Хищники Аляски - Бич Рекс. Страница 34

– Сегодня вечером в одиннадцать часов митинг. Кажется, дебатируется важный вопрос. Я думал, вам дали знать.

– Странно, – сказал Рой. – Это, наверно, произошло случайно. Я пойду вместе с вами.

Они перешли через реку в менее людный квартал и постучались у дверей большого, неосвещенного склада, окруженного с трех сторон высокой деревянной изгородью, за которой находились в большом количестве уголь и лес. Их впустили, и они, пройдя мимо плохо освещенных и высоко наваленных груд товаров, дошли до задней комнаты. Здесь хранились нежные товары во время холодов; окон не было. Идеальное помещение для тайных сборищ.

К удивлению своему, Гленистэр увидал тут всех членов союза, не исключая Дэкстри, которого он считал сидящим дома. По-видимому, происходили прения, так как председатель находился на своем месте, а члены собрания восседали на ящиках, бочках и кипах товаров. Неровный свет плохо освещал серьезные лица шестидесяти «Бдительных», известная неловкость изобразилась на них при входе Гленистэра. Председатель слегка сконфузился, но лишь на одно мгновение. Гленистэр почувствовал приближение важных и страшных обстоятельств; напряженность сказывалась в позах и выражениях лиц людей. Он хотел расспросить соседа, но председательствующий уже продолжал свою речь:

– Мы соберемся здесь без шума и в полном вооружении к часу ночи; советую вам не болтать и не распугать этих мерзавцев.

– Я опоздал, товарищ председатель, так что не знаю ваших намерений, – сказал Гленистэр. – Я понимаю, однако, что вы собираетесь действовать, и хочу быть с вами заодно. Могу ли я узнать, в чем дело?

– Конечно. Дело дошло до того, что умеренные средства уже стали бесцельны. Мы решили действовать и действовать быстро. Мы истощили все законные средства борьбы и теперь хотим уничтожить эту шайку разбойников совместными усилиями. Мы соберемся через час, разделимся на три группы по двадцати человек, с начальником в каждой. Затем отправимся к домам Мак Намары, Стилмэна и Воорхеза, возьмем их в плен и…

Он окончил широким движением руки.

Гленистэр молчал несколько минут. Толпа упорно смотрела на него.

– Вы основательно обсудили это? – спросил он.

– Как же! Мы поставили вопрос на голосование, и он прошел единогласно.

– Друзья мои, когда я вошел сюда, я почувствовал себя лишним, почему, не знаю, так как я более других работал по организации нашего движения и пострадал не менее других. Я хочу знать, преднамеренно ли меня исключили из этого собрания?

– Это затруднительный вопрос, – серьезно ответил председатель. – Однако, если товарищи пожелают, то я буду говорить за всех.

– Да, говори. Валяй, – ответили голоса присутствующих.

– Мы не сомневаемся в вашей лояльности, Гленистэр. Но мы не просили вас на это собрание, зная ваше отношение, лучше сказать – ваши чувства, к племяннице, то есть я хотел сказать к семейству судьи Стилмэна. До нас с разных сторон дошло, что на вас там произвели давление во вред вам и интересам вашего компаньона. В деле же «Бдительных» сентиментальные чувства не могут играть никакой роли. Мы идем производить суд и считаем, что лучше всего вас игнорировать, дабы обойтись без споров и неприятностей.

– Это – ложь! – хрипло закричал молодой человек. – Проклятая ложь! Вы боялись неприятных разговоров со мной. Вы были правы: я поговорю с вами. Вы намекнули на мои чувства к мисс Честер, так позвольте вам сказать, что она невеста Мак Намары, а мне до нее никакого дела нет. Кроме того, скажу вам, что я не дам вам ворваться в ее дом и повесить ее дядю, даже если он мерзавец. Нет! Нам не надо таких насилий, мы и без них выиграем свое дело. Будем бороться, как люди, а не безобразничать, как стая волков. Если хотите помочь нам, то возвратите нас обратно на прииски и поддержите нас там, но ради Бога, не опускайтесь до убийства и тактики итальянской мафии.

– Мы знали, что вы будете рассуждать таким образом, – сказал председатель под недовольный ропот толпы.

