Если влюбишься – молчи! - Лубенец Светлана. Страница 22
Лицо Семенова передернула ненависть:
– Само собой, но… не только. Он оказался единственным, кто меня узнал.
– Узнал? – удивился Леня.
– Вот именно. Однажды на «физре» у меня линза выпала. Помнишь, все еще искали? Вторую я сам снял. Доренко подошел ко мне и сказал, что мой беспомощный взгляд ему что-то очень сильно напоминает, а потом… он узнал… Жабика…
– И что?
– Что от этого гада можно ждать? Он меня начал шантажировать…
– Ну, прямо «вор у вора дубинку украл» – шантаж шантажирующего! Умрешь со смеху! И чем же Доренко тебя взял?
– Представь, тем же самым, чем я пытался взять вас. Он обещал всем рассказать, кто я есть, и научить тех, кто не знает, как играть со мной в «гляделки».
– Класс! Ты даже на пару со своим приятелем Гамлетом Борьке и в подметки не годишься! И что ты ему обещал делать, чтобы он молчал?
– Я ему пишу сочинения.
– Не понял…
– Ну… обыкновенные сочинения по литературе. Недавно по «Мещанину во дворянстве» ему писал. Доренко нужно «пять» в аттестате, а тянуть на эту отметку он перестал. Не может. Не получается. Ума не хватает. Кстати, и то сочинение по русскому, про мемориальный комплекс, тоже я ему написал. Помнишь, его еще вслух читали? И ведь у него при этом, что называется, ни один мускул не дрогнул. Артист! Даже рассказывать пытался, как такой замечательный памятник отыскал…
– Та-а-ак! – Лене казалось, что он вот-вот нащупает в этой истории еще одну нить. – Погоди-погоди… Димас Феклистов у нас свихнутый на математике. Если наш отличник Доренко не тянет литературу, может быть, и с «матешей» у него напряг? Кстати! Борька вчера на физике никак не мог решить у доски задачу, ерундовую такую… Пал Игнатьич от удивления даже не стал ему «пару» ставить. Может быть, наш банкир и Димаса за какую-нибудь провинность запряг «контрошки» с «домашками» по математике писать?
– Все может быть. Феклиста не обязательно и ловить на чем-то. Разик лицо разбили – и достаточно. Чтобы не быть больше битым, он может и постоянно на него батрачить… как, впрочем, и я…
– Ладно, – встал со ступеньки Леня. – Это мы узнаем. А сейчас давай домой. Поздно уже, да и мокрые мы, по-моему, насквозь, не хуже, чем в то лето… И родители наверняка волнуются…
– Погоди, Леня, – Семенов смотрел на Пивоварова с растерянностью. – А как же со мной?
– Что с тобой? – не понял Леня.
– Ну… как мне теперь быть… после этого… разоблачения?
– За Юльку с Оксаной я тебе ничего не скажу. Не знаю. А с остальным… потом… Сначала надо разобраться с Доренко. Может быть, тебе придется помочь. Ты не против?
– Н-е знаю… смогу ли… но я постараюсь…
Глава XVII
«Я не хотел. Ты мне веришь?»
После похода на стройку нового универсама Юльке было так плохо, что ее чуть не забрали в больницу, в нервное отделение. Нина Алексеевна, ее мама, еле отбила дочку от людей в белых халатах. Сказала, что сама поставит ее на ноги. Под сильнейшим родительским прессингом Юльке пришлось кое-что им рассказать. Про Сашку она не могла, поэтому они узнали только про словари. Отец до того расстроился, что дочь так долго таила от них свою беду, что его самого впору было увозить в больницу. На следующий же день, несколько отойдя от полученного потрясения, он побежал на знаменитую на весь город книжную ярмарку в Доме культуры имени Крупской и купил не только словарь Ожегова и иностранных слов, но еще и Даля, и на всякий случай «Словарь синонимов русского языка».
Анжела Решетилова, которая была не в курсе происшедшего на стройке, продолжала находиться в мрачном и взвинченном состоянии. Оксане надоели ее резкие телодвижения, ничем не оправданная грубость, и она решила ей рассказать, что преступник наконец разоблачен и больше никому не опасен.
– Ты представляешь, Анжелка, этим шантажистом оказался Юлькин Сашка, – сказала она подруге.
– Да ладно, – засмеялась Анжела. – С ума сошла?
– Ничего не сошла. Я с него лично шапку содрала.
– Какую еще шапку?
