Земля, до восстребования - Воробьев Евгений Захарович. Страница 24

Этьен слушал и думал: "Может, этого самого Альвареса догнал очередью кто-нибудь из наших?"

Агирре приказал подготовить "бреге" к вылету.

- Теперь твой подагрик крепко стоит на ногах, - заверил Кертнер.

- Вот и посмотрим больного в воздухе, доктор.

Но тут выяснилось, что нет второго парашюта и поэтому взять с собой Кертнера, после происшествия с шасси, он не вправе. Австрийский авиаинженер пренебрежительно отмахнулся от запрета.

- Про капризный характер "бреге" я помню и напитками сегодня не злоупотреблял. - Кертнер рассмеялся и первым полез в машину, что явно понравилось Агирре.

Тогда Агирре демонстративно снял с себя парашют, уже надетый на него мотористом, бросил его, перекрестился, произнес: "Бог, родина, король!" и полез в кабину, что явно понравилось Кертнеру.

Полет не был продолжительным. Но за те двадцать минут, которые Кертнер провел в воздухе, он увидел немало любопытного, в частности приметил, где стоят зенитные батареи, охраняющие аэродром. А при посадке увидел интересные подробности, связанные с оборудованием взлетной дорожки для тяжелых машин.

С деловым любопытством следил Кертнер за отличной слетанностью двухместных истребителей высшего пилотажа "капрони-113". Они устроили в стороне от аэродрома учебную карусель, при которой самолеты прикрывают хвосты один другому. Карусель называется "пескадилья"; позже моторист объяснил, у испанцев есть такое рыбное блюдо...

Агирре оглянулся и показал Кертнеру на шасси - оно плавно выпускалось, убиралось и снова выпускалось.

Кертнер одобрительно кивнул, и вскоре самолет пошел на снижение. Конечно, следовало спрыснуть живительной влагой исправленное шасси, чтобы оно больше не отказывало при посадке, следовало отметить совместный полет без парашютов.

Кертнер пригласил Агирре в таверну при аэродроме. Таверна находилась в двух шагах от небольшого зданьица, над которым торчит антенна, а в небе трепыхается, полощется колбаса, набитая ветром и указывающая его направление.

Когда Кертнер и Агирре вошли в таверну, хозяин поспешил навстречу из-за стойки.

- Мой друг, - представил Агирре своего спутника. - В нем счастливо соединились авиация и коммерция.

- Еще неизвестно, чего больше. - Кертнер сел за столик, скользнул взглядом по стенам - портреты тореро, бычьи головы...

Хозяин засуетился, подчеркивая уважение к гостю. Он принес Кертнеру стул с резной деревянной спинкой причудливой формы.

- Достопочтимый сеньор, прошу вас пересесть. Этот стул для самых почетных гостей таверны! На нем не раз сидели Санчес Мехиас, Гаэтано Ордоньее и другие знаменитые тореро. Вот их автографы, - хозяин показал на спинку стула.

- Тебе оказана высокая честь! - сказал Агирре. - Мне трактирщик этого стула не предлагал. А напрасно! В тот день, когда я решил стать летчиком, Испания и любимый король Альфонс потеряли замечательного тореро!

Агирре увидел красную скатерть на одном из столиков, рванул ее к себе, сделал несколько движений, как на корриде, и набросил скатерть на хозяина.

Агирре рассказал, что аэродром Таблада недолго находился в руках республиканцев, мятежники захватили его очень быстро. А еще до того, как в бутылке коньяка "мартель" показалось донышко, Кертнер узнал, что 5 ноября из Альбасете на аэродром Алькала де Энарес, севернее Мадрида, перелетели первые русские эскадрильи. Уже на следующий день они встретили в небе Мадрида "юнкерсы", "фиаты" и сбили девять самолетов. Агирре не мог ответить на вопрос Этьена, какие самолеты у русских.

Сражение за Мадрид идет в последние дни с чрезвычайным ожесточением, войска Мола и авиация несут большие потери. В связи с этим эскадрилью Аугусто Агирре через неделю перебрасывают поближе к Мадриду, на прифронтовой аэродром. Если говорить правду, он этому рад, потому что в противном случае решение вопросов, касающихся женской чести и мужского самолюбия, может опасно затянуться.

Назавтра Агирре разлучили со стариканом "бреге", и после серии тренировочных полетов он пересел на новенький истребитель "хейнкель-51". После появления русских машин полеты в средневековой карете немыслимы!

