Мила Рудик и тайна шестого адепта - Вольских Алека. Страница 57

— Нделе… Менделеев, это даже ребенок разберет. Авуаз… Этого я не помню…

— Лавуазье, — подсказал Вирт.

— Наверное, — согласился Ромка. — Рцели…

— Берцелиус.

— Утле…

— Бутлеров.

Ромка с подозрением посмотрел на Вирта.

— Откуда ты их всех знаешь? Они что, твои давние знакомые?

Вирт усмехнулся.

— Я не настолько старый, — с иронией ответил он. — Я просто достаточно хорошо образован.

Ромка хмыкнул и снова повернулся к портретам.

— Смотри-ка! — тут же удивленно произнес он, приблизившись к следующему портрету. — А этот вообще целехонек! Здесь даже имя полностью сохранилось — Арнальдо де Виланова.

Заметив, как нахмурился Вирт, Мила быстро подошла к портрету, о котором говорил Ромка.

— Как такое может быть? — присмотревшись, поразилась она. — Такое ощущение, что огонь этого портрета не коснулся вообще. Посмотри, Вирт! Даже края рамы не обгорели!

— Кто он? — спросил Ромка, когда Вирт подошел к ним. — Тоже химик?

На портрете был изображен круглолицый мужчина с короткой темной бородой и пышным воротником-жабо под подбородком.

— Арнальдо де Виланова, — прочел вслух Вирт, словно желая убедиться в подлинности имени. — Этот человек жил много веков назад в Испании и был известным алхимиком. Ему удалось создать гомункула — искусственное подобие человека, тело без души. Записи о его опытах были утеряны, и ни один алхимик до сих пор не смог повторить его достижения.

— Что делает портрет алхимика в кабинете химии, — удивилась Мила, — в обычной средней школе Внешнего мира?

— А что еще интереснее, — добавил Ромка, — почему он сохранился, когда все вокруг сгорело? Посмотрите, оконные рамы обуглились, а эти портреты…

Он дотронулся до поверхности одного из портретов.

— Это бумага. Она должна была истлеть при таком пожаре. Даже стекла в рамах от высокой температуры полопались.

Вирт сделал шаг вперед и проделал то же самое с портретом Арнальдо де Вилановы.

— А вот это холст, — произнес он. — Но сути это не меняет — пусть холст и толще бумаги, но в огне он также уцелеть не мог.

— Ты прав, — согласилась Мила. — От этих портретов ничего не должно было остаться, кроме обуглившихся рам, но лиц на них почти не коснулся огонь, а портрет Арнальдо де Вилламовы невредим.

Она подошла к портрету и, подняв руки, ухватилась за край рамы.

— Ромка, помоги мне, — попросила Мила.

Вдвоем они сняли портрет и, придерживая руками, поставили его на пол.

— Эй, кажется, здесь есть кое-что интересное, — глянув на картину сзади, сказал Ромка.

Мила последовала его примеру и от волнения задержала воздух в легких. На обратной стороне холста от руки было нанесено изображение — змей, кусающий себя за хвост.

— Уроборос, — произнесла она. — Точно такой, как в моем видении.

— Ты был прав, — сказал Вирту Ромка.

— Однако что это нам дает? — спросила Мила.

— Может, этот портрет тоже Мемория? — предположил Ромка. — Как перо сирина.

Мила покачала головой.

— Вирт дотрагивался до холста, — возразила она. — Ничего не произошло. Если бы это была Мемория, он бы уже оказался внутри нее.

— Я дотрагивался до холста со стороны портрета, — заметил Вирт. — Возможно, стоит попробовать дотронуться до уробороса?

Мила хмыкнула, признавая, что он может оказаться прав. Она перевернула картину изображением уробороса вперед и прислонила ее к стене.

— Попробуем.

Не раздумывая, Мила потянулась рукой к рисунку. В тот момент, когда ее пальцы коснулись холста, она почувствовала, как Ромка, сказав «Подожди», схватил ее за кисть. Но уже в следующее мгновение Милу закружило в водовороте бордовых и фиолетовых красок. Перед глазами сверкали созвездия…

Они очутились в просторном ущелье. Вокруг поднимались к небу вытесанные ветрами скалы. А прямо перед Милой и Ромкой на фоне тонущего в густой ночной синеве неба вырисовывались темные очертания скалы и словно сросшегося с ней замка.

