, и обидно ей стало, что зверь воду взмутил и с грязью смешал. И стукнула она коромыслом из всей мочи медведя лохматого. Лихая, бедовая была дочка охотницкая, вот и не сробела. Рявкнул со страху медведь, обернулся, одним ударом убил бы он девчушку, да увернулась она, только щеки поцарапал негодный зверь.

Упала Аниска от испуга без памяти, а сиволапый оттащил ее в сторону и завалил травой сухой, разным хламом и хворостом. Завалил, забросал и, ругаясь себе под нос, убежал за Ветлугу-реку. А девчушка, очнувшись, из-под хлама выбралась, зачерпнула воды ведра полные и пошла тихо на гору в родное село. Ведра с водой на коромысле несет, а направо-налево из-под поцарапанных щечек кап да кап. Пока добиралась в Дубояры, весь угор-косогор кровяными капельками усеяла. Но домой добрела и ведра полные на крыльцо поставила.

Как увидел охотник Буслай, что искалечил злодей-медведь его Аниску, при людях сказал, что недолго осталось жить медведищу.

Осень проходит, Буслай то в избе сидит, то в лесу пропадает, а на улицу не идет — молчит. Соседи между собой удивляются: «Что-то долго охотник за дочку расплачиваться собирается!»

Вот и холода пришли, Буслай дома лапти плетет, бахилы шьет, стальную рогатину оттачивает. Дочка Аниска поправилась, только шрамы на щеках горят, румянятся.

В начале ноября-студеня, когда по Ветлуге ледяная шуга пошла и выпал на землю мягкий снежок, охотник Буслай реку на легком челноке переплыл и пошел медведище разыскивать. Долго ходил он по звериным тропам да и напал наконец на знакомый медвежий след. Наклонился, следы разглядывает, смерил пятку в ширину, всю лапу в длину — выходило, тот самый зверь, что покалечил дочку его.

По следам пошел Буслай и в лесной крепи-глуши обошел кругом, обложил медведище. Но тревожить его не стал — знал по опыту, что неплотно лежит, некрепко спит медведь в начале зимы. Чуть потревожат его — убежит по мелкому снегу не знаю куда, и останется охотнику на звериные следы глядеть да с досады в затылке чесать. Попятился охотник, по своим следам вышел на тропу и в Дубояры вернулся.