Трагедия русского офицерства - Волков Сергей Юрьевич. Страница 89

Особенно непримиримо были настроены рядовые офицеры. «Позор нейтралитета 17 тысяч офицеров, скопившихся в Ростове, всем известен. пишет корниловский офицер, — Но самым позорным было, когда мы в Каменноугольном бассейне при ночных набегах обнаружили, что служившие у красных «гг. офицеры» с пулеметами охраняли в сторожевках спящих красноармейцев. Их поведение, когда они отбрасывали нас очередями из пулеметов, вызывало с нашей стороны всем понятное воздействие» [1172]. Эту непримиримость сложнее было понять гражданским людям. Б. Соколов приводя сцену допроса пленного красного офицера на Севере («Где служили? — В Лейб-гвардии Уланском полку, в чине ротмистра. — И не стыдно было служить у этих сволочей? — Мобилизовали, господин поручик. — Так что же, убежать не могли? — Семья. Советское правительство держало ее заложницей за меня. Рассказывайте, все вы так говорите»), добавляет: «Из чего рождалась эта ненависть, эта грубость, эта нечуткость со стороны белых офицеров к мобилизованным красным? Ведь ясно было, в сколь тяжелом положении пребывали мобилизованные в красной армии офицеры, и как бережно к ним следовало бы отнестись» [1173]. Из чего рождалась ненависть, показывает приведенный выше пример.

Часто вина служивших большевикам представлялась даже более тяжелой, чем самих большевиков. Военный прокурор Северной области Добровольский так, например, формулировал свое мнение по этому вопросу: «Члены комиссии никак не могли понять, как можно осудить за принадлежность к большевизму лиц, не принадлежащих к РКП(б). Пришлось терпеливо приступить к долгим разъяснением, что с точки зрения юридической приходится иметь дело с двумя преступными сообществами, одно из которых именует себя РКП(б), а другое — Советской властью. Ядро второго сообщества составляют Ленин и другие, но, кроме них, в состав его входят не только партийные коммунисты, но и другие лица, сознательно, а не в силу куска хлеба примкнувшие к этому сообществу, причем иногда не в силу каких-либо идейных соображений, а просто потому, что они в порядке борьбы поставили ставку на Советскую власть. Деятельность таких лиц в объективном смысле приносит не меньший вред, и в оценке ее судебная власть не исходит из партийной принадлежности, но лишь разрешает вопрос, поскольку данное лицо является сознательным агентом Советской власти. Для иллюстрации своей мысли я просил членов комиссии ответить, чья деятельность является более преступной: какого-нибудь коммуниста, или командующего против нас красными войсками генерала Генерального штаба Самойло» [1174]. «Вероятно, нет более тяжелого греха у старого полководца, потерявшего в тисках большевицкого застенка свою честь и достоинство, — писал про Брусилова А. И. Деникин, — чем тот, который он взял на свою душу, дав словом и примером оправдание сбившемуся с пути офицерству, поступавшему на службу к врагам русского народа.» В статье «Как они продались Ш Интернационалу» в газете «Общее дело», опубликованной в конце гражданской войны, назывались имена 12 генералов, оказавших наибольшие услуги большевикам и подлежащих повешению после водворения в России законной власти, ибо «они: 1) поступили на советскую службу добровольно, 2) занимали посты исключительной важности, 3) работая не за страх, а за совесть, своими оперативными распоряжениями вызвали тяжелое положение армий Деникина, Колчака…, создали военно-административный аппарат, возродили академию Генерального штаба, правильную организацию пехоты, артиллерии и ту своеобразную систему ведения боев большими конными массами, которая вошла в историю под именем операций конницы Буденного. Все двенадцать подготовляли победу большевиков над остатками русских патриотов; все двенадцать в большей степени, чем сами большевики, ответственны за угрозу, нависшую над цивилизацией. Чтобы не повторять всем известных деталей, — достаточно сопоставить нынешнюю Красную Армию, нынешний стройный военный аппарат с тем хаосом и разбродом, какие памятны нам в первые месяцы большевизма. Вся дуга от перехода от батальона оборванцев к стройным войсковым единицам достигнута исключительно трудами военспецов… Русская армия и Россия погибли от руки взлелеянных ими людей. больше, чем немцы, больше, чем международные предатели, должны ответить перед потомством люди, пошедшие против счастья, против чести их мундира, против бывших своих товарищей. И их умелую и предательскую руку чувствовали в критическую минуту и Колчак, и Деникин, и Врангель. Они прикрывались именами никому не известных комиссаров и политиков. Это не спасет их ни от нашего презрения, ни от суда истории» [1175].

Глава VII. Судьбы русского офицерства после гражданской войны

Некоторое количество офицеров-эмигрантов имелось в Европе и до окончания Гражданской войны. Помимо находившихся на службе за границей и в плену и так и не вернувшихся в Россию, часть офицеров покинула Россию уже после Февральского переворота, а в течение 1918–1919 гг. за границей оказались тысячи офицеров, спасавшихся от красного террора, а также значительное число тех, кто по инвалидности или возрасту не мог принять участие в антибольшевистской борьбе. В одной Финляндии, куда спасалась основная масса беженцев из Петрограда, к 1919 г. находилось более 20 тыс. эмигрантов, в т. ч. 2–2,5 тыс. офицеров [1176]. Основной поток хлынул с начала 1920 г.: после эвакуации Одессы и Новороссийска в январе-марте не менее трети эвакуированных попали не в Крым, а в Турцию, Болгарию (до 10 тыс. беженцев, из которых офицеров могло быть до 1,5–2 тыс.) и Египет (куда, в частности, были вывезены из Новороссийска Донской кадетский корпус и ряд учреждений и госпиталей). Несколько тысяч офицеров из состава войск Киевской и Новороссийской областей ВСЮР перешли под командованием ген. Бредова в Польшу, а некоторые — в Румынию. В это же время происходила эвакуация Северной и Северо-Западной армий, офицеры которых из Финляндии, Норвегии и Эстонии рассеялись вскоре по всей Европе. Правда, несколько тысяч потом вернулось в Крым, где оставались до самого конца Белой борьбы. Летом 1920 г. в Крыму было более 500 тыс. беженцев и столько же в Европе, Египте и на Ближнем Востоке [1177]. К началу мая 1920 г. по данным красной разведки в Турции и Болгарии находилось около 45 тыс. русских, из которых почти половину составляли офицеры, в Крым из них вернулось около 4 тыс. Кроме того, к середине ноября (в основном из Константинополя) 2850 офицеров нелегально (через Румынию, Польшу и Закавказье, а также морем с помощью контрабандистов) возвратилось в Россию [1178]. Следовательно, осталось за границей около 15 тыс. офицеров.

Образцово проведенная эвакуация Русской армии ген. Врангеля из Крыма в начале ноября 1920 г. привела в Константинополь на 126 кораблях 145693 ч, не считая судовых команд, в т. ч. 50 тыс. чинов армии и 6 тыс. раненых [1179]. Красная разведка считала, что из Крыма было вывезено 12 тыс. офицеров боевых частей, 7 тыс. раненых офицеров и более 30 тыс. офицеров и чиновников тыловых частей и учреждений, а также 10 тыс. юнкеров (цифра явно нелепая, завышенная едва ли не десятикратно), до 15 тыс. казаков и 4–5 тыс. солдат, кроме того, до 60 тыс. гражданских лиц (в большинстве членов семей офицеров и чиновников) [1180]. Учитывая, однако, что в Крыму всего было такое число офицеров (50 тыс.), эта цифра завышена. Как было показано выше (см. главу IV) из Крыма выехало до 30 тыс. офицеров.