Класс коррекции - Мурашова Екатерина Вадимовна. Страница 8

— Если ничего не изменилось, то сейчас за поворотом должен быть кабачок, — сказал Юрка. — О деньгах не беспокойся, у меня есть.

— Нет, так не пойдет! Как я потом… — начал было я, но Юрка остановился и предупреждающе поднял руку. Потом улыбнулся чуть смущенно.

— Некоторое время тебе придется делать то, что я скажу…

Я по жизни не крутой, поэтому сразу же признал его правоту и молча кивнул.

За поворотом и правда обнаружился длинный приземистый домик, похожий на добротный сарай. Над крыльцом висела вывеска: «КАБАЧОК «ТРИ КОВБОЯ» и электрический фонарь. Фонарь, естественно, не горел, потому что был ясный день, но никаким другим он быть не мог — только электрическим. Справа к стене дома был прислонен большой велосипед, а слева к специальной стойке привязана рыжая оседланная лошадь. Лошадь лениво махала хвостом, отгоняя слепней, и смотрела на нас с явным интересом. На коньке крыши сидела опрятная сорока.

Юрка не торопясь вытер ноги о половик у порога и потянул на себя тяжелую дверь…

В этот же момент дверь с силой распахнулась и саданула Юрке прямо по лбу. Юрка отлетел к перилам, повис на них и, кажется, на секунду вырубился. Из двери вырвались клубы голубого дыма, а вслед за ними выкатился рыжий мужик с какой-то картиной на шее. Впрочем, от картины остались одни ошметки, но рама впечатляла.

Некоторое время было тихо и из открытой двери выползали клочки дыма и лирическая, смутно знакомая мелодия:

Звук шипел, и я, несмотря на полное обалдение, сразу понял, что играет пластинка. Когда я был маленький, у нас тоже был проигрыватель и пластинки. Потом я его немного разобрал, хотел посмотреть, где звук сидит, а собрать не сумел. У матери тогда случилась настоящая истерика, и она меня чуть не убила, а тетя Нина, жена дяди Володи, до вечера прятала меня у себя в комнате и мать не пускала.

Когда я решил, что все уже кончилось, действие продолжилось: мужик с рамой на шее вскочил и с ревом побежал обратно. В тот же миг из трубы вылетел полуощипанный петух и, тяжело хлопая крыльями, полетел к лесу. Сорока истерически завизжала и съехала с крыши на заднице, как с ледяной горки. На крыльцо выбежала веснушчатая девица с корытом, ухватками похожая на мужика с картиной, и выплеснула на траву что-то темно-фиолетовое и явно горячее. На земле варево зашипело, и от него в разные стороны начали разбегаться какие-то штуки, похожие на крупных жуков.

Крыша кабачка несколько раз качнулась из стороны в сторону, словно раздумывая, съезжать ей или нет. В воздухе запахло мылом и протухшими яйцами. Кто-то потряс меня за плечо. Я подпрыгнул от неожиданности.

Тикаем! — негромко, но вразумительно сказал очнувшийся Юрка.

Я тупо смотрел, как он отвязывает рыжую лошадь и ловко вскакивает в седло.

— Садись позади меня! — крикнул Юрка.

Я заколебался. Честно говоря, я на лошадях никогда в жизни не ездил. Хотелось, конечно, у нас в парке всех катают, но где ж денег взять? Я предпочел бы велик, но украсть еще и его…

— Садись же! — торопил Юрка. За кабачком что-то взорвалось. Дым стал желтым и вонючим. Я уцепился за седло и Юркину ногу и с трудом влез на лошадь. Она сразу же потрусила к лесу.

Довольно долго мы молчали. Юрка несколько раз оглядывался и смотрел на меня с каким-то странным выражением, которого я никак не мог определить. При этом я все время сползал и норовил свалиться под копыта лошади. Сползал почему-то только направо. «Лошадь, что ли, кривая?» — думал я, очередной раз цепляясь за Юркину куртку.

— Ты на лошади умеешь ездить? — наконец осведомился я. Учитывая, что мы на ней уже ехали, получилось крайне глупо. Я имел в виду, что это удивительно, как же он научился, если с самого детства на костылях-то с трудом ходит.

— Да так, немного, — ответил Юрка и снова странно на меня посмотрел.

— Здесь всегда так… — я помахал в воздухе рукой и снова сполз на правый бок. — Ну, я имею в виду… динамично?

