Если влюбишься – молчи! - Лубенец Светлана. Страница 14

Леня помолчал немного, потом невесело усмехнулся и сказал:

– Ладно, скажу. Это наше общее дело. Но… честно говоря, я в нем совершенно запутался, – и он пересказал ей разговор с Сохадзе.

– И ты… – Оксана встревоженно посмотрела ему в глаза. – Ты теперь ждешь, когда придут по твою душу?

– Дело в том, что я уже дождался.

– Чего? – у Оксаны от страха за него перехватило дыхание.

– Письма.

Оксана охнула и выронила в воду ощипанный батон. Утки радостно загомонили и всем выводком набросились на него. Они моментально растащили его на куски, а остатки выхватила у них из-под клювов огромная серо-черная ворона. Она уселась с куском размокшей уже булки на мостике прямо перед Оксаной, прижала его лапой к земле и, вместо того, чтобы есть, не мигая смотрела на девушку черной с белым ободком бусинкой глаза. Боясь поднять на Леню взгляд, Оксана спросила, как будто у вороны:

– Там что-нибудь ужасное?

Ворона, которая не знала ответа на ее вопрос, смущенно крякнула, видимо, научившись этому у уток, и опустила голову к булке.

– Для меня, конечно, ужасное, но и странное тоже, – тяжело вздохнув, ответил Пивоваров. – Сохадзе говорил, что от меня потребуют отказаться от тебя, а в письме почему-то другое.

– Ну что там? Не томи, Леня!

– Не поверишь… В письме говорится, что я должен как следует избить… Борьку Доренко.

– Доренко? Не может быть! Зачем?

– Я бы тоже хотел знать, но этого в письме не написано.

– Лень… А если ты не станешь его бить, тогда что? Впрочем, – Оксана выставила перед собой руки, будто заслоняясь, – если не хочешь, то не говори.

– Я могу сказать, потому что… ну… потому что… сама, в общем, поймешь. Ты ведь знаешь, что я занимаюсь борьбой… самбо…. Так вот, нам запрещено вступать в драки и использовать вне клуба изученные приемы.

– Ясно. Тебе нельзя, а тебя заставляют драться с Доренко.

– Не в том дело, – нетерпеливо перебил ее Пивоваров. – Этим летом я оказался втянутым в крупную драку на пляже с ребятами из соседнего двора. Я и не собирался драться. Я просто выдернул из-под дерущихся парней свое полотенце, а один из них вдруг… – да ты его знаешь, Серега Павлов из 10-го «Б», – накинулся на меня с кулаками. Я защищался! Ты веришь?

Оксана с готовностью кивнула.

– Ну вот! – продолжал Леня. – Драка приняла такие угрожающие размеры, что нас всех тогда прямо с пляжа забрали в милицию. А там этот гад… ну, Павлов, сказал, что я против него садистски использовал приемы самбо.

– Зачем ему это надо было?

– Пацанам, которые развязали драку, давно не нравилось, что я спокойно хожу через их двор, не платя дани…

– Дани? – перебила его Оксана. – Какой еще дани?

– Обыкновенной… деньгами или другим чем-нибудь… в общем, даже говорить об этом не хочется…

– А что это за двор? У школы? Где хозяйственный магазин?

– Вот именно, у школы, там, где хозяйственный.

– Но мы же все там ходим. Иначе целый квартал обходить пришлось бы… Кому охота? – Оксана поежилась. – С меня никогда ничего не требовали…

– Девчонок они не трогают. Благородные! А почти все наши пацаны им уже чем-нибудь заплатили или, как ни прискорбно мне об этом тебе сообщать, бывали биты и неоднократно.

– Лень! Так, может, это они нас и терроризируют?

– Нет, там ребята простые, без выкрутасов. Фонарь под глазом навесить они могут, а выдумать умопомрачительную комбинацию с фотографиями и Эммой – на такое у них мозгов не хватит. Для них главное, чтобы на их территорию даром не заходили, и поэтому до Борьки Доренко, например, им дела нет, поскольку он живет в другой стороне и через их двор вообще никогда не ходит.

– А зачем они на пляже драку развязали?

– Понятия не имею. Только она разрослась тогда до невероятных размеров, а Серега Павлов с соседнего двора сразу догадался, как мне отплатить за то, что подраться со мной у них никак не получается. Мент, который нас обрабатывал, очень обрадовался его заявлению про самбо и заявил, что клуба мне больше не видать, как собственных ушей, – Леня замолчал, заново переживая старые неприятности.

