Солнце и луна, лед и снег - Джордж Джессика Дэй. Страница 41

Кентавр перекатил его на кровать, поклонился ласси и ушел. Она пыталась остановить его, чтобы спросить, что происходит, и даже осмелилась коснуться его руки, а потом и конского бока, но он даже не взглянул на нее. Глядя прямо перед собой, он вышел из комнаты, захлопнув двери и заперев их, несмотря на ее мольбы.

— Ладно! Отсюда помощи ждать не приходится, — сказала она Ролло. Однако ей вспомнилось сочувствие в глазах кентавра накануне ночью. — Возможно, ему под угрозой смерти запрещено разговаривать со мной.

Еще одна ночь ушла на бесплодные попытки разбудить принца. Ласси дергала его за волосы, со всей силы била по щекам, хотя у самой от этого наворачивались слезы. Он не отзывался, и последний час, проведенный вместе с ним, ласси просто лежала рядом и наслаждалась знакомым звуком его дыхания.

Когда на рассвете принцесса троллей пришла забрать их, улыбка ее была еще шире. Ласси слишком измучилась и не вспомнила о веретене, пока ее не выставили из дворца. Они с Ролло отправились к себе в гнездо, но ни тот ни другая не могли спать. У них осталась всего одна ночь.

Проворочавшись час, ласси встала, разделась и принялась обтираться снегом. Скоро руки и ноги у нее посинели, а суставы заболели от холода, но она упрямо довела дело до конца. Затем надела самую чистую из рубашек и чулки, любимую синюю юбку и алый жилет, а поверх всего этого — парку. Она расчесывала волосы, пока те не заблестели, и заплела косу в четыре пряди, как ее научила Тордис. Оставив Ролло сторожить ранец — волк решил, что хозяйка спятила, — она взяла золотое веретено и скрутку расчесанной накануне шерсти и отправилась сидеть под окном у Индейл.

Ласси выскребла себе в смерзшемся снегу плоскую площадку под веретено, затем скатала большой снежный ком для сидения. Аккуратно расправив юбки, она взяла шерсть и начала прясть.

Через несколько минут окно у нее за спиной со скрипом открылось, но ласси не обернулась. Она заставила себя продолжать работу и даже немножко напевала себе под нос.

— Что, во имя Господа, ты делаешь?

Голос был женский и произносил норвежские слова, но принадлежал не принцессе Индейл. Голос был человеческий и молодой. Удивленная, ласси прекратила прясть и обернулась.

Из окна принцессиных покоев высунулась одетая в голубую ливрею молодая женщина с вышитой алой лентой на шее. Светлые до белизны волосы были уложены в корону, а молочная кожа и розовые щеки выдавали в ней уроженку северных краев. В больших голубых глазах таился смех, а губы замерли в изумленной улыбке.

— О нет! И ты тоже? — воскликнула она, как следует разглядев ласси.

— Това? — ахнула ласси. — Это правда ты?

Голубые глаза сделались еще больше.

— Откуда ты знаешь мое имя? — Ее взгляд уперся в белую парку ласси, и румянец пропал со щек. — Где ты взяла эту парку?

— Она принадлежит моему брату Хансу Петеру.

— Так ты… ой, ты, должно быть, самая младшая, маленькая пика!

Това подтянулась, перевалилась через подоконник и почти упала ласси в объятия. Они обнимались, целовали друг друга в щеки и плакали.

— Такое ощущение, будто я тебя сто лет знаю, — сказали обе одновременно.

От этого они снова расхохотались и расплакались. Това потребовала рассказать о том, где Ханс Петер и как у него дела. Ласси хотела знать, почему Това служит во дворце.

Отрезвленная вопросом и вестями, что Ханс Петер благополучно сидит дома, хотя по-прежнему одержим заклятием, Това плюхнулась на снег рядом с ласси. Она погладила пальцами вышивку на белой парке.

— Я изменила узор, чтобы Ханс Петер мог убежать от нее. Но я никогда прежде не занималась магией и не знала, получилось ли. Я пришла сюда в поисках него и попалась. — Това пожала плечами. — Еще я надеялась полностью разрушить ее власть над твоим братом. — Она указала на часть вышивки вдоль рукава. — Это проклятие: даже смерть не освободит его. Ей надо, чтобы он ее любил, думал только о ней, вечно.

