Ловец теней - Неволина Екатерина Александровна. Страница 30

Тот, казалось, готов был провалиться сквозь землю и начал мямлить о том, что счастлив исполнить приказ его величества. У царя в глазах заплясали чертики, и Глебу стало жаль необщительного боярина. Петр славился не только умом, смелостью, трудолюбием, но и порой безудержным своеволием.

— Тем не менее ты все же опоздал! — продолжил царь. — Штрафную чарку ты, боярин, пропустил, так за это спляши же нам против Яшиного танцора.

Гость стал было объяснять, что, дескать, немолод и в танцах неискусен, но Петр грозно выкатил глаза, лицо его сделалось бешеным, и боярин покорно поплелся в центр зала. Брюс трижды хлопнул в ладоши, лакеи распахнули двери, и в зал вошла девушка. Круглое лицо, несмотря на пудру и румяна, казалось мертвенно-бледным, а волосы, по мнению Глеба, смотрелись неестественно и более походили на парик.

Хозяин дома за руку повел ее к испуганному боярину и просто сказал:

— Танцуй!

Всплеснув руками, девушка быстро закружилась в танце, боярин, сначала кое-как поспевавший за ней, со временем вошел в раж, под одобрительные возгласы уже изрядно подвыпивших гостей пошел выкидывать коленца вокруг дамы.

Минуть десять спустя лицо пожилого мужчины уже стало красным, он стал задыхаться, но неизвестная танцовщица так и продолжала кружиться в причудливых па без малейшего признака усталости. Наконец не выдержав, боярин рухнул на пол, прохрипев:

— Прости, государь, не могу больше.

— Ах ты мошенник! — начал было царь, но Брюс остановил царя.

— Государь, боярин старался весьма, и вряд ли кто бы справился на его месте.

Яков Вилимович подошел к продолжавшей кружиться девушке и сказал «Стой». Она замерла мгновенно, не окончив танцевального движения.

— Смотрите же. — Брюс быстрым движением сдернул платье с ее плеча, и люди изумленно ахнули. В ярком свете множества свечей было видно, что рука у странной незнакомки выше локтя состояла из пружин и механических сочленений.

— Сие есть устройство искусное, механический человек, также автоматоном именуемый, — торжественно проговорил Брюс. — Не в силах живого человека справиться с ним, так же как ручная мельница никогда водяную не превзойдет. Ибо механизм неутомим, не нуждается в сне и отдыхе, но лишь в смазке и уходе.

И он повел плясунью к выходу из зала.

Тем временем Петр простил боярина, пожаловав его кубком вина размером с хороший графин, и вернулся к своему излюбленному месту у дверей, откуда было видно и входящих, и танцующих.

Когда Брюс вернулся, государь ухватил его за рукав и стал что-то шептать.

— Яков, мне нужны такие гренадеры, — услышал подошедший поближе Глеб, — не нуждающиеся ни в сне, ни в отдыхе, неутомимые и неуязвимые.

— Государь, — Брюс как будто не замечал горящего взгляда Петра, — механизм сей еще хрупок и несовершенен, на поле брани от него мало толку. Но я постараюсь.

— Постарайся! Обязательно постарайся! И тогда проси чего хочешь, — яростно прошептал царь. — С такими солдатами России никакой враг не страшен!

Тем временем гостей пригласили к новому увеселению. Пруд посреди сада, несмотря на летнюю жару, оказался замерзшим, и по нему можно было кататься на коньках, как зимой, а разговор Петра и Брюса свернул на более прозаические темы.

— Как там артиллерия твоя, Яков, когда ж увижу орудия, способные метать ядро на три версты? — спрашивал царь.

— Сие задача трудная, государь, рутина по артиллерийскому ведомству много времени съедает, и… — Брюс поморщился, как будто съел что-то несвежее, — мешкают много, да и воруют, мне помехи чинят, потому что лениться не даю. Вот чуть под суд не подвели.

Глаза царя сверкнули огнем.

— Я тебе, Яков, верю, но нужно, нужно нам это. Шведы, несмотря на смерть моего заклятого врага Карла, не унялись. Далее хотят воевать!.. А что со школой навигацкой, будущим флота нашего?

Глеб удивился, как разительно и мгновенно изменилось лицо Брюса. Оно как будто просияло, резкие черты разгладились, в глазах показались веселые огоньки.

