Детская книга для девочек - Му Глория. Страница 17

Хрустальная, убаюкивающая безмятежность удивляла, потому что дом не был ни ленивым, ни сонным — Аннушка и Аглая Тихоновна ни минуты не сидели без дела, и если бы на Алтын Фархатовну, к примеру, свалилось столько же домашних хлопот, она, наверное, застрелилась бы из пылесоса.

В доме Рындиных никакого пылесоса не было. Пыль с мебели и безделушек смахивали смешной метелочкой из перьев, ковры чистили щетками, а пол мыли шваброй. Раз в неделю приходил мальчишка-полотер, насупленный и дикий, как лесной барсук, и натирал пол мастикой, чтоб блестел.

В доме были черный ход и парадный. Через парадный прибывала «чистая публика», а через черный — как раз доставляли покупки, дрова, лед, приходили дворник, пожарный, почтальон, прачка, полотер, точильщик, лудильщик, слесарь, трубочист, соседские кухарки, горничные и няни. Геля прикинула — если бы дома, в ее Москве, тоже было так, то через парадный ход приходили всякие гости, например, ее одноклассники, а вот пиццу приносили бы с черного.

После уборки Аннушка отправлялась в магазин, вернее, по большей части на рынок или в какую-нибудь лавку. Прежде всего, за свежими продуктами — нельзя было съездить, как привыкла Геля, в гигантский супермаркет и закупиться замороженными полуфабрикатами и разной другой чепухой на всю неделю — здешний холодильник, пусть и прехорошенький, никак для этого не годился. Зато служба доставки работала прекрасно, покупки не нужно было тащить домой, а только выбрать — привозили их уже приказчики или мальчишки.

Прапрабабушка же «занималась счетами» — записывала в аккуратную коленкоровую тетрадь всякие расходы, прошлые и предстоящие: сколько денег лавочнику, да прачке, да Василию Савельевичу шляпу новую, да дюжину воротничков и кружева — обновить Полины платья… Или шила — тогда Аннушка садилась рядом, на пуфике, и читала вслух из какой-нибудь книжки. Аглая Тихоновна тоже часто читала — Аннушке, пока та гладила белье, Василию Савельевичу — чтобы приспать, и Геле — просто так; и это домашнее чтение неожиданно царапнуло девочку по сердцу.

Когда они с Эраськой были маленькими, папа вот так же читал им на ночь или придумывал сказки, и для Гели это было самое любимое время — папин голос словно окутывал ее, а потом уносил в сон. Во сне сказка продолжалась, обрастала нелепыми подробностями, и утром Геля бежала к родителям, чтобы, торопясь и захлебываясь словами от нетерпения, рассказать им «как все кончилось на самом деле, а не в книжке».

На самом деле все кончилось просто — они с Эраськой выросли, научились читать, засели за книжки и ноутбуки, и папа им больше ничего не рассказывает. Да и не слушает, если честно, — наверное, теперь ему с ними скучно.

У каждого своя жизнь — у папы, у мамы, у Эраськи и у нее, Гели.

А вот у Рындиных почему-то общая, пусть всякий и занят своими делами. Геля даже немножко им завидовала (ну ладно — ужасно завидовала), хотя по настоящим папе с мамой все равно скучала.

Глава 6

Дома пришлось безвылазно проторчать несколько дней. Когда Геля совсем уж затосковала (без интернета и телека даже дом-музей Рындиных в конце концов прискучил), произошло вот что.

То есть сперва, наоборот, совсем ничего не происходило.

Был поздний вечер. Столовую окутывал мягкий полумрак, горела лишь настольная лампа, у которой Аглая Тихоновна, как обычно, что-то шила. Василий Савельевич, как обычно, запаздывал со службы. Аннушка, как обычно, ворчала, что ужин перестоит.

А Геля — Геля, свернувшись калачиком в любимом кресле Василия Савельевича, дулась.

Вот тебе и путешествия во времени, — сердито думала она, — вот тебе и опасности с приключениями.

Залипла тут, как доисторическая букашка в янтаре! Да ей так скучно в жизни никогда не было, даже на уроке географии!

