На грани риска (сборник) - Волович В Г. Страница 46

Кожные покровы нормальной окраски. Видимые слизистые без следов кровоизлияний. Видны только темные круги вокруг глаз, которые, по его словам, появились после бритья.

- Теперь давай обследоваться, - сказал я, откладывая в сторону авторучку.

Гагарин закатал рукав, и я, наложив на плечо резиновую манжету и подкачав воздуха, прижал мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу. Чуть повернув вентиль, я превратился в слух. Стрелка на шкале тонометра плавно пошла по кругу. Тук-тук-тук - звонко запульсировала кровь в локтевой артерии.

- Ну, как давление? - настороженно спросил Гагарин.

- Сто двадцать пять на семьдесят пять. Как у младенца. Отличные показатели!

- То-то, - довольно сказал Гагарин и весело подмигнул.

- Теперь пульс, - сказал я и, положив пальцы на его запястье, включил секундомер. - Раз, два, три... - отсчитывал я вслух каждый удар. Шестьдесят восемь в минуту. Тоже отлично. Пульс ритмичный, без перебоев, и наполнение хорошее, словно и в космос не летал.

- А может, и правда не летал, - сказал Гагарин, и все рассмеялись.

Оставалось померить температуру, но и она не подвела - 36,6.

Вот и все. Теперь можно разговаривать, снимать кино, спрашивать.

Сразу поднялся шум. Перебивая друг друга, каждый пытался задать вопрос первым, считая, видимо, его самым главным.

- Давайте по очереди, - шутливо скомандовал Гагарин. - А то на все вопросы сразу мне не ответить. Пусть начнет наш спортивный комиссар.

- Расскажите про невесомость, Юрий Алексеевич, - сказал Борисенко, подсаживаясь поближе.

- Неужели совершенно не чувствуешь своего тела? Наверное, это вроде бы как во сне бывает: взмахнул руками и летишь над Землей? Похоже, нет?

- В общем-то, похоже, - улыбнулся Гагарин. - Переход к этому состоянию произошел очень плавно. Когда стало исчезать влияние гравитации, я почувствовал себя превосходно. Все стало делать легче. Появилось ощущение какой-то необычайной легкости. Это было таким необычным чувством. И руки, и ноги стали вроде бы не моими. Они ничего не весили. Сам не сидишь, не лежишь, а словно висишь в кабине между потолком и полом, насколько привязные ремни позволили. Я попробовал писать в таком состоянии. Получилось. Только вот блокнот все норовил улететь от меня. А работоспособность, по-моему, даже улучшилась. Поработал телеграфным ключом - тоже получается хорошо. Потом смотрю, карандаш мимо лица проплыл, а рядом с ним маленькие сверкающие шарики. Как бусинки. Это вода пролилась из соска, когда я пил.

Вот только после Африки, когда тормозная установка включилась и корабль пошел к Земле, сразу прижало к сиденью. И я почувствовал, что руки и ноги вес приобрели.

- А Земля хорошо видна из космоса? Можно различить на ней что-нибудь? Ну, острова, реки?

- Раньше, во время полетов на самолете, я видел землю километров с пятнадцати. Конечно, в иллюминатор моего "Востока" видно ее было хуже, но все-таки достаточно отчетливо. Я хорошо различал и леса, и горы, и берега континентов, острова в океане и крупные реки, и не только их, а даже большие квадраты колхозных полей - разбирал, где пашня, а где луг.

- Юрий Алексеевич, скажите, из космоса видно, что Земля имеет круглую форму?.. Или она вроде как блин? - спросил борттехник, уже несколько раз безуспешно пытавшийся вмешаться в разговор.

- Могу заверить, что Земля наша круглая, - засмеялся Гагарин, - сам видел, собственными глазами. И до чего же она красива, наша планета! Просто слов не хватает описать эту красоту. Вся в нежно-голубом ореоле. А какие чудесные краски перехода от светлой поверхности Земли к совершенно черному, как бархат, небу с яркими звездами! И переход этот такой плавный и красивый. А когда корабль выходил из земной тени, то горизонт стал выглядеть по-иному. Появилась ярко-оранжевая полоса, которая постепенно переходила в голубое и затем снова в густо-черное небо.

Гагарин замолчал, словно вспоминая, и с сожалением сказал:

- А вот Луну, жалко, так и не увидел, - и вдруг, озорно улыбнувшись, добавил: - Ну ничего. Не беда. В следующий раз полечу - обязательно посмотрю.

Он снова замолчал и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза, словно задремав.

Все затихло. Только все так же гудели двигатели и слышно было в открытую дверь кабины попискивание "морзянки".

Я всматриваюсь в лицо космонавта. Оно вдруг стало каким-то сосредоточенным. На лбу собрались морщинки. Пальцы напряженно сжали подлокотник кресла, словно Гагарин снова ощутил себя за штурвалом своего сказочного корабля. Какие чувства, какие воспоминания, какие перипетии недавнего полета переживал он в эти мгновения?

Но вот Гагарин открыл глаза, медленно провел рукой по волосам и как-то смущенно сказал:

- Никак, я задремал? Вроде бы укачало меня немного, правда. С чего бы? Меня раньше никогда в жизни не укачивало (тогда еще никто не знал, что это одно из проявлений действия невесомости). Ну, ничего. Это сейчас пройдет. Гагарин сделал несколько глотков "Боржоми" и, довольный, сказал: - Ну вот, все и прошло.

- Юрий Алексеевич, - смущаясь сказал штурман, выглянувший из пилотской кабины, - автограф свой не черкнете? Это ж такая память будет на всю жизнь!

- Ну давайте, напишу. Не жалко. Хоть я и не кинозвезда.

- А спортивному комиссару? - сказал Борисенко, кладя перед Гагариным внушительного вида блокнот.

- Спортивному комиссару сам бог велел, - сказал космонавт, ставя размашистую подпись.

Тут уж все зашевелились. Записные книжки, блокноты, тетради росчерком гагаринского пера превращались в драгоценные реликвии.

Гагарин, чуть склонив голову набок, аккуратно ставил свою роспись с характерной высокой буквой "Г" и штришком в конце. Только Бахрамов лихорадочно шарил по карманам в поисках записной книжки. Вид у него был расстроенный и растерянный.

- Забыл записную книжку. Это же надо такое невезение, - сказал он, сплюнул в сердцах, а затем решительно вытащил из кармана прямоугольную тоненькую книжечку.

- Юрий Алексеевич, и мне подарите свой автограф. Как же я без него? сказал Ата Михрабанович и протянул Гагарину... паспорт.

- Это дело не пойдет, - сказал Гагарин, покачав недовольно головой. - Я на документах не расписываюсь.