В Флибустьерском дальнем море - Волков Алексей Алексеевич. Страница 6

- ... давно пора это решить. Мог бы вполне остаться и поработать еще, а мы с Маратиком прекрасно могли бы путешествовать вдвоем. - Голос жены проник в сознание неприятным диссонансом, и от этого Ширяев почувствовал невольное раздражение.

- По-твоему, я уже и отдохнуть не имею права? - Возникшее чувство определило интонацию, и Вика невинно обратила на мужа свои прекрасные карие глаза, словно говоря: "А что я такого сказала? Знаешь же, что я права, а еще и огрызаешься."

- Конечно. Ты же так устаешь, - с неприкрытой издевкой произнесла она вслух. - Это другие могут работать без отдыха. Горбуновы вон уже переехали в самый центр. Сто пятьдесят квадратов, окна выходят на Кремль. Это я понимаю: мужчина!

- Сдался тебе этот Кремль! Придет время, переберемся и мы. Не все же сразу! И давай лучше помолчим. Посмотри, какой здесь вид. В Москве такого в жизни не увидишь. - Ширяеву мучительно хотелось вернуть ускользающее настроение умиротоворенности и единения с природой, но оно уходило безвозвратно, как полузабытое детство.

Вика недоуменно огляделась. Подобно многим женщинам, она не была способна оценить красоту природы, и предпочитала ей нечто более материальное. Из-за этого непонимания ей захотелось сказать мужу что-нибудь обидное, однако на пустой поначалу прогулочной палубе начали постепенно появляться люди, и вести разговор на повышенных тонах стало неудобным. Вдобавок четырехлетний Маратик бодро подобрался к самому борту и теперь перевесился через леера, разглядывая с высоты разрезаемую лайнером воду.

- Марат! - предостерегающе вскрикнула Вика и повернулась к Ширяеву. - Даже за ребенком приходится смотреть мне! Мне и у плиты торчать, и стирать, а он приходит на все готовенькое, да еще жалуется, будто устал! Марат! Немедленно отойди от борта!

Мальчик посмотрел на мать, понял, что сердить ее сейчас явно не стоит, и с сожалением направился к родителям. Из немногих занятых шезлонгов за ним с интересом следили выбравшиеся подышать свежим морским воздухом пассажиры. Почти все они еще только осваивались с огромным лайнером и проводили время в барах, салонах и каютах.

- Симпатичный мальчуган, - заметил сидевший неподалеку полный мужчина средних лет.

Вика счастливо улыбнулась, словно похвала относилась к ней самой. Впрочем, сына она любила сильно и считала его самым красивым и умным ребенком на свете. Она искренне радовалась, когда на ее Маратика обращали внимание, а тем более - когда им восторгались.

- Марат, так ведь можно упасть и утонуть. Тебя даже спасти никто не успеет. - Она постаралась произнести это строго, но сын по ее тону понял: опасность миновала.

Маратик приткнулся к матери и спросил:

- Как - никто? А папа?

- И папа тоже, - ответила Вика, и тихо, чтобы не услышали посторонние, язвительно добавила: - Разве твой папа хоть что-нибудь может?

Ширяев вспыхнул, хотел сказать какую-то резкость, но посмотрел на жену и передумал.

- Тебя послушать, я вообще ничего не могу и не умею, - горько и еле слышно проговорил он.

- Неправда! Мой папа - cамый-пресамый, - возразил Маратик и, подтверждая это, залез к отцу на колени и обнял его, как обнимают дети: это мое и никому ни за что не отдам!

Было что-то общее в обоих Ширяевых: серо-голубые глаза, курносый нос, слегка выдающиеся скулы. Вот только у старшего на правой щеке был косой шрам - осколочная память об Афганистане.

Картинка была идиллической, и Вика, хотевшая было добавить что-то язвительное, осеклась и осталась сидеть с приоткрытым ртом.

Григорий проследил за ее взглядом и увидел знакомых по телеэкрану певцов. Лица эстрадных звезд выражали высокомерную скуку. Они неторопливо фланировали по палубе, выбирая себе местечко поудобнее: Миша Борин, Мэри и с ними какой-то незнакомый мужчина. Певцы изредка и свысока оглядывали сидящих, и лишь незнакомец оценивал реакцию зрителей с профессиональным интересом, словно прикидывал рейтинг своих спутников среди пассажиров круизного лайнера.

- А я думала, что Борин повыше, - тихо сказала Вика, когда компания уселась в отдалении. - Говорила я тебе: давай сходим на его концерт.

- Все равно ничего не потеряли, - равнодушно ответил Григорий. - Наслушаешься его здесь. Можешь даже автограф взять, если прииспичит.

- Да ну тебя! Зачем он мне нужен? - с легким возмущением заявила Вика. - Я не пятнадцатилетняя дурочка. Мне все-таки двадцать пять лет.

- Двадцать четыре, - механически поправил ее Ширяев. - Не надо себя старить раньше времени.

- Ну, почти двадцать пять. Все равно возраст, - привычно возразила супруга. - Это ты у нас все молодишься. Вот только для кого? Или меня уже не хватает?

- Для себя, - вздохнул Ширяев. - Стать стариком еще успею. И вообще, мужчине столько лет, на сколько он себя чувствует.

На его счастье, ответной тирады не последовало. Вика сосредоточено обдумывала, что бы такое одеть вечером. Хотелось что-нибудь совсем новое, но взятые с собой вещи неношенными назвать было нельзя: некоторые она уже одевала два раза, а иные и три. К ее сожалению, на огромном комфортабельном лайнере не имелось ни магазинов, ни ателье, а последовавший отсюда вывод, что до захода в ближайший порт придется обходиться уже имеющимся гардеробом, не сулил ничего хорошего не подозревающему об этом Григорию. Подумать только: оставил жену чуть ли не голой! И это когда на борту масса всевозможных разодетых девиц и их респектабельных состоятельных кавалеров!

- А вон и Гриф собственной персоной. Тоже надумал попутешествовать. - Ширяев бережно снял сына с колен, чуть приподнялся и еще издали наклоном головы приветствовал лениво вышагивающего вдоль шезлонгов пожилого сухопарого мужчину в потертых джинсах и мятой рубашке неопределенного цвета.

Мужчина едва заметно кивнул в ответ и, что-то говоря, повернулся к своим сопровождающим.

Тех было трое. Первый - здоровенный, поперек себя шире бугай, невзирая на жару вышагивал в легкой серой куртке. Его маленькие поросячьи глазки привычно зыркали по сторонам, оценивающе изучали пассажиров, прикидывая, не представляет ли кто-нибудь опасности для босса, а челюсти тем временем жили независимой жизнью и лениво пережевывали жвачку.