Хижина дяди Тома - Бичер-Стоу Гарриет. Страница 25

– Мистер Вилсон, если не ошибаюсь? – сказал он и протянул фабриканту руку. – Прошу прощенья, но я вас не узнал сначала. Вы меня, по-видимому, помните… Батлер из Оклендса, округ Шелби.

– Да… да, как же, – залепетал мистер Вилсон, словно во сне.

В эту минуту к ним подошел негритенок и сказал, что комната господину готова.

– Джим, позаботься о вещах, – небрежно бросил молодой джентльмен слуге, потом добавил, обращаясь к мистеру Вилсону: – Я бы хотел побеседовать с вами по одному делу. Если вас не затруднит, пройдемте ко мне.

Мистер Вилсон молча последовал за ним. Они поднялись по лестнице и вошли в большую комнату, по которой взад и вперед носились слуги, заканчивая уборку. В камине уже потрескивал жаркий огонь.

Когда наконец они остались одни, молодой человек не спеша запер дверь, опустил ключ в карман, повернулся и, скрестив руки на груди, посмотрел мистеру Вилсону прямо в лицо.

– Джордж! – воскликнул тот.

– Да, Джордж.

– Неужели это ты?

– Я хорошо замаскировался, – с усмешкой сказал молодой человек. – Настой из ореховой скорлупы придал моей коже аристократически смуглый оттенок, волосы у меня покрашены. Как видите, никакого сходства с тем, кого разыскивают по объявлению.

– Джордж! Ты затеял опасную игру. Послушайся моего совета, брось…

– Я сам за себя отвечаю, – с той же горделивой усмешкой сказал молодой человек.

Заметим мимоходом, что по отцу Джордж был белый. От матери он унаследовал только желтоватый оттенок кожи да прекрасные темные глаза. Достаточно ему было слегка подкрасить лицо и волосы, и он превратился в настоящего испанца. А прирожденное изящество манер и благородство осанки помогли ему без труда разыграть эту дерзкую роль – роль джентльмена, путешествующего со своим слугой.

Мистер Вилсон, человек добрый, но до чрезвычайности осторожный и беспокойный, шагал взад и вперед по комнате, раздираемый желанием помочь Джорджу и боязнью преступить закон. Он рассуждал вслух:

– Итак, Джордж, ты совершил побег, ушел от своего законного хозяина. Ничего удивительного в этом нет. И в то же время, Джордж, меня огорчает твой поступок… да, весьма огорчает. Я считаю своим долгом сказать тебе это.

– Что же тут огорчительного, сэр? – спокойно спросил Джордж.

– Да ведь ты идешь против законов своей родины!

– Моей родины! – с горечью воскликнул молодой человек. – Я обрету родину только в могиле… и поскорее бы мне лечь в нее!

– Что ты, Джордж, что ты! Грешно так говорить. У тебя жестокий хозяин, слов нет… Да что там толковать – он поступает с тобой возмутительно. Я его не защищаю… и все же ты меня огорчил, Джордж. Ты совершил дурной, очень дурной поступок. Надо принимать все, что посылает нам провидение, Джордж.

Молодой человек стоял, высоко подняв голову, скрестив руки на широкой груди, и горькая усмешка кривила его губы.

– Мистер Вилсон, допустим, что индейцы возьмут вас в плен, разлучат с женой и детьми и заставят до конца дней ваших мотыжить для них землю. Вы тоже сочтете своим долгом покориться этой участи? Да вы умчитесь от них на первом же попавшемся коне и скажете, что этого коня вам послало само провидение. Разве не так?

Старичок слушал его, широко открыв глаза. Не обладая умением спорить, он все же на сей раз превзошел мудростью некоторых завзятых спорщиков, которым не мешало бы знать, что если человеку нечего возразить, пусть лучше обойдет трудный вопрос молчанием. И теперь он попросту вернулся к прежним своим уговорам и продолжал их, поглаживая зонтик и расправляя на нем каждую складочку:

– Ты знаешь, Джордж, мое дружеское отношение к тебе. Все, что я говорю, я говорю для твоего блага. Так вот, по-моему, ты подвергаешь свою жизнь страшной опасности. Такое дело вряд ли удастся. Если ты попадешься, что тогда будет? Над тобой надругаются, изобьют тебя до полусмерти и продадут на Юг.

– Мистер Вилсон, я все знаю, – сказал Джордж. – Да, опасность велика, но… – Он распахнул плащ: за поясом у него торчали два револьвера и длинный охотничий нож. – Видите? Я готов ко всему. На Юг меня не удастся продать. Если дойдет до этого, я сумею отвоевать себе хотя бы могилу – шесть футов земли, которые у меня никто не отнимет.

– Бог знает, что ты говоришь, Джордж! Я просто в отчаянии! Неужто тебе ничего не стоит пойти наперекор законам своей родины?

– Вот вы опять о моей родине, мистер Вилсон! Родина есть у вас, а у людей, рожденных, подобно мне, в неволе, ее нет. На какие законы мы можем полагаться? Они издавались без нашего участия, они не имеют к нам никакого касательства, нас никто не спрашивал, согласны мы с ними или нет. Эти законы способствуют нашему угнетению, нашему бесправию, только и всего.

В голове у мистера Вилсона, как в кипе хлопка, царила уютная, пушистая мягкость и полная путаница. Он жалел Джорджа от всего сердца, он даже смутно понимал чувства, волновавшие молодого мулата, но считал своим долгом упорно твердить одно и то же и наставлять его на путь истинный.

– Это нехорошо, Джордж. Послушай дружеского совета, выбрось вредные мысли из головы. Человеку в твоем положении нельзя позволять себе такое вольнодумство. – Мистер Вилсон сел к столу и в расстройстве чувств принялся сосать ручку зонтика.

– Мистер Вилсон, – сказал Джордж, смело садясь против него, – посмотрите на меня. Вот я сижу за одним столом с вами, такой же человек, как вы. Посмотрите на мое лицо, на мои руки, на мое тело. – И молодой мулат горделиво выпрямился. – Чем я хуже других людей? А теперь выслушайте меня, мистер Вилсон. Моим отцом был один из ваших кентуккийских джентльменов, и он не дал себе труда распорядиться, чтобы после его смерти меня не продали заодно с собаками и лошадьми на покрытие его долгов. Я видел, как мою мать и шестерых моих сестер и братьев пустили с аукциона. Их распродали у матери на глазах одного за другим, в разные руки. Я был самый младший. Она валялась в ногах у моего теперешнего хозяина, умоляла его купить нас обоих, чтобы ей не расставаться хоть с последним ребенком, а он ударил ее тяжелым сапогом. Я сам это видел, сам слышал, как она кричала и плакала, когда он привязал меня к седлу и повез к себе в усадьбу.

– А что было потом?

– Потом к нему же попала и моя старшая сестра. Она была скромная, хорошая девушка, а лицом красавица – вся в мать. Я сначала обрадовался, думаю – хоть один близкий человек будет около меня. Но радость моя продолжалась недолго. Сэр! Однажды ее наказали плетьми. Я стоял за дверью, все слышал и ничем не мог ей помочь. А потом к хозяину явился торговец, мою сестру вместе с партией скованных цепями рабов угнали на невольный рынок в Орлеан, и больше я о ней ничего не знаю. Шли годы… я рос, как собака, без отца, без матери, без братьев и сестер. Ни единой родной души рядом… Некому о тебе позаботиться. На мою долю выпадали одни побои, одна брань. Я голодал. Поверите ли, сэр, для меня были лакомством кости, которые бросали собакам. И все же, когда мне, ребенку, слезы мешали заснуть по ночам, я плакал не от голода, не от перенесенных побоев, а от тоски по матери, по родным. Ведь меня никто не любил. Я не знал покоя, душевного тепла. Не слышал ни одного доброго слова, пока не попал к вам на фабрику. Мистер Вилсон, вы обласкали меня, вам я обязан тем, что умею писать, читать, что я чего-то добился в жизни. Бог свидетель, благодарность моя не знает границ! Потом, сэр, я встретил свою будущую жену. Вы видели ее, вы помните, какая она красавица. Когда она призналась, что любит меня, когда мы стали мужем и женой, я себя не помнил от счастья. Моя Элиза не только красавица – у нее, сэр, чистая, прекрасная душа… Что же было потом? А потом хозяин явился на фабрику, оторвал меня от работы, от друзей, от всего, что мне дорого, и втоптал своего раба в грязь. За что? За то, видите ли, что негр забыл, кто он такой, а если забыл, ему надо напомнить об этом! И, наконец, он стал между нами – между мужем и женой – и приказал мне оставить Элизу и взять в жены другую женщину. И ваши законы дают ему право на это! Мистер Вилсон, подумайте! Ведь все, что разбило сердце моей матери, моей жены и мое собственное, – все делалось по вашим законам. Никто в Кентукки не помыслил бы назвать это произволом. И вы говорите, что я преступаю законы моей родины! У меня ее нет, сэр, так же как нет отца. Но я найду родину! А ваша мне не нужна. Отпусти меня с миром – вот все, что я от нее требую! Но пусть только кто-нибудь посмеет стать на моем пути… этим людям несдобровать! Я буду драться за свою свободу до последней капли крови!