Класс коррекции - Мурашова Екатерина Вадимовна. Страница 2

Глава 2

На перемене Пашка выкатил Юрину коляску в коридор, и все, кому было любопытно, ее обступили. Из других классов тоже, естественно, подходили посмотреть. Наши вели себя осторожно (помнили про милосердие), но почти сразу же произошел конфуз. Забежал со своего этажа какой-то малыш-«ашка», класса так из второго, весь из себя, в тройке баксов за двести, вычищенный-вылизанный, с лакированным портфельчиком, увидел Юрину коляску, обалдел, пошлепал губешками, а потом и говорит: «Тебе денежку дать, да? У меня сейчас нет, хочешь, яблоко возьми…» — то есть он, как и я вначале, про нищих подумал. Ну, малыш, у него что на уме, то и на языке. А эти, которые дети спонсоров, они вообще без комплексов. Все продается, все покупается. У нас в класс «А» конкурс — шесть человек на место. А им за деньги — на блюдечке. Думаете, они в свои шесть-семь лет ничего не понимают? Ерунда, — вот что я вам скажу, — все они прекрасно понимают!

Девчонки на малыша зашикали, Пашка уже хотел его пристукнуть легонько, даже руку приподнял, но тут Юра улыбнулся и говорит:

— Давай, пожалуй, яблоко.

Малыш заулыбался в ответ, достал из портфеля яблоко. А Юра ему жвачку протягивает и спрашивает:

— Тебя как звать?

— Вадик. Только ты папе не говори.

— Чего не говорить? — удивился Юра. — Что тебя Вадиком зовут? Так он, наверное, знает…

— Нет, — помотал головой Вадик. — Что я тебе сказал. Мне папа запрещает с чужими… о себе говорить.

— Ладно, — согласился Юра. — Я, значит, Юра, а ты — Вадик. Но я никому не скажу, что мы с тобой познакомились. Это наша — т-с-с! — тайна. Идет?

— Ага! — обрадовался малыш, схватил жвачку и убежал.

К концу первого дня стало ясно, что Пашке-дурачку Юрка — в полный кайф. Он с таким важным видом коляску катал, и спрашивал у Юры что-то, и головой кивал, и учителя к нему в кой-то веки без скрежета зубовного обращались: «Паша, Паша…». В общем, завел себе Юру и повысил свой статус.

Еще выяснилось, что Юра может передвигаться и без коляски, то есть ходить. Когда надо было переходить с этажа на этаж, Юра с коляски слезал и сам шел по лестнице, цепляясь за перила. А коляска складывалась и вообще оказалась не такой уж тяжелой, как мне показалось сначала. Смотреть на ходящего Юру было тяжело, потому что он весь при этом как-то дергался и пожимался. Я смотрел, а девчонки многие отворачивались. Пашке и другим пацанам Юра сказал, что вообще-то он на коляске почти не ездит, а ходит на таких специальных костылях, но сейчас для первого раза приехал на коляске, чтобы никого видом своей ходьбы не пугать. Правильно, я думаю, рассудил. Или подсказал кто. Пашка подумал и сказал:

— А чего — коляска? Тоже транспорт.

Все окружающие заржали, а Юра неожиданно встал с коляски, держась за стену, и предложил Пашке:

— Хочешь попробовать покататься?

Пашка разинул рот от удивления и замотал головой.

— Юрка, дай мне! Я хочу! — разом завопили Таракан и Игорь Овсянников.

Тут до Пашки дошло, и он мощной дланью легко отодвинул в сторону рвущихся к коляске:

— Кыш, малявки! Юрка мне предложил… — Пашка осторожно, оглядываясь, опустил на кожаное сиденье свой обширный зад и положил руки на блестящие обода колес. Лицо у Пашки было взволнованное и торжественное.

— Поехали! — серьезно сказал Юрка и взмахнул рукой. Никто, кроме меня и Маринки, не засмеялся. Юрка внимательно поглядел на нас и, кажется, что-то про наш класс коррекции понял.

До конца перемены Пашка осваивал Юркину коляску и к концу уже вполне лихо на ней носился и разворачивался. Сам Юрка сначала стоял у стены, а потом уселся прямо на пол.

— Хочешь, стул принесем? Из класса? — спросил Таракан, которому тоже хотелось покататься на коляске. — Для тебя дадут…

— Спасибо, не надо, — ответил Юрка. — Я вполне нормально сижу. Хотя лучше, конечно, лежать… — он засмеялся, а Таракан смутился и куда-то убежал. Он у нас чувствительный.

Смеялся и улыбался Юра часто и хорошо. Да и вообще, если бы не его болезнь, был бы пацаном вполне привлекательным, из тех, что девчонкам нравятся: глаза голубые, волосы кудрявые, на вид мягкие, пальцы — тонкие и длинные. Про болезнь его, естественно, тут же, чуть ли не после первого урока, спросили. Юра охотно объяснил, что его болезнь называется ДЦП, болеет он с самого рождения и теперь, можно сказать, в хорошей форме, потому и в школу пошел. Раньше, мол, было хуже. Страшно даже про это «хуже» подумать. Но хорошо, что теперь — получше.

Глава 3

Дальше так и было. Юра иногда приезжал в школу с коляской, иногда приходил на таких сложных костылях, в которые вставлялись руки и локти. Всем, конечно, нравилось, когда коляска, потому что он давал на ней кататься. А еще можно было стоять на запятках и катиться вместе с Юрой, как на финских санках. Неловкий Мишаня как-то разогнался и вместе с Юрой и коляской перевернулся прямо напротив кабинета завуча. Я страшно испугался, что Юра еще покалечится (Мишане-то все равно, он с детства деревянный — его хоть об дорогу бей), но все вроде бы обошлось, Юра ушибся не сильно, не заплакал и Мишку ругать не стал. Правда, Пашка потом с Мишаней немного «поговорил», но тот не очень и сопротивлялся — понимал, что виноват. Сам Юра предпочитал костыли и вообще, как я заметил, старался больше ходить и по-разному двигаться. Я думаю, что в его положении это и правильно. Чем больше упражняешься, тем лучше получается.

Понятно, что почти сразу же Юру стали дразнить. Передразнивали его походку, уродливые ужимки, когда он пытался достать что-то, писали, как Юра, высовывая язык и нелепо вывернув локоть и кисть. Дразнили, естественно, не все и в основном не из нашего класса, но ведь придурки-то везде найдутся…

На поддразнивания Юра реагировал удивительно: он смеялся. Да еще и передразнивал дразнильщиков. Вот как это происходило. Идет, предположим, Юра на костылях по коридору. Сзади тут же пристраивается хвост из двух-трех кретинов, которые идут так, чтобы Юра их не заметил, и копируют его ужасную походку, иногда опираясь при этом на швабру. Еще кретинов пятнадцать ржут. Юра потихоньку поглядывает назад, потом резко оборачивается. Все кретины, естественно, застывают на месте. Юра говорит, указывая пальцем:

— Не выходит, не выходит, не выходит! И вовсе не похоже! Ты ногу не так волочешь, ты — вообще спотыкаешься, а я этого никогда не делаю. Вот у тебя немного лучше, чем у них, но все равно не так. Вставайте вот сюда, рядом. Смотрите на меня. Раз, два, три — пошли! Ногой, ногой больше загребай! Смотри, как я делаю!

Сами понимаете, в другой раз эти кретины Юру уже не передразнивали. Всем же хочется умными казаться.

Кстати, насчет ума. Не знаю, как учителя, но я довольно быстро понял, что наша программа седьмого «Е» класса для Юры — тьфу! Если бы не трудности с письмом, он бы мог и в «А» учиться. Как-то я ему это сказал. Хотел приятное сделать. Он, как всегда, улыбнулся и говорит:

— Да брось ты, Антон! Сам же понимаешь, что экстерьер у меня для гимназически-показательного класса неподходящий. Я же урод. Да и пишу я, ты видел как. Так что меня вполне «Е» устраивает. Куда лучше, чем дома сидеть. Да и вас я вроде тоже не очень напрягаю. Так?

— Так, — согласился я. К тому времени я уже понял, что с Юрой можно говорить начистоту, без всяких скидок на его болезнь. — Может быть, ты и прав. Там, в «А», все такие суперблагополучные, а мы — каждый по-своему урод. Тебе среди нас самое место.

— А почему ты здесь, Антон? — спросил в свою очередь Юра.

— Я? — я задумался. Хотелось ответить Юре правду, но как об этом коротко рассказать? Не будешь же здесь, на лестнице, рассказывать историю всей своей жизни…

— Если не хочешь, не отвечай, — сориентировался Юра.

— Да не то чтоб не хочу, просто долго рассказывать, — я махнул рукой. — А если коротко, то сначала я учился в «Б» классе, а потом меня сюда сослали. Можно сказать, за поведение…