– И что? – Оксана хотела знать, что было дальше.

– А то, что мои родители ходили в ментовку… с деньгами… с коньяком… Уладили… А теперь этот проклятый шантажист в письме пишет, что собирается сообщить о летней драке в клуб, если я не побью Борьку.

– Но ведь ему могут не поверить…

– Поверят. Вернее, проверят. Наш тренер, Николай Ильич, по этой части до такой степени щепетильный, что сам пойдет в милицию протоколы задержаний проверять.

– И что же ты будешь делать?

– Точно знаю только одно: с Доренко драться я не собираюсь. Он мне ничего плохого не сделал.

– А как же клуб?

– Не знаю… Может, как-нибудь обойдется… Объясню Ильичу, как дело было. Но, может быть, и вышибут из клуба.

– Огорчишься?

– Еще бы! Я привык проводить там почти все свое свободное время. Это сейчас, – Леня приблизился к Оксане, – почти все мое свободное время занимаешь ты. – Он нагнулся к лицу девушки и тронул ее губы своими.

Оксана вздрогнула и на некоторое время забыла и про Сохадзе, и про Доренко, и про Юльку с Сашкой, и про свои собственные проблемы с фотографиями, и даже про надоевшего хуже горькой редьки Макса Литвинова.

Забытый Литвинов оставался таковым весьма недолго. Когда Оксана с Леней возвращались из парка домой, он собственной персоной вырулил из-за угла школы. Девушка надеялась, что он, как и раньше, пройдет мимо, а если и отправится следом, то будет держаться на безопасном расстоянии, но сильно ошиблась. Макс прямо на виду у Пивоварова сменил вялое волочение за Оксаной на бурный натиск, а именно: самым наглым образом полез к ней целоваться. Девушка попыталась оттолкнуть его от себя, но Литвинов вцепился ей в плечи клещом.

– Э! Макс! Ты чего? – только и мог проговорить пораженный Леня, потом за шиворот оторвал его от Оксаны, развернул к себе лицом и нанес такой удар под челюсть, что Литвинов, клацнув зубами, мешком рухнул ему под ноги.

– Ничего не понимаю, – растерянно и виновато проронил Пивоваров, глядя на застывшую Оксану, и опять-таки за шиворот резко рванул Макса вверх, заставив таким образом встать. – У тебя что, совсем крыша поехала?

Литвинов не отвечал, а вид у него был такой, будто он, вроде какого-нибудь сурка, собирается впасть в долгий зимний анабиоз. На ногах он стоял только потому, что его с силой держал за шиворот Пивоваров.

– Слушай, может, он нанюхался чего? – Леня совершенно сумасшедшими глазами посмотрел на Оксану.

– Если и нанюхался, то давно, – девушка вздохнула и вкратце рассказала Лене про приставания Литвинова, который с безучастным лицом с трудом стоял рядом.

– Почему же ты молчала?

– Как бы я тебе сказала, если сама ничего не понимала… Не влюбился же он в меня на самом деле…

– А может, все-таки влюбился?

– Тогда это психопатическая влюбленность, которую лечить надо.

– Да-а-а… И, главное, на моих глазах к тебе полез, идиот…

– Знаешь, Леня, у меня такое чувство, будто ему надо было, чтобы его побили.

– Мазохист, что ли? Сходил бы в соседний двор, его там отделали бы в лучшем виде.

– А может… – Оксана округлила в догадке глаза. – Точно! Ему зачем-то надо было, чтобы именно ты его побил!

– По-моему, это уже перебор. Одному надо, чтобы я Доренко отлупил, другой – сам на рожон лезет. Прямо фильм ужасов, честное слово!

Они говорили о Литвинове, будто его рядом не было, а он стоял с таким лицом, будто речь шла вовсе не о нем.

– Слышь, Макс, очнись! – Пивоваров изо всех сил тряхнул Литвинова. – В чем дело? Как это все понимать?

– Отстаньте вы все от меня, – непослушными губами пролепетал Максим, вывернулся из рук Лени и нетвердыми шагами пошел прочь.

– Это уже вообще ни на что не похоже, – развел руками Леня. – Что происходит с нашими пацанами, никак не пойму…