Загадка акваланга - Безымянный Владимир. Страница 30
— Да брось ты мучиться. Пока долетишь — я свяжусь.
— Спасибо, друг.
О возвращении своем Корнеев не предупреждал. Зачем? Старенький «жигуленок», надежно пришвартованный возле линейного отделения милиции, вряд, ли мог соблазнить угонщиков.
Домой заезжать было некогда. В управлении он тотчас же поспешил к Тимошину. Худое лицо: лейтенанта, когда он увидел в дверях кабинета своего начальника, как будто еще больше осунулось.
— Поздно! — выдохнул он вместо приветствия.
— Что поздно? — закричал майор.
— Поздно нас предупредили. Мустафин покончил с собой сегодня ночью.
— Не может быть!.. Сам? — заметался по кабинету Корнеев. — Это инсценированное убийство! Немедленно проработать версию соучастия охраны!.. Кто был в камере с ним?
— Игорь Николаевич, — устало сказал Тимошин, — все проверено. Но кто мог знать?.. Мустафин состоял в опасной банде…
— Я об этом и без вас знаю!.. Я спрашиваю — кто был в камере? — с яростью отчеканил майор.
— Двое. Такие, что пробы ставить негде. Клюев и Пашков. Первый из группы торговцев икрой. На нем — убийство: двух рыбинспекторов. Он мне заявил: «Сам порезался, змей. Эту тварь вам на меня, не повесить. Утром встал, а он дохлый валяется…» Клюев не новичок в блатных делах, знает цену каждому слову.
— А этот… как его?.. Пашков?
— Тоже в перспективе тянет на десятку. Не имею понятия, как с этим быть. Если убийство — той Клюев, и Пашков замешаны в равной степени. Да и за что они его могли убить?..
— Ладно. Сейчас мы самого Клюева попросим поведать, что там ему снилось. Поехали… Кстати, а что с таксистом?
— Пропал.
— Как пропал?
— Даже мать не знает, где он… Но она не особенно волнуется. Говорит, что он иногда по несколько дней домой не показывается. У какой-то девицы трется, а где она обитает — неизвестно.
— Ф-фу-у! Подарок за подарком. Вы в автопарке наводили справки?
Тимошин стал накаляться.
— Я сам туда дважды ездил. Диспетчер сказал что-то вроде: «А нам плевать. Вот когда еженедельную выручку вносить перестанет — поищем. Так что — ждите до четверга. А его личные дела нас не интересуют».
— Хоп, майли, — как говорят узбеки. Едем к Клюеву, пока и этот не наложил на себя руки, — усмехнулся майор, .
Тимошин промолчал. Гроза миновала…
Клюев — большеногий, рыжий, небритый, в ответ на предложение закурить сцапал со стола пачку сигарет и спички, аккуратно разместил их в кармане черной куртки и выжидательно уставился на Корнеева мутными заплывшими глазками.
— Клюев, я тут не собираюсь разводить антимонии насчет гражданского долга и прочего. Все это вещи дат тебя далекие. А интересует меня странное самоубийство Мустафина.
— Я уже давал показания.
— Насколько я осведомлен, ваша непричастности к гибели рыбинспекторов все еще не доказана?
— Что это — то «ты», то «вы»?… Давай уж на «ты», что ли?
— Ладно. Так вот, не такой уж ты и зверюга, каким хочешь казаться… Я одного понять не могу. Ты ночей не досыпал, на рожон лез, деньгами, не считая, сорил, подарки дорогие таскал. А теперь, когда тебе худо — некому и передачку принести?
— Почему же? — криво улыбнулся Клюев. — Ты вот мне сигареты и спички принес, И еще… Что это за сверточек там на столе?
— Сахар, — ответил недоуменно майор.
— Вот видишь, а ты говорил — некому. Но это все дешевка, зря денежки потратил.
— Мне на такие подарки государство выделяет, понял?
— Гражданин следователь, не лени люрбатого. Твое государство за копейку удушится. Среди всех воров — главный вор.
— Я вижу, у вас, Клюев, сегодня игривое настроение, — майор встал, подчеркнуто избегая смотреть на пузатый пакет на столе — эквивалент его июньского талона на сахар.
