Великое Лихо - Волков Сергей Юрьевич. Страница 28

Там было дымно. Горели факела по стенам, на столах плясали огоньки масляных ламп. Гости ели, пили, разговаривали, у большого, крытого камнем очага двое, смуглый джав и громадный, одетый в шкуры великан неведомого Луне племени, тягались на палке, кто сильнее. Вокруг толпой стояли подначивающие зрители.

Проворно сновали меж людей Корчевы родичи, вот и рыжая толстуха, что подносила им утром, вот ещё какая-то незнакомая Луне женщина, вот пробежал быстроглазый белоголовый внук Корча... Где же, где же, во имя Лады, стриженная?!

Сказать по правде, Луня понятия не имел, о чем, и главное, как он будет разговаривать с внучкой Хозяина. Родский язык из всей хозяйской семьи знал, похоже, только один Корч, да и не подойдешь же к приглянувшейся девке, не скажешь: "Здравствуй, голубка, пойдем-ка на сеновал, поворкуем!"? Что делают по полатям, печам да сеновалам парубки с девчатами, Луня знал давно, иной раз с парнями постарше на рыбалку в ночь пойдешь, так такого наслушаешься - страсть стыдобищная! Но вот самому Луне и целоваться-то с девкой ещё ни разу не пришлось - с "журавелем" те, что постарше, гулены, да вдовы-вековухи делов иметь не хотели, им мужик нужен, а не робкий отрок, у которого и бороденка-то ещё не проклюнулась. А с ровесницами-хохотушками не до целований, все на подначках да подковырках...

Тут Луня заприметил Хозяина. Корч сидел в самом темном углу, за крайним столом, в одиночестве. Перед ним на столе возвышался диковенной формы кувшин и небольшая чарка. Казалось, Хозяин дремлет, откинувшись на покрытую мохнатой барсовой шкурой спинку скамьи.

"Подойду, спрошу!", - в отчаянии решился вдруг Луня: "Не погонит же он меня!".

Проворно сбежав по ступеням вниз, Луня бочком-бочком, стараясь не привлекать к себе внимания, скользнул вдоль всей горницы к столу, за которым сидел Корч, и замер за спиной Хозяина.

- Садись, гостенек дорогой, не вместно стоять тебе в углу! - негромко проговорил Корч, не поворачивая головы. Луня от неожиданности чуть не подпрыгнул - вот те на! У него что, глаза на затылке?

- Благи дарю тебе, дяденька! Не хотел я, значит, чтобы эта... Ну, глазели чтоб на меня, как днем седня...

Луня присел на краешек скамьи, взглянул в блеснувшие из-под бровей глаза Хозяина, и осекся, заробев. Как сказать-то? Где, мол, внучка, повидаться хочу? А Корч в ответ скажет - у неё суженый есть, чего тебе с ней видаться? И все, ходи назад, Луня-Журавель!

- Когда завтра гости дорогие в путь собираются? - улыбнувшись, спросил Корч, одновременно делая кому-то в глубине горницы знак рукой.

Луня тут же про себя обозвался моховым пнем. Ведь чуть не забыл о поручении Шыка, была бы потом, утром, от волхва выволочка, когда б проспали!

- Э-э, дяденька, я ж за тем и пришел! Затемно мы тронемся, Шык и просил тебя стукнуть нам в дверь, чтобы не проспали, значит. И эта...

Что "эта" - Луня сказать не успел, а просто так и застыл с окрытым ртом - к столу легкой походкой, крутя кожаным подолом сарафана вокруг стройных бедер, подошла стриженная Хозяева внучка, принесла вторую чарку и ендовушку с медом - для него, Луни...

Корч только глянул на парня, усмехнулся в пышные седые усы, и солидно пробасил:

- Гость дорогой, не откажи отведать угощения - меда травяного, не на хмель, на здоровие и крепкий сон?

Луня судорожно сглотнул, а перед глазами стояло точеное лицо, глубокие, чем-то неуловимо напоминающие Гамаюновы, глаза, озорная усмешка, тонкая длиная шея...

- Я... Я с удовольствием... приму... Хозяина... уважаемого предложение... - только и смог вымямлить Луня, коряво и косноязычно, чувствуя при этом, как щеки его заливает макового цвета румянец.

- Ок-коё-я! - смешно сморщившись и улыбнувшись, вдруг сказала стриженая, поставила на стол посуду и так же быстро и стремительно исчезла среди гостей.

Луня повернулся к Корчу:

- А что такое... "окоя"?

Хозяин, лучащийся улыбкой, словно масляный блин, налил Луне в чарку густого, золотистого меду:

- "Ок-коёя", по-гремски, значит дитенок моржа, морженок!

- Как - по-гремски? - опешил Луня.

- Мать её, Свирга - гремка, жена среднего моего, Груя. - спокойно кивнул Корч, поднимая чарку: - Невеста растет! Мастью-то она не в мать, да и не в отца, а в мою жонку, в бабку, стало быть, свою, Мрану. Мрана из далеких мест, что за цоговыми горами, там, в глухих чащобах, живет народ кёльт, пелагами их ещё зовут. Вот Руна...

- Ее Руна зовут? - перебил Корча Луня, не очень-то почтительно. Тот только кивнул, продолжая неспешно разъяснять:

- Руна! Имя-то тоже гремское, мать настояла, хочу, говорит, чтобы дочь в честь бабки моей звали, наш обычай так велит! Так вот, имя-то гремское, а статью она - вылитая кёльт-пелагска! Ты мед-то пей, вой Луня. Знаю я твои мысли, знаю, ты уж не серчай на старика. Руна доброй хозяйкой будет... Только вот ещё какая заковырка... Шык, он просил меня... Ну, чтобы тебе, пока вы гостите у меня, бабы, одним словом, на глаза не попадались... Блюдет он тебя, считает, что Ладин дар навредит, с пути тебя собьет. Ты уж не говори ему ничего, хорошо? А с Руной я поговорю, она по-родски-то через пень в колоду, выспрошу у нее, как ты ей.

- Да ясно, как... - выдавил Луня: - "Окоя". Сосунок, значит...

- Э, не скажи! - Корч посерьезнел: - Морж у гремов в чести, зело могуч он, поболе медведя-Влеса будет, да вдвое, пожалуй! А что до того, что не взрослым зверем она тебя назвала, так ведь и то сказать взаправду, тебе лет сколько?

- Десяток, половина и годок еще... - буркнул Луня.

- Ну вот, она на две зимы тебя старше, а девки в этих годах, знаешь, зело вредные...

- Знаю... - угрюмо прошептал Луня.

- Э! - наконец заподозрил неладное Корч: - Чего с тобой, парень? Тебя, как она ушла, прямо-таки как обухом ошарашили?

- Она... гремка... Мою мать убили гремы... - тихо и просто ответил Луня: - Спасибо за угощение, добрый Хозяин, пойду я, пора, Шык уже заждался.

Луня встал, отодвинув недопитую чарку, вылез из-за стола и пошел прочь.

- Э, да погоди ты! - Корч догнал Луню, схватил за руку: - Ты погоди кручинится-то, парень! Груй-то мой, он-то ведь род, по отцу! И она - родка, выходит! Ну, чего ты?

- Не знаю... - прошипел Луня. У него на глазах навернулись слезы слезы бессилия и стыда, непонятно от чего. Голова туманилась, безумно захотелось спать...