— Ты такая хорошая! — Ласси стиснула руки Товы, из глаз хлынула новая волна слез. — Мне бы так хотелось сделать то же самое, но если ты провела здесь годы и ничего не узнала… — Ласси вздохнула, чувствуя, что все еще безнадежнее, чем прежде. — Я даже не догадалась, что медведь в столовой и мужчина в моей постели — одна и та же персона.

На это Това хихикнула:

— Ханс Петер разговаривает во сне. Я задавала ему вопросы, а он отвечал, принимая беседу за часть сновидения.

— О. — Ласси обдумала услышанное. — Это объясняет, почему Торст и Аскель всегда жаловались, что им приходится делить с ним комнату.

Това снова рассмеялась. Несмотря на грусть в глазах, в душе она была веселая. Ласси прикинула, что она уже почти десять лет в услужении у троллей. Должно быть, ей скоро тридцать, при всей ее моложавости.

— А потом мы передавали друг другу записки, — продолжала Това, понизив голос. — Когда он становился человеком, ровно перед тем как войти в мою спальню, он оставлял письмо в гостиной. И я ему там же оставляла. Слуги не знали, а то принцесса пронюхала бы. — Она помолчала, улыбаясь воспоминаниям. — Ты так и не нашла парку своего принца?

— Его парку?

Това ущипнула белый меховой манжет:

— Это Ханса Петера, у твоего принца тоже есть такая. Если бы мы могли ее переделать, как я переделала эту, он бы освободился. Но времени мало, они должны пожениться завтра в полдень.

— Погоди, ты хочешь сказать… — Ласси почувствовала себя еще глупее, чем раньше. — Так это парка вызывает превращение?

— А ты не знала?

Ласси в ответ лишь покраснела, но тут ее осенила одна мысль:

— Как же она делает такие красивые парки, если даже шерсть чесать не умеет?

— Тролли ничего сами не делают, — сказала Това, помотав головой. — Они не созданы естественным путем и могут только разрушать.

— Эразм как-то упоминал, что они не способны создавать вещи, поэтому их так завораживают человеческие инструменты. — Ласси сглотнула. — И я слышала легенды об их… дворцах. Ролло, мой ручной волк, утверждал, будто ледяной дворец пах тухлым мясом.

— Это правда. — Това поморщилась от отвращения. — Они забирают тысячи жизней, наполненных силой творения, которой у них нет, и возводят подобный дворец. Наверное, он учуял… зло. И парку с сапогами тоже не она шила, — продолжала Това. — Это делает слуга, причем из шкуры предыдущего мужа, не меньше.

Обе женщины вздрогнули.

— Затем она заколдовывает ленту, и ее пришивают. — Това провела пальцем по вышитой полосе.

Ласси покачала головой: природа троллей выходила за пределы ее понимания.

— Но шкура Ханса Петера… Ведь Ханс Петер жив.

— Она использовала обрезки от предыдущего, того же, из которого сделана эта парка, — объяснила Това, потемнев лицом. — Мне пришлось помогать горгулье, которая ее шила. Это было ужасно.

— Почему ты не сбежишь? — Этот вопрос терзал ласси с того момента, как она узнала Тову. — Ханса Петера здесь нет, почему ты не уйдешь?

Това указала на ленту вокруг шеи:

— Из-за этого. Все слуги носят такие ленты. Именно так тролли узнают, где мы и чем заняты. Лента слишком близко к коже, ее не перешить. Кое-кто из слуг позволял мне поэкспериментировать с их лентами, но ничего не вышло. — Она хотела сказать что-то еще, передумала, потрясла головой, но потом все же сказала: — Наяда, фавн и кентавр попросили меня попробовать переделать их ошейники. Они умерли.

— О нет, — ахнула ласси и обняла Тову. — По крайней мере, ты пыталась освободить их, — утешила она подругу, поколебалась, а потом спросила в лоб: — Как думаешь, ты могла бы переделать парку моего принца?

— Придется поторопиться. Тебя ведь не пускают во дворец днем?

— Нет, но я обменивала вещи на возможность побыть с ним ночью. А он не просыпался!

— Она подмешивает ему что-то в вино по вечерам, чтобы он спал, — сказала Това. — С тех пор как Ханс Петер бежал, она предпринимает больше предосторожностей.

— Почему она вообще играет с ними подобным образом? Зачем заставляет проводить целый год в шкуре исбьорна, да еще в нашем обществе?