Книга потерянных вещей - Коннолли Джон. Страница 7

Огромная книга, на основании тщательного изучения Библии утверждавшая, будто конец света наступит в 1783 году, просто обезумела: она отказывалась верить, что на дворе давно не 1782 год. Ведь иначе пришлось бы признать ее содержание ошибочным, а существование — бесцельным, не более чем курьезом. Тоненькая работа о марсианских цивилизациях — ее написал человек, с помощью большого телескопа разглядевший каналы там, где их никогда не было, — без устали трещала о том, что марсиане укрылись в недрах планеты и тайно сооружают там огромные машины. Она занимала место среди книг о языке жестов для глухих, которые, к счастью, ничего из этой болтовни не слышали.

Но Дэвид обнаружил здесь и книги, подобные его собственным. Это были толстые иллюстрированные тома с волшебными историями и народными сказками, чьи краски не потускнели. Именно этим томам он уделил внимание в первые дни своего пребывания в новом доме. Он лежал на кушетке у окна и время от времени поглядывал в сторону леса, как будто ожидал, что сказочные волки, ведьмы и великаны вдруг материализуются — ведь иллюстрации к этим сказкам удивительным образом напоминали лес, окружавший дом. Впечатление усиливалось самим видом книги: часть историй вписали в нее от руки, а картинки тщательно нарисовал какой-то очень талантливый художник. Дэвид не нашел имени автора добавленных от руки сказок, а другие истории были ему незнакомы, хотя и созвучны тем, что он знал почти наизусть.

В одной истории принцесса, околдованная чарами колдуна, танцевала ночи напролет и спала все дни, но в конце не избавлялась от заклятия с помощью принца или умного слуги — нет, она просто умерла, чтобы вернуться в виде призрака и замучить колдуна так, что он кинулся в пылающую бездну и сгорел дотла. За маленькой девочкой, гулявшей по лесу, погнался волк, она побежала от него и встретила лесника с топором. И в этой истории лесник не просто убил волка и возвратил девочку семье, о нет. Он отрубил волку голову, а девочку уволок в свою хижину в самой темной чаще, где она оставалась, пока не стала достаточно взрослой для замужества. Тогда ее и лесника обвенчал филин, хотя девочка плакала и звала родителей все те годы, пока оставалась пленницей. И она родила леснику детей, и он воспитал их, чтобы они охотились на волков и выискивали людей, сбившихся с пути. Им было велено убивать мужчин, забирать все ценное из их карманов, а женщин приводить к отцу.

Дэвид читал эти истории день и ночь, закутавшись в одеяла, потому что в доме у Розы всегда было холодно. Ветер задувал сквозь щели в оконных рамах и рассохшиеся двери, шелестя страницами книг, как будто отчаянно искал там некие сведения, необходимые для его целей. Длинные стебли плюща, покрывавшие дом спереди и сзади, за десятилетия пробились сквозь стены, так что усики вились под потолком в углах комнаты Дэвида или скручивались под подоконником. Поначалу Дэвид пытался обрезать их ножницами, но через считаные дни плющ возвращался, еще длиннее и толще прежнего, и цепко впивался в дерево и штукатурку. Насекомые тоже проникали сквозь щели, так что граница между природой и домом становилась все более размытой и неясной. Дэвид находил жуков, собиравшихся в чулане, и уховерток, исследующих ящик с носками. По ночам он слышал скребущихся за деревянной обшивкой мышей. Как будто природа заявляла претензии на комнату Дэвида, как на свою собственность.

Хуже того, когда он засыпал, ему все чаще снилось существо, которое он называл Скрюченным Человеком. Скрюченный Человек ходил по лесам, очень похожим на те, которые виднелись за окном. Скрюченный Человек шел по кромке леса, пристально глядя на зеленую лужайку, где стоял точно такой же дом, как у Розы. Во сне он разговаривал с Дэвидом. У него была едкая усмешка, и Дэвид не мог понять его слов.

— Мы ждем, — говорил Скрюченный Человек. — Добро пожаловать, ваше величество. Все приветствуют нового короля.