– Да ты что, Анжелка?! Ту самую, черную, вязаную, с прорезями для глаз!
– Не может быть… – Анжела выглядела совершенно сбитой с толку. – Какая ерунда…
– Да… Вот такая мрачная история… Но ты наверняка сможешь получить назад свой кулон.
– Да? – промямлила Анжела.
– Представь, он сказал, что все отдаст.
– Кто отдаст?
– Да Сашка же!
– Каким образом у Сашки оказался мой кулон?
– Я же говорю, что золото, оказывается, с нас снимал не кто иной, как Юлькин Семенов, больше известный в нашем обществе под прозвищем Книжный Червь.
– Это не он… – Лицо Решетиловой по цвету напоминало Юлькино в тот момент, когда мама решила начать откармливать ее американскими витаминами.
– Ну тебя, Анжелка! – отмахнулась Оксана. – Я понимаю, в это трудно поверить, но никуда не денешься. Все доказано. Он признался. Обещал отдать мне мое золото.
– Нет, это не он, клянусь тебе! Сашку заставили все взять на себя! – со странной горячностью почти прокричала Решетилова.
– С чего ты взяла? – Оксане было совершенно непонятна эта Анжелкина взволнованность.
– Мне так кажется…
– Нет, Анжела, ты просто не знаешь… Это давняя история. Я здорово виновата перед Сашкой.
– Ты?? – вся фигура Решетиловой изображала вопрос.
Оксана вкратце, щадя Семенова, рассказала подруге про поход на стройку и про Жабика.
– Жабик какой-то… – в задумчивости протянула Анжела – При чем тут Жабик? Я ничего не понимаю, – и она закрыла лицо руками, будто собиралась зарыдать.
– Не расстраивайся ты так! – погладила подругу по плечу Оксана. – Мне надо расстраиваться. Так стыдно…
– Ты-то здесь при чем? – удивилась Анжела и отняла руки от лица. Оксана увидела, что она совершенно не собирается плакать. Наоборот – глаза ее сузились, как бывало всегда, когда Решетилова отваживалась на какое-нибудь решительное действие. И Оксана решила это предупредить:
– Анжелка! Я тебя прошу, никуда не ввязывайся, а то наломаешь дров, как всегда. Все уже и так решилось…
– Решилось? – усмехнулась Анжела. – Ошибаешься, подруга! Все еще только начинается!
– Ну, вообще-то… ты, конечно, права: нам всем придется иначе строить свои отношения с Сашкой. Особенно мне… Прямо не знаю, как и вымолить у него прощения… какими словами…
– Прощения? Совсем с ума сошла?
– Ничего не сошла… Понимаешь, мы с Жабиком, то есть с Сашкой, в детстве дружили, потому что дружили наши родители. Мы часто ходили друг к другу в гости. Я одно время даже думала, что он мне брат какой-нибудь троюродный…
– Почему ты раньше не говорила об этом?
– Какая же ты непонятливая, Анжелка! Прошло больше четырех лет! Сашка страшно вырос с тех пор и так изменился… Ты даже не представляешь, насколько… Я, когда узнала про Семенова, специально достала наши фотографии… ну… выпускные из начальной школы. Помнишь, нам потом их еще в альбомчик переплели, синенький такой, с золотыми буквами?
– Ну!
– Так вот, на них я и себя-то с трудом узнала – одуванчик с бантиками.
– Допустим. Ну… дружили вы… И что дальше?
– А дальше мы поехали в тот лагерь, и я… – Оксана вздохнула. – И я его… предала.
– То есть?
– А то и есть, что предала! Я же сказала: над ним все издевались, и мне стало стыдно, что я с ним знакома. Я сделала вид, что не знаю его. Ума не приложу, как я могла… Ни разу не заступилась. Даже смеялась вместе со всеми, а девчонкам рассказывала про него всякие гадкие истории.
– Врала, что ли?
– Нет… просто преувеличивала, переворачивала. Разве ты не замечала, что при желании можно извратить любую информацию и приспособить ее к обстоятельствам?
– Что-то я за тобой, подруга, до сегодняшнего дня не замечала подобных качеств.
– Я же говорю, что сейчас сама не могу понять, как тогда до такого докатилась. Когда мы в то лето вернулись из лагеря домой, я под всякими предлогами отказывалась ходить к Семеновым в гости. А потом наши родители почему-то раздружились, и Сашка Жабик исчез из моей жизни, как мне казалось, навсегда.