Ленин (Глава 4) - Волкогонов Дмитрий Антонович. Страница 5

Приехав в Берлин, Иоффе шлет депешу в Москву, что ему пока не удается убедить немцев остановить наступление на кавказском направлении. Немцы требуют, сообщает Иоффе, "вернуть суда в Севастополь", в противном случае они продолжат наступление. "Я советую, - телеграфирует советский посол, принять ультиматум и вернуть суда из Новороссийска в Севастополь... и заявить, что Россия принимает обязательство не переступать указанной демаркационной линии... Нужно настаивать на сохранении границ Брест-кого договора..."29

Москва, забыв о своей "революционной решимости", вновь упрашивает Германию не нарушать договоренностей. Кроме, пожалуй, одной. В секретной директиве командующему Черноморским флотом и главному комиссару флота, где говорилось: "...Совет Народных Комиссаров, по представлению Высшего военного совета, приказывает вам с получением сего уничтожить все суда Черноморского флота и коммерческие пароходы, находящиеся в Новороссийске. Ленин"30.

Когда у Ленина прошла растерянность и определенный испуг, он обнаружил, что Германия навязала России позорный, как капитуляция, мир, будучи сама на краю неизбежной военной катастрофы. То, что было ясно и видно всем в западных столицах, наконец увидели и в Москве. Германское "наступление" (почти без сопротивления) больше походило на марши железнодорож-ных составов в глубь гигантской страны.

Брестский мир не был неизбежностью. Он был платой за разложение армии и вольное или невольное принятие большевиками помощи немцев. В военном отношении дела России не были безнадежными. Брусиловское наступление в 1916 году вдохнуло веру в уставшую армию и деморализо

339

ванное общество. В 1917 году задача России была проста: удержаться, устоять против такого же усталого и израненного противника. Ни для кого не было секретом, что предстоящее вступление в войну Соединенных Штатов быстро качнет весы победы в сторону Антанты. Но большевики, придя к власти, должны были оплачивать векселя обещаний. Это можно было сделать только путем национального поражения. Большевики окончательно разложили войска; например, гарнизон Петрограда в 200 тысяч человек хотел оставаться только в столице. Обещание "немедленного мира" парализовало войска. Еще никто не знал, что вместо мира будет три года войны, более страшной и кровопролитной, чем империалистическая бойня.

Почему Ленин уже через два-три месяца, стал менять свое отношение к Германии, договору? Иоффе докладывал о нарастании внутренних трудностей в стране, усилении брожения в армии, осознании в Берлине непреложного факта, что стратегически Германии невозможно победить западные державы. А большевики тем временем не жалели денег на усиление революционной пропаганды в Германии. Как немцы с помощью большевиков разлагали Россию в 1916-1917 годах, так теперь их негласные союзники отвечали им тем же.

Уже на V съезде Советов 5 июля в докладе Ленина, который своим шумом, криками, обструкцией едва не сорвали эсеры, появились новые ноты. Эти мотивы свидетельствовали о том, что патологический страх перед гибелью Советской республики стал быстро проходить. Ленин позволил себе говорить о Германии и других "империалистических хищниках" совсем по-другому, правда, не называя их поименно. "У нас этот истекающий кровью зверь оторвал массу кусков живого организма... но погибнут они, а не мы, потому что быстрота, с которой падает их сопротивление, быстро ведет их к пропасти"31.

В своем оригинальном исследовании "Из истории Брестского мира" Ю.Фельштинский считает, что Ленин постепенно все больше осознавал свою ошибку с миром, похожим на капитуляцию. "Ведь если Германия оказалась на краю гибели через три с половиной месяца после заключения Брестского мира, ведя боевые действия крупного масштаба лишь

340

на одном фронте, получая продовольственную помощь из России и Украины и используя Красную Армию в борьбе с чехословацким корпусом, который, если бы не акции большевиков, давно бы уже воевал в Европе против немцев, на каком глубоком дне лежала бы кайзеровская Германия, вынужденная воевать на два фронта? В каком состоянии находились бы теперь страны четвертного союза? Где проходила бы граница коммунистических государств?"32 Может, Ленин чувствовал какую-то былую зависимость? Ведь слишком долго интересы большевиков и Германии объективно совпадали: "повалить" царскую Россию...

Главной угрозой режиму были не немцы, а внутреннее недовольство большевиками. Голод стягивал петлей горло городов, поддерживающих большевиков. Ширилась оппозиция. После эйфории октябрьской победы пришло понимание, что одни лозунги, призывы, декреты решить лавину тяжелейших проблем не могут. В своей книге Г.Соломон, лично знавший Ленина, писал о размышлениях знакомого советского дипломата в Берлине: "Мы обречены и должны тянуть до последней возможности... Наша попытка окончится провалом, и нас ждет суровая расправа. Мы заварили эту кашу, и нам же следует ее расхлебывать"33.

Летом 1918 года произошла любопытная политическая метаморфоза: не только большевики почувствовали ослабление Германии, но и Берлин увидел в обстановке, которая сложилась в России, агонию большевиков. Ведь до известного момента берлинская дипломатия видела в большевиках своих неофициальных союзников: они "помогли" поражению царизма, пошли на сепаратный договор и дали возможность крупные военные силы перебросить с Восточного на Западный фронт, а немцы поддержали комиссаров своим наступлением на белые отряды. В одной из своих шифрованных телеграмм Ленин сообщал, что договорились с немцами в силу "совпадения интересов" о том, что они пойдут на север. Дело в том, что в Москве допускали продвижение англичан из Мурманска (там высадился десант). Ленин надеялся, что немцы преградят им путь на юг. Однако планы англичан никогда не заходили так далеко.

Но где-то летом Берлин почувствовал, что большеви

341

ки действуют конвульсивно, прогибаются под грузом навалившихся проблем. Граф Мирбах, посетивший Ленина в Кремле 16 мая и пробеседовавший с ним менее часа, вынес вначале убеждение, что "Ленин твердо уверен в своей звезде" и сохраняет "неисчерпаемый оптимизм"34. Но уже через месяц докладывал рейхсканцлеру Гертлингу: ввиду "возрастающей неустойчивости большевиков" мы должны "подготовиться к перегруппировке сил...". Мирбах писал, что монархисты и кадеты "возможно, составят ядро будущего нового порядка". Посланник предлагает: "с должными мерами предосторожности и соответственно замаскированно, мы начали бы с предоставления этим кругам желательных им денежных средств... большевистская система находится в агонии..."35.