Неделю с одним днем был Кертнер на аэродроме Таблада и немало узнал такого, что ему отчаянно важно знать.

Кертнер воспользовался разрешением Агирре и поднялся на крыло навой модели "мессершмитта", затем посидел на месте пилота, примеряясь к управлению, глядя, удобно ли установлена доска приборов, запоминая, как на ней расположены все кнопки, ручки и рычаги...

Его мало интересовали самолеты, которые уже воевали с республиканцами, потому что те уже сбили над своей территорией самолеты всех марок, а значит, республиканцы и наши авиаторы имели полную возможность обследовать и препарировать машины на земле, досконально их сфотографировать, снять размеры и так далее.

Кертнера прежде всего интересовали новинки в оборудовании, новшества в технической оснастке, вооружении моделей самолетов, которые изготовлены на немецких и на тех заводах, которые только считались итальянскими, а по существу были дочерними предприятиями авиационных фирм, прислуживающих Гитлеру. Иные модели еще не попали на конвейер, им устраивали в безоблачном небе над всей Испанией последний экзамен в ходе боев с республиканцами и советскими добровольцами.

И разве не естественно для австрийского авиаинженера интересоваться тем, как ведут себя в полетах приборы, изготовленные по патентам, проданным фирмой "Эврика"?..

Аэродром дважды бомбили наши, и оба раза безуспешно. Он огорчился, что республиканцы бомбили недостаточно метко, явно не знали системы зенитного огня над аэродромом (вот бы сообщить точные адреса зениток!).

И в то же время обрадовался, что бомбы упали в стороне от взлетной дорожки, - кому же охота пострадать от своего осколка?

"А все-таки у республиканцев и наших добровольцев нет тех бомбовых прицелов, за которыми я охотился последний год", - подумал он в минуту бомбежки.

Ведь не мог же штурман бомбардировщика принять за посадочную полосу шоссе вдоль аэродрома. Скорее всего, этот штурман не имел хорошего бомбового прицела. А может, не учел сильного бокового ветра при бомбометании. Вот и "съездил за молоком". Штурман разукрасил шоссе воронками, а попутно выкорчевал бомбами десятка два апельсиновых деревьев - их ветви гнулись под золотой тяжестью плодов.

Нечего и говорить, что после бомбежки вновь собрались в таверне при аэродроме. Кертнер заявил хозяину, что предпочитает его таверну даже ресторану в "Касинилья де ла Компана". С того дня хозяин еще старательнее показывал свою расторопность, исполнительность и бегал то на кухню, то к их столику, задыхаясь от мнимой усталости.

В таверну вошел испанский летчик - долговязый, худощавый, с резкими движениями, холодным и надменным взглядом.

- Бутылочку моего, да похолоднее!

- Хименес, из нашей эскадрильи, - отрекомендовал его Агирре, когда тот подошел к столику. - Мой друг Кертнер, летающий коммерсант.

- Завидую Агирре, перелетаешь в Толедо, - сказал Хименес, не расположенный к шуткам. - Десять минут лёта до Мадрида! Но почему так срочно?

- Думаю, из-за русских... Слышал, что творится над Мадридом? И днем, и ночью... Большие потери...

- Особенно драчливы эти русские "чатос", - зло сказал Хименес. - Но мы с курносыми не церемонимся. Слышали? Один красный заблудился и сел вчера к нам под Сеговией.

- Ну и что?

- Разрубили его на куски, запаковали в ящик, привязали к парашюту и сбросили с письмом: "Подарок командующему воздушными силами. Такая участь ждет его самого и всех красных". Воображаю, как красные обрадовались подарку! - Хименес заржал.

- А если бы ты сыграл в такой ящик? - спросил Агирре. - Настоящий летчик и христианин до этого не унизится...

- А тебе не позволяет голубая кровь? Твой фамильный герб? - Хименес вышел, не прощаясь.

Если только не заниматься расспросами и не слыть любопытным, в таверне при аэродроме можно услышать много интересного. Здесь он узнал о местопребывании статуи святой девы Марии. Сперва она застряла в монастыре капуцинов, километрах в сорока от Мадрида, затем статую эвакуировали куда-то на юг, подальше от линии фронта. Представители церковной иерархии и знатные гранды уже вернулись в Севилью, а при статуе остались сопровождающие рангом помельче. Теперь статуя живет на колесах, ее прячут под брезентом грузовика.