— Да нет, — медленно сказал Юрка. — Так, пожалуй, в первый раз…

Еще через некоторое время он остановил лошадь и, не предупредив меня, спрыгнул на землю. Я немедленно свалился следом. Лошадь развернулась, опустила голову и обнюхала меня. Ноздри у нее были, как ручки кресел в театре — жесткие и бархатные одновременно.

— Это нехорошо, что мы ее… ну, сперли, — сказал я. — Хозяин, наверное, разозлится… — Я представил, как разъяренный хозяин лошади гонится за нами на велосипеде.

— Мы ее сейчас отпустим, — успокоил меня Юрка. — И она обратно вернется… Надо было убраться оттуда побыстрее, потому что уж слишком там все… расходилось…

Я кивнул.

— Ты так и не… не догадался? — спросил Юрка, по своему обыкновению заглядывая мне в глаза. Чуть снизу. Меня еще в обычном мире эта его манера раздражала.

— Ни о чем я не догадался! — резко сказал я. — Тупой я, понял? И лучше бы ты мне объяснил, пока еще чего-нибудь не началось.

— Ну ладно, — Юрка вздохнул и взял меня за руку. Взял так, как мамы берут за руку малышей, собираясь переходить с ними улицу. — Тогда пошли домой. — Я хотел было выдернуть руку, но не успел.

Глава 8

На этот раз я сознания не терял, и жара тоже не было. Просто очутился за сараем. Правда, не сидя на ящике, а лежа рядом, в куче грязного снега и разноцветных пакетиков из-под чипсов. Юрка спокойно сидел на ящике и ворошил палкой прогоревшие угли. Я поднялся, потер ладонью испачканную куртку. Вышло только хуже.

— Ну! — сказал я. Получилось довольно угрожающе. Потом я вдруг вспомнил, как вылетел из трубы петух, и песню про трех ковбоев — и захохотал.

— Какой у тебя диагноз? — спросил Юрка.

— Ч-чего? — вытаращился я. Потом подумал, что это Юрка так отреагировал на мою угрозу и смех. Просто у него выражения такие, необычные. Пашка, например, спросил бы: «Ты что, больной?!»

— Я имею в виду, какой диагноз написан в медицинской карте, — спокойно пояснил Юрка. — Вот у меня, например, ДЦП — детский церебральный паралич. А у тебя?

— Гипервозбудимость, еще что-то, не помню, — соврал я. — А при чем тут…

— Гипервозбудимость, — медленно повторил Юрка, словно пробуя слово на вкус. — Наверное… Но как оно там все завертелось!

— Ты… — я почувствовал настоятельную потребность придержать рукой отваливающуюся челюсть. — Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать, что это я?! Я там все устроил?!

— А то кто же? — усмехнулся Юрка. — Я, как ты знаешь, человек мирный, спокойный… А ты — хулиган, сам меня предупреждал, между прочим. Вот и похулиганил…

— Вот это да! — я сел прямо на грязный снег и вдруг снова начал смеяться. Просто остановиться не мог. Дурацкие картинки из параллельного мира хороводом крутились перед глазами. Особенно сорока… И еще дядька с картиной… И как я с лошади направо сползал…

— Ха-ха-ха! — не удержавшись, присоединился ко мне Юрка.

— Чего это у вас тут? — спросил хриплый голос.

Я оборвал смех, поднял голову и увидел Диму Димуру из седьмого «Д» класса. Дима стоял в проходе, упершись руками в стены, и разглядывал нас с равнодушным любопытством (как хотите, но бывает такое сочетание).

— А, паралитик! — он узнал Юру. — Привет, Антон! Чего веселитесь-то? Косяк, что ли, раздобыли? — Дима принюхался.

— Нет, свои заморочки. Нормально, Дима, — ответил я. Ссориться с Димурой, особенно в присутствии Юры, мне не хотелось.

— Ну ладно, веселитесь, — разрешил Димура и покачал головой. — А то я туда шел пописать, вроде никого не было, обратно иду — появились и ржут как лошади. Как это вы так шустро, с паралитиком-то? Чудо? — Димура ушел, покачивая головой.

— Кто это? Чего он сказал? — быстро спросил Юра (Димура так щедро разбавлял свою речь матерными словами, что Юра, не привыкший к этому, просто не уловил смысла его высказываний).