Земля, до восстребования - Воробьев Евгений Захарович. Страница 19

Кертнера привела в "Кристину" весьма солидная рекомендация, но уже в первый день Этьен заметил, что в его отсутствие чемодан в номере открывали; у него есть свои заметы на этот счет, он всегда знает открывали или не открывали чемодан другим ключом. Рихард Зорге шутил: элементарная экономия средств рекомендует оставлять замки открытыми или держать ключи в замках, - по крайней мере не испортят чемоданов...

Болтовня подвыпившего немца скользкая, неряшливая.

- На местном аэродроме недавно приземлились еще тридцать "юнкерсов". Ладно, без всяких опознавательных знаков. А гранды забыли, чьи это "юнкерсы".

И немец постарше, потрезвее, почему-то не был встревожен этой болтовней, как ему полагалось бы, поскольку он с приятелем находится в обществе совершенно незнакомого им человека.

Очевидно, оба господина - из "Люфтганзы", а вернее - из категории тех, кто числится сотрудниками "Люфтганзы", несет функции так называемой "портовой службы".

Эта "портовая служба" действовала и в весьма сухопутных местностях. Мадрид, Париж, Прага, Цюрих, Вена - разве это портовые города? Да и сам Берлин, где сидит начальник "портовой службы", в достаточном отдалении от моря. "Портовая служба" - подотдел гестапо, которому поручен за границей надзор и шпионаж за немцами.

"Кто же они? "Портовая служба"? Абвер? Впрочем, не все ли равно, кто тебя схватит? Вот так, красиво, под ресторанную музыку и закончится твоя коммерческая карьера, Кертнер..."

Немцы вынудили Кертнера к разговору, но тот упорно переводил разговор с военной темы на коммерческие - о ценах, о пошлинах... И безразличие коммерсанта к секретам, которые выбалтывал немец помоложе, стало естественным, поскольку все внимание Кертнера поглощено финансовыми делами. Он возмущался высокими пошлинами в Испании. В Кадисе и Альхесирасе сахар, табак, джин в четыре раза дороже, чем в Гибралтаре, вот что значит порто-франко!

Кертнер к слову упомянул, что остановился в "Кристине", это произвело впечатление. Немец постарше спросил: "Как нравится отель?" Он явно ждал восторженного отзыва, но Кертнер отозвался о "Кристине" сдержанно. На прошлой неделе в Альхесирасе он жил в отеле получше. К сожалению, отель почти сплошь заселен англичанами из Гибралтара, и за номера там расплачиваются английской валютой. Два фунта в сутки - конечно, немало, но право же нельзя считаться с деньгами, когда речь идет о личных удобствах, иначе он путешествовать не привык...

От почтенных английских фунтов разговор перекинулся к итальянским лирам; Кертнер назвал их деньгами легкого поведения. Немец постарше стал сокрушаться по поводу обесценивания лиры, а Кертнер сказал раздраженно:

- Еще неизвестно - что опаснее: инфляция лиры или инфляция слова. Муссолини произнес слишком много красивых, пустопорожних слов, а его казначейство отпечатало слишком много ассигнаций. Что касается меня, я предпочитаю немецкие рейхсмарки. А вы?

Он круто повернулся и испытующе поглядел в глаза немцу постарше с единственной целью сбить его с толку во всяких догадках. Пусть думает, что его сосед раздражен делами на итальянской бирже. Может, разорился на снижении курса лиры, кто его знает. А что сосед смело ругает дуче, наверное, пользуется такой привилегией: простой смертный так говорить о дуче в обществе незнакомых не посмеет.

Подвыпивший немец вполголоса произнес тост за Карла Гебарта, а немец постарше тихо чокнулся с ним: тост не предназначался для чужих ушей. Но именно поэтому Кертнер нашел нужным поддержать тост. Хотя лично он никогда не работал под руководством герра Карла Гебарта, но исполнен к нему глубокого уважения и много наслышан о его достоинствах - и как деятеля национал-социалистской партии, и как специалиста по воздушным сообщениям. Карл Гебарт - директор "Люфтганзы" в Берлине, и теперь уже совершенно очевидно, где служат оба приятеля.