Вот сегодня, например, Аннушка с Аглаей Тихоновной устроили дома настоящий переполох — выставляли двойные рамы, мыли окна, укладывали зимнюю одежду в сундуки, а ей, Геле, не позволили и пальцем пошевелить — как же, доктор запретил переутомляться! Не то чтобы она особенно любила прибираться, но хоть какое-то развлечение.

С другой стороны, — девочка вздохнула, — хорошо, что прапрадедушка запретил ей все на свете.

Выдавать себя за другого чрезвычайно трудно, пусть и позаимствовав его внешность. Столько мелочей, которых ни за что не предусмотришь, даже если бы они с Феей готовились к «заброске диверсанта» не пару часов, а пару лет.

И как тут быть? Самое время посоветоваться с Люсиндой, но сколько Геля ни пялилась на танцующую пастушку, связи все не было, и сны снились самые пустяковые — чаще всего про зеркало в ореховой раме.

То она тщетно искала свое отражение, но зеркало было темным и пустым, как ночной пруд; а то еще вместо Гели или на худой конец Поли Рындиной в зеркале вдруг являлась Динка Лебедева, одетая пастушкой Ватто, с немыслимой напудренной куафюрой, и танцевала, танцевала…

Было, правда, странное чувство, будто за ней кто-то наблюдает, особенно во сне.

Но «Августин» не звучал, и Фея не появлялась.

И что делать дальше — совершенно непонятно. И вот Геля, отважная путешественница во времени, вместо того, чтобы совершать подвиги во имя спасения человечества, сидит в глупом кресле под глупым пледом и теряет это самое время, слушая, как ветер тоскливо завывает в трубах.

Но стоп. Какой ветер? Какие трубы?!

Сидит-то она, положим, почти в обычной московской квартире с центральным отоплением, а не в какой-то там избушке на окраине леса.

Хотя погода, и вправду, мерзкая. За свежевымытыми стеклами в полумгле уныло сеется то ли дождь, то ли снег. И ветер…

Ветер все же выл. Но как-то странно. Словно бы не снаружи, а из глубины квартиры доносилось жутковатое, протяжное «Аооооээээыыыы… Эууууууу… Оррэээуууууу… Ууууу…».

Девочка вздрогнула.

Это, наверное, слуховая галлюцинация — когда слышишь то, чего на самом деле нет. Конечно, здорово — галлюцинаций у нее никогда еще не было, ни слуховых, ни каких-либо ещё. Но и страшновато — а вдруг она реально сбрендила от безделья?

Геля подтянула плед повыше, едва справляясь с позорным желанием укрыться с головой, как в детстве.

— Поленька, ты озябла? — тотчас же обеспокоилась Аглая Тихоновна. — Тебе нехорошо?

— Нет, мамочка. Мне… очень хорошо. Я прекрасно себя чувствую, — неубедительно заблеяла Геля, понимая, что признаваться в слуховой галлюцинации ни в коем случае нельзя, но тут же и сдалась: — Просто мне кажется, что кто-то плачет. Или воет. И от этого немножко страшно.

Отбросив плед, девочка выбралась из кресла и бросилась в объятия Аглаи Тихоновны.

— Ну что ты, глупенькая, это же всего лишь силы зла, — Аглая Тихоновна улыбнулась, прижимая к себе Гелю.

— Доктора кличут, — кивнула Аннушка, — и как только в дом пролезли. Ведь три дни не было — я понадеялась, что сгинули совсем.

— И как тебе не совестно говорить такое, — с упреком посмотрела на нее Аглая Тихоновна.

— Да уж нисколько не совестно, — насупила круглые бровки Аннушка, — боюсь я их. И барышня, сами знаете, боится, — Аннушка передернулась. — Только вы с вашей добротой и можете терпеть в доме эдакую нечисть.

Вой, жалобный и жуткий, прозвучал с новой силой. Аннушка закрестилась и трижды сплюнула через левое плечо, а Геля крепче прижалась к прапрабабушке.

Это они о чем вообще? Какие еще силы зла? Привидение, что ли?

Позабыв на минуточку о страхе, девочка насмешливо фыркнула. Вот тебе и прогресс. Вот тебе и начало двадцатого века. Взрослые же тетьки, а верят во всякую чепуху.

А вот Геля, цивилизованный человек, конечно, знает, что привидения бывают только в мультиках и сказках.