— Со школой все хорошо, государь. Отроки весьма в морской науке прилежны, и многие ждут не дождутся, когда наконец попадут в свою стихию, на корабли русского флота.

«Неужели этот человек, умница, гений, способный так радоваться успехам в учебе чужих для него ребят, со временем будет заниматься черным колдовством, вызывать демонов?! — подумал Глеб. — Или то создание в подвале вызвано не Брюсом, а кем-то другим?…»

Тем временем беседа продолжалась.

— Не печалься, Яков. — Петр похлопал старого товарища по плечу. — Оперятся эти птенцы и полетят в дальние моря, неся флаг российский. И на восток, искать проход между Новым Светом и Старым, и земли Японские, кои тебе так интересны… Кстати, — царь благодушно откинулся на спинку скамьи, — дозволяю старших гардемаринов, наиболее прилежных в учебе, допускать на ассамблеи. Пусть повеселятся, в свете пооботрутся, знакомства заведут.

— Только вспомни черта… — ахнул Брюс. — Смотри, государь, не иначе кто-то из моих. Да в каком виде! В портах парусиновых, кафтане каком-то куцем. Эй, юноша!

И Глеб с изумлением и страхом понял, что эти слова обращены к нему!

Глебу всегда казалось, что его видения — это слепок, как бы видеосъемка давно прошедших событий, в которые он уже не может вмешаться, но и его самого нельзя увидеть или услышать. А тут… Впрочем, времени на размышления не было. Он стрелой бросился из дверей, увернувшись от неуклюжих лакеев, и помчался по темной улице. Сзади раздавались крики: «Караул!», «Держи!» и оглушительно громкий, заразительный хохот Петра.

— Это видение, это просто видение! — Глеб с силой ущипнул себя за руку. Под ногами мягко пружинила бревенчатая мостовая начала XVIII века. — Со мной такое было уже тысячу раз. Сейчас я очнусь.

Но вокруг по-прежнему было темно. Вдоль улицы тянулись высокие заборы московских усадеб, пахло яблоками и свежей травой.

Неожиданно он налетел на что-то твердое. В голове услужливо всплыла фраза из прочитанной когда-то книги: «Некоторые улицы Москвы перегораживались деревянными решетками для защиты от уличных грабителей».

— Сто-о-й! — откуда ни возьмись, как чертик из старинной табакерки, появился солдат с факелом. Рыжее пламя освещало его треугольную шляпу, зеленый кафтан с медными пуговицами. В другой руке он держал старый стрелецкий бердыш.

«Обидно будет, если меня схватят как подозрительную личность. Да суд тут чересчур уж скор на расправу». Глеб прыгнул в темноту. Ноги приземлились на что-то скользкое. Деревянная мостовая местами прогнила, и на ней образовались глубокие лужи, заполненные трухой и грязью. Глеб отчаянно попытался удержать равновесие и со всей силы приложился головой о металлическую оковку уличной решетки. В ушах зазвенело… стало совсем темно.

— Глеб!.. — Александра с отчаяньем оглянулась на Северина. — Да что же с ним, в конце концов?!

Глеб внезапно застыл, резко побледнел, а потом стал медленно заваливаться куда-то вбок. Саша и Северин едва успели подхватить друга и дотащить безвольное, негнущееся тело до ближайшей скамейки, согнав с нее каких-то бомжей.

Теперь Глеб сидел на скамейке, по-прежнему не реагируя на происходящее. Кожа — белая-белая, глаза закатились, губы стали синюшными, а рука безвольно свесилась. Саша не могла видеть его в таком состоянии — слишком уж больно. Она привыкла, что Глеб — всегда подтянутый, элегантный, уверенный — умеет держать любую ситуацию под контролем. Как папа… Грудь обожгло болью. Сколько бы ни прошло времени, эта рана никогда не зарубцуется, не исцелится. Сколько ни суждено прожить Александре, она проживет это время под бременем вины — перед родителями и перед сестрой. Потерю Глеба она уже не переживет!

Саша прижала руки к груди — то ли молясь, то ли защищаясь от чего-то.

— Что с ним? — снова спросила она чуть заметно дрогнувшим голосом.

Динка покосилась на старшую подругу, а потом поспешно отвернулась.

Северин пощупал Глебу пульс, посмотрел зрачок и развел руками: