Хижина дяди Тома - Бичер-Стоу Гарриет. Страница 59

– Но Том такой работящий, смирный, набожный!

– Ах, что вы мне рассказываете! Будто я не знаю этих негров! Они хороши до тех пор, покуда не уйдут из-под крылышка хозяина.

– Если вы продадите его с аукциона, еще неизвестно, в какие руки он попадет. Об этом тоже следует подумать, – сказала мисс Офелия.

– А, вздор! Почему это вдруг хороший негр достанется плохому хозяину? Плохих хозяев не так уж много. Это все одни разговоры. Я родилась и выросла на Юге и что-то не припомню, чтобы к неграм относились хуже чем они того заслуживают. Чего другого, а этого опасаться нечего!

– Хорошо, допустим, – твердо сказала мисс Офелия. – Но ведь освобождение Тома было предсмертным желанием вашего мужа! Он обещал отпустить его умирающей Еве, и, по-моему, вам следовало бы считаться с этим.

Мари закрыла лицо платком, разрыдалась и начала усердно нюхать флакон с солями.

– Все против меня! – сквозь слезы причитала она. – Такая нечуткость! Уж от вас-то я совсем не ожидала, что вы будете лишний раз напоминать мне о моем горе! Хоть бы кто-нибудь меня пожалел! Кому еще приходилось терпеть такие испытания! Была у меня единственная дочь – и она умирает. Был муж, который умел понимать мою сложную натуру, – и его тоже уносит смерть! Вы знаете, как я тяжело перенесла эти утраты, и все-таки не боитесь напоминать мне о них! Это жестоко! Намерения у вас были, вероятно, добрые, но это такая нечуткость с вашей стороны… такая нечуткость!

Мари совсем зашлась от слез и крикнула няне, чтобы та распахнула окна, принесла ей камфору, положила холодный компресс на голову и расстегнула платье. Поднялась обычная в таких случаях суматоха, и мисс Офелия поспешила скрыться к себе в комнату. Она сразу поняла, что дальнейшие разговоры ни к чему не приведут и только вызовут очередной припадок. После этого стоило кому-нибудь напомнить Мари об отношении ее мужа и Евы к слугам, как она устраивала истерику. И мисс Офелия помогла Тому лишь тем, что написала письмо миссис Шелби, где сообщала о ею невзгодах и настоятельно просила как-нибудь помочь ему.

На другой день Тома, Адольфа и еще нескольких негров отправили в невольничий барак, в распоряжение одного работорговца, который подбирал партию к предстоящему аукциону.

ГЛАВА XXX

Невольничий барак

Невольничий барак! При этих словах некоторые из моих читателей, вероятно, нарисуют себе страшную картину. Перед их мысленным взором предстанет мрачное, смрадное логово. Но вы ошибаетесь, простодушные мои друзья! Живой товар высоко ценится на рынке, следовательно, за ним нужен уход, его надо хорошо кормить и содержать в чистоте, так, чтобы он лоснился. Невольничий барак в Новом Орлеане мало чем отличается от всякого другого торгового склада. Подойдя к нему, вы увидите под навесом у входа несколько негров и негритянок, выставленных там в качестве образца товара, имеющегося в самом помещении.

Вам вежливо предложат пройти внутрь и покажут мужей, жен, братьев, сестер, отцов, матерей и маленьких ребятишек, которых «можно приобрести поштучно и оптом, в зависимости от желания покупателя», можно нанять на время, заложить в банк или обменять на любой другой товар, пользующийся спросом на рынке.

Дня через два после разговора мисс Офелии с Мари Адольфа, Тома и еще нескольких негров Сен-Клера поручили заботам некоего мистера Скеггса, содержателя барака, откуда их должны были повести на аукцион.

Том, как и остальные его товарищи, взял с собой солидных размеров сундучок с одеждой. На ночь их поместили в длинную комнату, обитатели которой – негры всех возрастов, всех оттенков кожи – предавались безудержному веселью и то и дело разражались громкими взрывами хохота.

– Я вижу, вы, ребята, не скучаете. И правильно делаете, – сказал мистер Скеггс, входя в барак. – У меня негры всегда веселятся. Молодец, Сэмбо! – обратился он к огромному детине, который кривлялся и паясничал на потеху своим собратьям.

Несчастному Тому, как вы легко можете вообразить, было не до веселья, и, поставив свой сундучок подальше от этой шумной компании, он сел на него и прислонился головой к стене.

Торговцы живым товаром обычно из кожи вон лезут, стараясь поддерживать среди невольников бесшабашное веселье, ибо это лучший способ отвлечь их от мыслей о своем положении. Люди, которые вершат судьбу негра с той минуты, как его продают на Севере, и до тех пор, пока он не попадет на Юг, прилагают немало усилий к тому, чтобы сделать свой товар ко всему равнодушным, бесчувственным, грубым. Работорговец собирает партию невольников в Виргинии или Кентукки и гонит их в какую-нибудь здоровую местность на откорм. Сыты они там бывают по горло и все-таки нет-нет, да и затоскуют, а чтобы не тосковали, к ним приставляют скрипача и велят плясать и веселиться под музыку. Но попадаются среди них такие, кому пляски и пение не идут на ум, кто не перестает думать о жене, детях, о родном доме. И этих считают строптивыми, опасными и обращаются с ними соответственно. А какого обращения можно ждать от работорговцев – людей жестоких и к тому же ни перед кем не отвечающих за свои действия! «Будь молодцом – веселым, бойким, особенно когда ты на виду, – внушают негру, – иначе не попасть тебе к хорошему хозяину, да и от работорговца влетит, если он не сбудет тебя с рук».

– А что этот негр здесь делает? – сказал Сэмбо, когда мистер Скеггс вышел из комнаты. Сэмбо был черный-пречерный, огромного роста, очень живой и проказливый, как обезьяна. – Ты что тут делаешь? – И он шутливо ткнул Тома пальцем в бок. – Никак, размечтался?

– Меня продадут завтра с аукциона, – негромко ответил Том.

– Продадут с аукциона? Хо-хо! Ребята, видали, каков шутник? Мне бы научиться так людей веселить! И этого тоже завтра продадут? – И Сэмбо бесцеремонно хлопнул Адольфа по плечу.

– Прошу ко мне не лезть! – свирепо огрызнулся тот и выпрямился, выказывая всем своим видом крайнее отвращение.

– Ого! Полюбуйтесь-ка, ребята! Белый негр! Что твои сливки, белый! А надушился-то как! – И Сэмбо потянул носом, принюхиваясь к Адольфу. – Такому место только в табачной лавке! От него весь табак пропахнет, покупатели валом будут валить.

– Говорю тебе, не лезь! – повторил взбешенный Адольф.

– Ишь ты, какие мы, белые негры, недотроги! Полюбуйтесь-ка на нас! И Сэмбо стал кривляться, передразнивая Адольфа. – Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! Сразу видно – в хорошем доме жил.

– Правильно! – сказал Адольф. – Мой хозяин за вас всех ломаного гроша бы не дал.

– Ишь ты, поди ж ты, – не унимался Сэмбо, – какие мы важные джентльмены!

– Мои хозяева были Сен-Клеры! – гордо заявил Адольф.

– Да что ты говоришь! Вот они, наверно, радуются, что избавились от такого чучела! Думают, сбыть бы его поскорее с рук вместе с битой посудой и прочей дребеденью! – сказал Сэмбо с издевательской ухмылкой.

Адольф, окончательно выйдя из себя, бросился на своего обидчика с кулаками. В комнате поднялся такой крик и хохот, что на шум прибежал мистер Скеггс.

– Что у вас тут делается? Ну, тихо! – крикнул он, взмахнув длинным бичом.

Негры бросились врассыпную. Один только Сэмбо, успевший завоевать благоволение Скеггса своими шутовскими выходками, остался на месте и, гримасничая, увертывался от ударов его бича.

– Да что вы, сударь! Мы народ смирный. Это вон они, новенькие. Такие задиры оказались, все время к нам привязываются.

Мистер Скеггс налетел на Тома с Адольфом и, не разбираясь особенно, кто из них прав, кто виноват, наградил обоих тумаками, затем велел всем ложиться спать и удалился.

Теперь, читатель, давайте оставим мужскую половину барака и посмотрим, что делается в помещении, отведенном для женщин. Войдя туда, вы увидите спящих на полу негритянок всех оттенков кожи, всех возрастов. Тут есть и черные, как смоль, и почти белые, и маленькие дети, и старухи. Вот лежит хорошенькая девочка лет десяти. Мать ее вчера продали, и она долго плакала втихомолку и наконец заснула. Вот дряхлая старуха. Посмотрите на ее мозолистые ладони и высохшие руки – сколько она потрудилась на своем веку! А завтра ее продадут за бесценок, лишь бы нашелся покупатель. И еще сорок-пятьдесят женщин лежат в этой комнате, закутавшись с головой кто в одеяло, кто в шаль. А в углу, поодаль от остальных, сидят две негритянки, сразу бросающиеся в глаза своим не совсем обычным видом. Одна из них мулатка лет пятидесяти, с мягким взглядом темных глаз, с приятным лицом. Платье на ней добротное, хорошо сшитое, на голове – высокий тюрбан из цветастого шелка. Сразу видно, что она жила у заботливых хозяев. Тесно прижавшись к ней, сидит девушка лет пятнадцати – это ее дочь. Судя по светлому оттенку кожи, она квартеронка, но очень похожа на мать. Те же ласковые темные глаза, только ресницы длиннее; те же вьющиеся волосы, только каштановые, а не черные. Одета девушка не менее опрятно, ее нежные белые руки, видимо, не знали тяжелой работы. И мать и дочь в той же партии, что и слуги Сен-Клера, и завтра их тоже продадут с аукциона. А джентльмен, которому они принадлежат, проживает в Нью-Йорке и считается добрым христианином. Он получит деньги после торгов, преспокойно пойдет в церковь и даже не помянет этих двух женщин в своих благочестивых молитвах.