Сталин - Волкогонов Дмитрий Антонович. Страница 8

Легче всего сказать, что каждый век имеет свое "средневековье". Вполне возможно, что, если бы не образовался дефицит народовластия после смерти Ленина, социалистическое развитие общества могло бы обойтись без тех глубоких извращений, которые возникли по вине Сталина и его окружения в 30-е, 40-е и в начале 50-х годов. У социализма, видимо, были шансы, но при условии отсутствия монополии на власть одной партии. Конечно, сегодня проще говорить о возможной альтернативе, нежели делать выбор в те, далекие теперь уже годы. Обстоятельства легче анализировать. Справиться с ними бывает сложнее. "Историк всегда вправе противопоставлять гипотезы свершившейся судьбе, - писал Жан Жорес. - Он вправе говорить: "Вот ошибки людей, вот ошибки партии" - и воображать, что, не будь этих ошибок, события приняли бы другой оборот"10. Исторические альтернативы были.

С высоты настоящего представляется, что после смерти Ленина, перед которым преклонялись даже оппозиционеры, реальный шанс возглавить партию имели Троцкий и Бухарин. Думаю, что Зиновьев и Каменев имели значительно меньшие шансы. Возможно, что, если бы Троцкий стал у руля партии, ее также ждали бы тяжкие испытания: он был сторонником социального насилия. Тем более что у него не было ясной научной программы построения социализма в СССР. А у Бухарина такая программа, свое видение общепартийных целей были. Однако Бухарин при всей его привлекательности как личности, высоком интеллекте, мягкости, человечности был в конечном счете тем же типом большевика, который молился прежде всего чудищу диктатуры пролетариата.

Были, конечно, еще Рудзутак, Фрунзе, Рыков... После смерти Ленина, до начала 30-х годов, среди вождей революции Сталин имел репутацию одного из наиболее жестких и волевых защитников курса на укрепление первого в мире социалистического государства. Другое дело, каким его Сталин себе представлял. Да, Сталин не имел данных заменить Ленина. Но их не имел никто. У Сталина, конечно, не было признанной духовной мощи Ленина, теоретической глубины Плеханова, культуры Луначарского. В интеллектуальном, нравственном отношении он уступал многим, а может быть, и большинству вождей революции. Но во время борьбы за лидерство большое значение имели целеустремленность, политическая воля, хитрость и коварство Сталина. Говоря словами шекспировского Гамлета, он "при бремени своих несовершенств" имел и нечто такое, чего не оказалось у других. Не последнюю роль здесь сыграла способность Сталина максимально использовать партийный аппарат для достижения своих целей. Он увидел в этом механизме идеальный инструмент власти. А о ленинском предостережении в отношении Сталина знали далеко не все большевики.

Свои негативные личные качества, после того как делегаты XIII съезда партии были ознакомлены с ленинской оценкой, генсек временно "сблокировал", что во многом обеспечило ему поддержку большинства партии. В этих условиях шансы других лидеров были невысоки. Многие из высшего партийного руководства вначале просто недооценили Сталина - его хитрость, целеустремленность и коварство. Когда это поняли - было уже поздно.

При всем том Сталин был великим Актером. Он исключительно искусно играл множество ролей: скромного руководителя, борца за чистоту партийных идеалов, а затем и "вождя", "отца народа", великого полководца, теоретика, ценителя искусств, провидца. Но особенно старательно Сталин стремился играть роль верного ученика и соратника "великого Ленина". Все это постепенно создавало Сталину популярность в народе и партии.

Но дело, в конце концов, не в личностях, а прежде всего в том, что демократический потенциал не мог быть создан при монополизме одной партии. Спустя десятилетия мы пытаемся найти человека, который в исторической ретроспективе мог бы быть альтернативой Сталину. В тоталитарном обществе им мог быть только диктатор, хотя и не обязательно кровожадного толка. Однако коллективная мысль и коллективная воля "ленинской гвардии" проявили необъяснимую растерянность и близорукость. Если бы демократические "предохранители" социальной защиты были созданы, в частности, в виде подлинного политического плюрализма, то не имело бы решающего значения, является лидер выдающимся или нет. Например, если бы партийным Уставом были оговорены и выдерживались точные сроки пребывания генсека, других выборных лиц на постах, то культовых уродств можно было бы избежать. В противном случае судьба страны находится в слишком большой зависимости от исторического выбора: кто станет у руля власти.

Сталин, немало сделавший для "утверждения социализма" в нашей стране (но который ему виделся совсем другим, чем нам сегодня), формально не "вильнувший" к каким-либо оппозициям, не выдержал испытания властью и фактически исполнил то, что дает политическая монополия. Уместно вспомнить здесь рассуждения Плутарха о том, что "судьба, вознося низменный характер делами большой важности, раскрывает его несостоятельность..."11. Это выразилось в таком социальном явлении, которое часто называют "сталинизмом". Можно спорить о содержании этого понятия, но никуда нельзя уйти от бесспорного факта, что за ним стоит определенный социальный феномен. Он возник благодаря извращению демократических начал народовластия, без которых социализм теряет не только свою привлекательность, но и сущность.

Сталинизм, по моему мнению, является синонимом отчуждения народа от власти и свободы. Главные проявления этого отчуждения выражаются в попрании человеческой свободы, насаждении многоликой бюрократии, утверждении в общественном сознании догматических штампов. Подмена народовластия единовластием привела к появлению специфического типа отчуждения, порождающего в конце концов социальную апатию людей, ослабление реальной значимости общечеловеческих ценностей, угасание динамизма движения. Огромная, но больная тень Сталина легла на все сферы нашего бытия. Полностью освободиться от бюрократического и догматического "затмения" оказалось совсем не просто.

На фоне страданий народа особо "несостоятельной" личность Сталина выглядит с точки зрения его отношения к общечеловеческим моральным ценностям. Сталин был не просто беспощаден к политическим противникам. По его мнению, любая другая точка зрения, отличная от его, сталинской, оппортунистична. Кто был не с ним, расценивался только как враг. У Сталина идея долга, понимаемая как выражение безусловной исполнительности, всегда превалировала над идеей права человека. Тщетно было ждать, чтобы сирены истории или само провидение предупредили партию о грозящей опасности. Это должны были сделать соответствующие институты и прежде всего люди, окружавшие Сталина.