Башни и террасы-переходы вырастали прямо из каменной глыбы. Зарешеченные окна, вырезанные в темно-сером камне, глядели наружу, словно глаза, выступающие из глазниц. Ко входу в замок вела широкая лестница из сотни ступеней.

У подножья лестницы стояла запряженная двумя вороными лошадьми карета. Открылась дверца. Первым с подножки сошел взрослый мужчина в длиннополом одеянии, а следом за ним спрыгнул на землю маленький мальчик. Их лиц в темноте видно не было — они казались лишь серыми масками.

— Вот он, — сказал мужчина, — наш родовой замок.

Мальчик выглядел напуганным и прижимался к ногам взрослого.

— Мы остановимся здесь ненадолго, — произнес мужчина, — поэтому смотри и запоминай, сын мой. Возможно, тебе больше никогда не доведется побывать здесь. Для каждого, в ком течет кровь нашего рода, это место опасно.

— Почему, отец? — спросил мальчик.

Мужчина окинул долгим взглядом хаотичные формы скального замка и, сделав глубокий вздох, мрачно ответил:

— Потому что смерть идет за нами. И прежде всего она будет искать нас здесь.

С этими словами он сделал шаг вперед и стал подниматься по лестнице вверх. Мальчик, которого, судя по его виду, смертельно пугала перспектива остаться в этом месте одному, не отставал от отца.

Мила наблюдала за их подъемом. Она боковым зрением видела рядом Ромку, но все ее внимание было приковано к мужчине и ребенку, поэтому, не сказав ни слова, Мила последовала за ними.

Войдя в замок, они долго шли темными коридорами и переходами. Кое-где на каменных стенах висели факелы. Когда мужчина проходил мимо, факелы вспыхивали, освещая вырезанные прямо в скале узкие ходы. Эти ходы разветвлялись, сворачивали то вправо, то влево, превращались то в тупики, то в каменные арки, ведущие в глубину скальных помещений, которые утопали во мраке.

Мужчина уверенно шел вперед, как будто каждый поворот здесь был ему хорошо знаком. Внезапно он остановился. Сняв со стены факел, он направил его на одну из дверей. В дереве, на всю ширину двери, было словно выжжено огнем изображение паука.

Мила сделала прерывистый вдох и медленно выпустила из себя воздух. Паук был тотемом Многолика. Это животное изображалось на родовом гербе его рода. Увидев знак паука на двери, Мила подумала об этом в первую очередь. Она испытывала странную, необъяснимую уверенность, что никакого совпадения здесь нет. Ромка позади нее многозначительно хмыкнул, и Мила поняла — ему в голову пришла та же мысль, что и ей.

— Какой жуткий, — прошептал мальчик, боязливо держась обеими руками за полы одежды родителя. — Что это, отец?

— Запомни этого паука, сын мой, — ответил мужчина, — и никогда не входи в эту комнату.

— Почему? — опять спросил мальчик.

— Эта комната показывает страшные сны, — ответил мужчина. — Если ты их увидишь — ты сойдешь с ума.

Он вернул факел на стену и направился, дальше, но, сделав не больше трех шагов, почему-то остановился. Подгоняемый страхом мальчик рванул было следом и едва не налетел на отца. Мужчина медленно повернул голову и снова посмотрел на дверь с пауком, потом положил ладонь на голову ребенка. В темноте его худая рука казалась серой и бескровной. Голосом, в котором сквозило угрюмое смирение, он произнес:

— Запомни, сын мой, не существует для тебя в целом мире ничего страшнее этого паука. Беги от него. Прячься. Скрывайся. Каждый день своей жизни. Утаи свое имя. Опускай глаза, чтобы никто не видел твоего лица. Перестань быть собой — стань лишь серой тенью себя самого. И тогда, возможно, ты проживешь дольше своих предков.

Мужчина повернулся спиной к двери. Мила сделала шаг вслед за ним, но фигура в темных одеждах вдруг стала стремительно таять, пока не растворилась в непроглядной черноте. Милу с Ромкой выбросило обратно на покрытый копотью пол класса химии.

Не успели они прийти в себя после возвращения, как пол под ними словно заходил ходуном. Мила схватилась за Ромку, а Вирт рядом с ними пошатнулся, но все-таки не без труда устоял на ногах. Казалось, что началось землетрясение. Мила уже хотела кричать, что нужно бежать отсюда, пока не начали рушиться стены, но все прекратилось так же внезапно, как и началось.