Немцы обрадовались - господин знает их шефа, генерального директора "Люфтганзы". А Кертнер заверил господ, что он полностью солидарен со словами рейхсминистра Геринга, которые тот произнес на торжественном заседании общества "Люфтганза" в прошлом году. Не помнят ли господа, что именно сказал рейхсминистр? Жаль, жаль, очень жаль. Кертнер укоризненно покачал головой. Он может им напомнить: Геринг сказал, что быть германским гражданским летчиком - большая честь и что германские летчики за границей являются отважными пионерами германского национального духа. В их рядах нет места тем, кто вследствие своих пацифистских настроений не был бы готов представлять германский дух в правительственном смысле.

- Надеюсь, вы не сомневаетесь, что мы у себя в Австрии представляем германский дух в правительственном смысле? - Кертнер испытующе посмотрел на собеседника: так засматривают в глаза топорно работающие сыскные агенты.

Он достал бумажник и извлек оттуда фотографию: Геринг дефилирует мимо планеристов, а Кертнер стоит справа, возле своего планера, с рукой, поднятой в фашистском приветствии.

"Все-таки Скарбек - великий мастер фотомонтажа. Особое и тонкое искусство".

Немцы почтительно взирали на фотографию, где их сосед снят рядом с Герингом, и почувствовали смущение. На их лицах было написано - напрасно они уселись за этот столик, им тут совершенно нечего делать.

Кертнер налил коньяк в пузатые, сужающиеся кверху рюмки. Несколько минут назад он поддержал тост за здоровье и благополучие Карла Гебарта, а теперь просит своих новых друзей осушить эти рюмки.

- За всех честных людей, которые вынужденно числятся австрийскими гражданами! - провозгласил Кертнер, пряча полуулыбку, и добавил после паузы: - До поры до времени.

- Я читал недавно статью Зейсс-Инкварта в партийном журнале и знаю, кого вы имеете в виду, - сказал немец постарше, довольный своей проницательностью.

Кертнеру хотелось рассмеяться, веселила мысль, что субъекты выпили сейчас за его здоровье.

Он завел речь про немецкий гимнастический союз и планерный кружок в Вене. Наверное, господа слышали о действительном назначении стрелкового общества, которое выдает себя за гимнастический союз, слышали о планерном кружке, где тренируются летчики. Они считают себя солдатами рейхсминистра и готовы не только в Австрии, но также в Испании представлять германский дух.

Последние слова Кертнер произнес весьма многозначительно. Немец помоложе обратил внимание, что герр заказал французский "мартель": рядовому служащему не по карману знаменитый коньяк.

Немец постарше начал туманно разглагольствовать об идеалах. Очень приятно было убедиться, что в Австрии есть искренние и преданные друзья, которые исповедуют германские идеалы.

- К сожалению, в нашей коммерческой среде, - опечалился Кертнер, есть люди, которые только болтают об идеалах для того, чтобы на них наживаться.

- Мысль строгая, но правильная, - согласился после раздумья немец постарше.

- Большое спасибо. Если каждый день будет приходить в голову по одной хорошей мысли, можно умереть умным человеком. - Кертнер строго посмотрел на немца постарше.

Тот даже поежился под его взглядом: "Не намекает ли австриец на то, что я помру круглым дураком?"

Немец постарше давно понял, что имеет дело с кем-то из своих, но рангом повыше. Нужно держать ухо востро, чтобы австриец не нашкодил когда-нибудь потом в разговоре с Карлом Гебартом или с другим шефом по другой линии.

- На прощанье, - Кертнер снова наполнил коньяком рюмки, - разрешите выпить за вашу беспокойную жизнь без опознавательных знаков.

Немец помоложе торопливо, одним глотком выпил коньяк и с наслаждением поморщился.

- Так вот, коллега, - сказал Кертнер покровительственно. - "Мартель" не пьют такими глотками. Пить надо, наслаждаясь букетом напитка, смакуя его. А так, как вы, - Кертнер, подражая молодому немцу, запрокинув голову, осушил одним махом рюмку, - пьют только русские. Желаю удачи, господа!

Немец помоложе обиженно промолчал.

Субъекты из "портовой службы" ушли, а Кертнер остался за столом наедине со своими заботами, опасениями, рассуждениями, догадками, наблюдениями.