Семнадцатилетние - Матвеев Герман Иванович. Страница 12

Это было так неожиданно, что на какое-то время Тамара вообще лишилась способности говорить, а по классу прошел гул недоумения.

— Н-нет… его надо разорвать, Константин Семенович, — густо заливаясь краской смущения, сказали Тамара.

— Значит, рисунка вам не жаль? Тогда считайте, что мы его разорвали, — с улыбкой сказал Константин Семенович. — Садитесь, пожалуйста!

Положив рисунок в журнал, он прошел к окну, и взгляд его случайно упал на доску. На черной матовой; поверхности рамы поблескивали еле заметные карандашные записи.

— Смирнова! У вас есть резинка? — спросил он.

— Какая резинка, Константин Семенович?

— Обыкновенная резинка, стиральная.

— Есть.

— Возьмите, пожалуйста, резинку и идите сюда. Когда удивленная девушка подошла к нему, он показал пальцем на край доски:

— Сотрите, пожалуйста.

Пока Женя стирала «шпаргалку», в классе стояла такая тишина, что было слышно, как Лида Вершинина прошептала:

— Какой позор! Учитель отвернулся к окну и ждал.

Тщательно уничтожив карандашные записи каких-то дат, Женя повернулась и, погрозив классу кулаком, тихо произнесла:

— Все, Константин Семенович.

— А все ли? — спросил учитель, не поворачиваясь. — Посмотрите внимательно.

Женя подошла на другую сторону доски и здесь нашла записи формул. Константин Семенович слышал, как снова зашаркала резинка, а через несколько секунд раздался голос:

— Теперь все.

— Хорошо. Идите на место и, пожалуйста, не ставьте меня в такое положение, — брезгливо поморщившись, сказал он, поворачиваясь к классу. — Следите за собой сами… — Он не закончил фразы и перешел к столу.

— Не будем больше терять времени. Я начну с того, чем закончил вчера… Чтобы стать настоящим человеком, а значит и сознательным строителем жизни, чтобы стать коммунистом, нужны в первую очередь знания. Предмет, который мы с вами будем изучать, увлекательный, но очень сложный. Сложен он тем, что в нем нет достаточно точных определений. Я уверен, что у вас нередко происходят споры по поводу прочитанных книг. Разве вы не задаете себе вопросов, не спорите: почему, отчего и зачем? Почему, например, Татьяна полюбила Онегина? Что она нашла привлекательного в этом позере? Уверен, что вы спорили и о Наташе Ростовой. Да это и понятно. Вы переживали вместе с героями произведения и сердились за их неразумные, с вашей точки зрения, поступки. Чаще всего это происходит потому, что вы забываете, в какую они жили эпоху… Писатели-художники силой своего таланта создали нам образы людей своего времени, раскрыли их мировоззрение, условия, в которых они жили и боролись. Благодаря литературе мы с вами можем заглянуть в самые скрытые уголки человеческой души, в самые сокровенные мысли людей. Благодаря литературе мы знаем о лучших людях всех времен, знаем, к чему они стремились, о чем мечтали, и можем у них учиться. Литература делает наши чувства тоньше, глубже, и мы невольно начинаем контролировать себя, сравнивать свои поступки с поступками любимых и нелюбимых героев. Изучая литературу, мы постигаем опыт многих поколений и можем избежать грубых ошибок…

С первых же слов Константин Семенович поразил девушек. Откуда он знал, что они постоянно делают «великие открытия», высказывая, по их мнению, очень оригинальные предположения по поводу прочитанного? Действительно, о Наташе Ростовой они спорили несколько дней подряд. Кто-то высказал мысль, что Наташа — образ отрицательный; что, вместо того, чтобы заняться самообразованием или каким-нибудь делом, она ушла в детскую и опустилась как внешне, так и морально. Эта мысль вызвала резкие возражения. Мнения раскололись. Спорили на переменах, спорили дома, и даже на уроках можно было услышать шепот: «Нет, не согласна». «Да пойми ты, что она дворянка… Какой смысл ей работать?». «Зачем же тогда жить?..»

Незаметно Константин Семенович перешел к биографии Горького, и в представлении учениц встал не только яркий образ писателя-революционера, но и человека большой души, горячего сердца.

У всех сложилось впечатление, что учитель лично знал, да и не только знал, но и был дружен с Горьким с юных лет.

Это был необычный урок, и, конечно, никто из девушек не догадывался, как долго готовился к нему учитель. Влюбленный в свой предмет, он думал о нем в дымных землянках, в сырых окопах, в лютые морозы и нестерпимую жару. На марше, в минуты отдыха и даже в бою он мечтал о том, что вернется в школу и снова, как раньше, встретит любознательный блеск юных глаз. Пять долгих лет войны он боролся за свое право преподавать. Урок промелькнул с такой быстротой, что, когда раздался звонок, у всех вырвался вздох досады.

— Девочки, к следующему уроку я прошу прочитать «На дне», вспомнить другие произведения Горького, которые вы читали раньше, и подготовить вопросы, — закончил Константин Семенович и вышел из класса.

— Вот это да-а! — восторженно произнесла Женя.

— Ну что! Ну что! Теперь сама слышала! — торжествующе сказала Таня Нине Косинской, которой рассказала о сегодняшней встрече с новым учителем.

Поднялся оживленный и радостный шум.

— Девочки, только у меня в голове все перепуталось. Я ничего не запомнила, — громко пожаловалась Кравченко. — Надо было записывать.

— Это только кажется, — возразила Светлана. — Потом все вспомнишь.

— А как он говорит! — восхитилась Нина Шарина. — Я будто в театре сидела!

Впечатление от первого урока было такое, что все даже забыли о «дружеском шарже», о стертых шпаргалках и о несостоявшейся нотации. Ничего необычного в этом теперь не видели. Всем казалось, что только так и должен был поступить классный руководитель.

— Ну, девочки, нас можно поздравить! Учитель у нас получше Зиночки! — сказала Катя Иванова.

— Да что ты сравниваешь! Какое может быть сравнение? — налетела на нее Надя Ерофеева.

— Девочки, а ведь он даже переживал, — сказала Лида Вершинина. — Когда он рядом со мной стоял, я почувствовала.

— Ну, теперь держитесь! Он нам даст нагрузку, не передохнешь!

— А как он угадал насчет Наташи Ростовой? — спросила Надя.

— Подумаешь, угадал! В каждой школе, наверно, спорят, как мы, — ответила ей Клара Холопова и повернулась к Беловой: — Тебе понравилось, Валя?

Валя Белова сидела на парте, задумчиво глядя в окно. Сейчас Валя восстанавливала в памяти «лекцию» и раскладывала все по полочкам, как она выражалась. Ее блестящая память почти не нуждалась в учебниках, и она держала в голове все, что слышала на уроках. С первых слов учителя, когда он заговорил о литературе, Вале стало стыдно за свою выходку и хотелось как-то загладить вину, но самолюбие и упрямство не позволяли ей восхищаться вместе со всеми, и на повторный вопрос Клары она сердито ответила:

— Ну что такое? Я не понимаю, что вы разахались! Обыкновенный урок… Он, наверное, не первый раз читает. Наизусть выучил!

Светлана вышла в коридор и молча гуляла с Женей под руку.

Настроение у всех было радостное, праздничное, словно они только что получили очень, приятное известие…

И никому не хотелось говорить ни о чем плохом. Ни о пощечине, ни о карикатуре, ни о стертых записях.