— Ты вскочил чего? — лениво осведомился Клюев. — Что, попал? Да не возьму я твой сахар. Вот сигареты оставлю. Не сдохну, тюрьма — не пустыня… Люди меня знают… А вот бабы — да, суки продажные, твоя правда… Сколько я им перетаскал! А когда червонец впереди замаячил — мигом кто куда… Если ты за меня узнавал, то понял, наверно, что дешевкой я никогда не был… А про этого, которого к нам в камеру подсадили… я скажу. Встречались, было дело. Я его сразу узнал… Про то, что Шамиля ухлопал — на весь Союз гремело. Блатной телефон пошустрее вашего ТАССа. И без брехни… И нашлись же твари, помогли ему бежать. Не поймали?
— Нет, — машинально ответил майор.
— Слабаки… Я этому Джекки, когда он появился, все выложил, что думал. А он стал молоть, что, дескать, не хотел, ничего в темноте не видел, стрелял в ноги, а по причине горбатости Шамиля — в сердце угодил… Ты-то веришь в этот бред?
— Слушай, Клюев, кто кого допрашивает?
— Я просто с тобой беседую. Как это у вас там — имеете право не отвечать на мой вопрос.
— Да нет уж, — отвечу. Думаю, Мустафин узнал Шамиля, и сразу понял, зачем тот к нему пожаловал. Поэтому и открыл огонь.
— Ия того же мнения. Хоть и с горбом был Шамиль, но похлеще любого культуриста… Какую силищу сгубил, паскуда!.. Ну, я и обрадовал Джекки, что наши, гурьевские, в восторге от его визита. Жаль, что камера такая тесная. Побольше бы народу, а то как его пришьешь, когда все на виду?
— И пришил бы?
— Не тот вопрос, — широкой ладонью Клюев провел по своему обросшему лицу, как бы снимая усталость. — Я этому Джекки общие понятия втолковываю, а он сидит и смотрит по-дурному, как обкуренный. С таким опасно ночь под одной крышей ночевать. Но и я не мокрая курица, чтобы со страху из камеры ломиться. Глянули мы в глаза друг другу — и все поняли… Ведь тот, третий — за меня. Ему во как надо поближе к «закону» притереться. Но все равно в такой компании вредно спать. Ну, мне не привыкать — тысячи ночей на Каспии проторчал… словом, встает Джекки под утро — и за тапки, подошву отдирать. Я глаза полуприкрыл и смотрю: знаю, что блатные в тюрьму в подметках проносят. Достал он бритву, на ладонь бросил, вроде бы даже понюхал, Я уже прикинул, куда бить, когда он ко мне нагнется. Нары-то рядом… Смотрю — лег… Заворочался, застонал. Потом выругался и пробормотал вроде того, что, будь оно все проклято, вытащил из-под себя руку и начал вены полосовать… Бритва, — Клюев сглотнул слюну, — видать, острая была — он почти и не мучался… Лучше бы мне, паскуда, дал сначала побриться, а то выдают одну «Неву» на троих. Как кабан, щетиной оброс… Хоть бы уж в тюрьму перевели… Посодействуйте, а?.. Ведь девятые сутки в КПЗ, совесть надо иметь!
— Я тебе, Клюев, помогу, раз уж так в тюрьму не терпится. Но интересно: неужели ты такой толстокожий?.. Ведь человек рядом кончался. Из ваших…
— Был из наших, — мрачно перебил Клюев, — да сплыл. А насчет жалости, — оживился он вдруг, — когда вены режешь — держи руки в воде, лучше в теплой, тогда и боли нет. Ну, поганить питьевой бачок ему бы никто не позволил, а вот в парашу — милости просим… Хоть с головой. Как раз не остыла с вечера…
— Оставь, Клюев, ты эту чернуху для камеры.
— Не злись, начальник. Где с человеком и поговорить по-человечески, если не в тюрьме. Ты что, недоволен беседой?
— Да нет, в общем, доволен, — вполне искренне заверил майор.
Тимошин ждал на улице в машине. По выражению лица майора он понял, что посещение Клюева оказалось небезрезультатным.
— Ну, как? — спросил он.
— Относительно… — усаживаясь за руль, сказал майор. — Теперь я окончательно уверен, что Мустафин — самоубийца. Ты, однако, не радуйся — ошибку-то мы все равно допустили. В одиночке он вряд ли бы решился.
— Почему?
— Собственно, это Клюев своими разговорчиками довел его до такого состояния. Но с него — взятки гладки… Слушай, Юра, — майор лукаво взглянул на лейтенанта. — Мвжет, используем немного служебного времени в шкурнических целях?
— Что, в сауну махнем?
— Ну, нет, — отмахнулся майор, — В багажнике лежат две великолепные узбекские дыни. Одну завезем к тебе, другую — ко мне, а потом заедем в больницу к раненым.