Один человек заговорил:

– Мы хладнокровно обсудили все это, Гленистэр; тут дело идет о нашей жизни и нашей свободе.

– Верно! – прибавил другой. – Мы не в состоянии захватить прииски, потому что у Мак Намары есть солдаты, которые пристрелят нас. Вы последний должны бы возражать против этого.

– Не спорю. Мак Намара заслуживает линча, но не Стилмэн. Он слабый старик, – кто-то презрительно фыркнул, – и у него в доме живет женщина. Он единственный ее защитник, и вам придется убить ее, чтобы добраться до него. Если вам это кажется необходимым, то схватите других, а его оставьте.

Но они только отрицательно покачали головами и стали проталкиваться мимо него.

– Все получат поровну, – сказал один, выходя.

С их точки зрения, они действовали согласно требованиям справедливости, и он не мог уломать их.

Они считали, что существование и благополучие Севера в их руках, и никто из них не колебался. Гленистэр стал умолять председателя, но тот ответил:

– Тут уж поздно разговаривать. Позвольте напомнить вам о вашем обещании, связывающем вас, как честного человека.

– О, не думайте, что я подведу вас, – ответил Гленистэр. – Но предупреждаю вас, чтобы вы не осмеливались врываться в дом Стилмэна.

Он вышел вслед за другими; Дэкстри исчез, очевидно, во избежание препирательства. За последние дни Рой заметил признаки беспокойства в сдержанном пионере, указывавшие на мучившее его желание сорвать тоску на людях, которые попрали, по его мнению, самые святые его права.

Рой увидел, что у него остался лишь час времени, чтобы найти выход.

Его инстинктивно влекло к товарищам, и хотелось посчитаться с людьми, столь тяжело обидевшими его; с точки зрения критериев молодой страны, они были разбойниками, и их следовало уничтожить.

Однако он не считал возможным поддержать товарищей в их намерении. Он знал, что «Бдительные» не удовлетворятся этим мщением и что легче подстрекать толпу на насилие, чем сдержать ее разнузданные инстинкты.

Мак Намара и Воорхез, очевидно, станут защищаться, и будут бунт, кровопролитие и хаос. Будут вызваны солдаты, объявлено военное положение, и улицы превратятся в арену стычек и бойни.

«Бдительные», несомненно, останутся победителями, так как все обитатели Севера бросятся к ним на помощь, судья будет убит вместе с другими, а она?.. Что станется с нею?

Он взял ружье, вычистил его и надел пояс с патронами, но все еще колебался между верностью «Бдительным» и велениями собственной совести. «Ведь она – член их шайки, – рассуждал он. – Она хитрила с ними вместе, стремясь погубить меня, воспользоваться моей же любовью к ней, и она стала невестой того единственного человека на свете, которого я ненавидел слепой и фанатической ненавистью. Что она мне?..»

Прежде он радостно встал бы во главе «Бдительных», но теперь он изменился. Что случилось с ним? Это не трусость и не осторожность. Это нечто неуловимое, но тем не менее заметное для других, что и доказало ему поведение его друзей.

Он вышел из дома. Толпа могла делать, что хотела, в других местах, но к ней он никого не впустит. Он увидел освещенное окно в ее доме и, подойдя, разглядел разговаривающих Струве и Элен. Он отошел назад в темноту и ждал довольно долго после выхода адвоката, прячась от возвращающихся с бала и проходивших мимо него людей.

Когда последняя группа скрылась из виду, он подошел к двери и резко постучал. Элен открыла ему.

Волосы девушки распустились и лежали тяжелыми и спутанными прядями на шее и плечах; а сама она тяжело переводила дыхание, неожиданно увидав его, и краска медленно разлилась по бледному и испуганному лицу.

Он почувствовал острую боль в сердце. Эта девушка была его злейшим врагом, и он не может ждать ничего хорошего от нее.

Он на время позабыл было, что она лжива и скрытна, а теперь, вспомнив, заговорил как можно резче и грубее, не доверяя своим натянутым нервам. Объяснив, что он хотел сделать для них, он прибавил:

– Не берите ничего с собой. Одевайтесь и идите за мной.