IV

О ДЖОНАТАНЕ ТАЛВИ, БИЛЛИ ГОЛДИНГЕ И ЛЮДЯХ, ОБИТАЮЩИХ У ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ

У комнаты Дэвида была странная планировка. Потолок низкий и неровный, скошенный в тех местах, где он не должен клониться, и предоставляющий трудолюбивым паукам массу возможностей ткать свою паутину. Исследуя самые темные уголки книжных полок, Дэвид не раз стряхивал с лица и волос пряди паутины, а ее создатель поспешно забивался в угол и, злобно съежившись, вынашивал планы своей паучьей мести. В одном углу комнаты стоял деревянный ящик для игрушек, в другом — большой гардероб. Между ними располагался комод с зеркалом на нем. Стены были выкрашены светло-голубой краской, так что в солнечный день комната казалась частью окружающего дом пейзажа, особенно с плющом, пробивающимся сквозь стены, и случайными насекомыми, обеспечивающими кормом пауков.

Единственное оконце выходило на лужайку и лес. Если встать на кушетку, можно было увидеть шпиль церкви и крыши домов близлежащей деревни. Лондон был на юге, но с тем же успехом он мог быть в Антарктике, потому что деревья плотно укрывали дом от окружающего мира. Дэвид очень любил читать на кушетке под окном. Книги все так же перешептывались и галдели, но он уже мог одним словом водворить тишину. Во всяком случае, они замолкали, пока он читал. Казалось, они были счастливы, когда он поглощал их истории.

Снова наступило лето, так что у Дэвида появилась куча времени для чтения. Отец уговаривал его подружиться с окрестными ребятами, в том числе с эвакуированными из города, но Дэвид не хотел с ними водиться. Они, в свою очередь, заметили в нем какую-то печаль, отчужденность и тоже сторонились его. Место сверстников заняли книги. Старые книги, в особенности с волшебными сказками, такими странными и зловещими от рукописных добавлений и дорисованных картинок, еще сильней завораживали Дэвида. Они напоминали ему о маме, но по-хорошему, а все, что напоминало о маме, помогало отстраниться от Розы и ее сына Джорджи. Когда он не читал, то смотрел в окно на еще одну диковину этого поместья: углубленный в землю сад, разбитый на лужайке около деревьев.

Он слегка напоминал пустой плавательный бассейн с четырьмя каменными ступенями, которые спускались в прямоугольник зелени, окаймленный дорожкой из каменных плит. Траву на лужайке регулярно косил садовник, мистер Бриггс — он приходил каждый четверг, чтобы ухаживать за растениями и помогать природе там, где это необходимо, — но каменные части углубленного сада пришли в полное запустение. На стенах образовались большие трещины, а в одном углу каменная кладка полностью обвалилась, образовав такой большой пролом, что Дэвид мог бы туда пролезть при желании. Впрочем, так далеко он никогда не заходил и лишь просовывал в проем голову. Затхлое пространство за кладкой кишело всевозможными копошащимися в темноте существами. Отец Дэвида решил, что углубленный сад — самое подходящее место для бомбоубежища, если они решат, что без него не обойтись. Но пока он лишь складывал в садовом сарае мешки с песком и листы гофрированного железа, к большой досаде мистера Бриггса, которому приходилось пробираться через эти завалы за своими инструментами. Углубленный сад стал тайным приютом Дэвида за пределами дома, особенно когда он хотел избавиться от книжного шепота или от вторжений Розы в его жизнь, осуществляемых из лучших побуждений, но для Дэвида нежелательных.

Отношения Дэвида и Розы нельзя было назвать безоблачными. Выполняя просьбу отца, он старался всегда быть с ней вежливым, но не любил ее и возмущался тем, что она стала частью его мира. Не просто потому, что Роза завладела или пыталась завладеть местом мамы, хотя и это было достаточно плохо. Ее попытки готовить на обед то, что он любил, несмотря на строгое нормирование продуктов, раздражали Дэвида. Роза хотела, чтобы он полюбил ее, и от этого нравилась ему еще меньше.

Вдобавок ко всему, Дэвид считал, что ее присутствие отвлекает отца от воспоминаний о маме. Отец так крепко был связан с Розой и их младенцем, что начал забывать о покойной жене. Маленький Джорджи оказался требовательным ребенком, он непрерывно кричал и вечно болел, так что местный врач был в доме частым гостем. Отец и Роза души не чаяли в ребенке, даже когда он всю ночь не давал им спать, отчего они потом ходили усталые и раздраженные. В результате Дэвид все чаще оказывался предоставлен самому себе, отчего испытывал и благодарность к Джорджи за эту свободу, и обиду за невнимание к своим собственным нуждам. Однако он получил больше времени для чтения, и это было неплохо.