Греческие боги. Рассказы Перси Джексона - Риордан Рик. Страница 72

Сложно поверить, что он родился в пещере и оказался арестован в возрасте каких-то двенадцати часов.

Его мать Майя всеми силами хотела оградить его от неприятностей. Она была титанидой, дочерью Атласа, и забеременев от Зевса (что автоматически сделало ее подружкой — какой там по счету — 458? Кто-нибудь их вообще считал?), она решила защитить себя, чтобы не закончить как большинство возлюбленных Зевса — не оказаться проклятой и уничтоженной Герой.

Майя скрылась в гроте горы Киллены, что в центральной Греции, и там родила очаровательного малыша Гермеса. Она поняла, что ее ребенок — бог, а значит, ей стоит быть осторожной. С младенцами-богами никогда не угадаешь, вдруг они начнут танцевать, петь и стрелять из лука по первым встречным. (Лето ей много что рассказала.) Так что Майя укачала малыша Гермеса и туго-туго запеленала его, чтобы он не смог никуда деться и, соответственно, не попал ни в какие неприятности. Уложив его в плетеную корзину, игравшую роль люльки, она стала петь ему колыбельную о богах и их любимых животных; дело в том, что колыбельные того времени были сплошняком о скоте и на прочие сельскохозяйственные темы. Она пела об Артемиде и ее собаках, Посейдоне и его лошадях, Аполлоне и его стаде священных коров — лучших и вкуснейших во всем мире. Вскоре Гермес уже мирно посапывал. Майя с трудом добралась до постели и вырубилась: рождение ребенка отнимает кучу сил.

Стоило Гермесу услышать сонное дыхание матери, как он тотчас открыл глаза.

Юный бог задергался в своих путах-пеленках.

— С ума сойти! — пробурчал он. — Не успел прожить и полчаса, а меня уже впихнули в смирительную рубашку? Мама явно мне не доверяет. Умная она у меня.

Кое-как выпутавшись, он выпрыгнул из люльки. Гермес все еще выглядел новорожденным, но только потому что идея расти его пока не привлекала. Он сообразил, что младенец может сделать многое из того, на что дети постарше уже не будут способны. Размяв руки и пару раз подпрыгнув, он деловито подтянул подгузники.

— Все эти песенки про коров вызвали во мне жуткий голод, — сказал он. — Я бы не отказался от стейка!

Он вышел из грота, решив, что найти стадо Аполлона будет не так уж и сложно. Но не успел он сделать и нескольких шажочков, как споткнулся обо что-то твердое.

— Ай! — Гермес упал на колени и лишь тогда увидел на своем пути черепаху.

— Привет, малыш! — сказал Гермес. — Ты первое животное, которое я вижу! Думаю, стоит сделать тебя моим священным животным. Как тебе идея?

Черепаха молча смотрела на него.

— А ничего у тебя панцирь, — Гермес сжал спину черепахи. — Весь такой пятнистый, симпатичный. Ты не против, если я отнесу тебя в грот, чтобы получше рассмотреть? Я тебя не обижу.

Для младенца Гермес был очень силен. Да и не только для младенца. Легко подняв черепаху, он вернулся с ней в грот. Когда он осматривал ее панцирь, ему в голову пришла идея. Он вспомнил, как во время колыбельной голос матери отражался от стен грота и становился громче и богаче. Гермесу нравился этот эффект. Панцирь тоже мог усиливать звук подобно мини-гроту — при условии, что внутри не будет черепахи.

— Знаешь что, мой маленький друг? — сказал Гермес. — Я передумал. Боюсь, я все-таки тебя обижу.

Внимание-внимание, сейчас будет гадость. Гермес откусил черепахе голову и лапы, после чего выскреб внутренности маминым черпаком. (Прошу прощения. В те времена люди постоянно убивали зверушек ради мяса, шкуры, панциря и всего в том же духе. Именно поэтому моя подруга Пайпер стала вегетарианкой.)

Так вот, вычистив панцирь, Гермес в него дунул. Раздался гул, но звук получился немного не таким, какой он ожидал. До его слуха доносилась какофония дикой природы — совы, сверчки, лягушки и другие животные издавали самые разные звуки в самых разных тональностях, порождая своего рода хор. Гермес хотел именно этого — возможности воспроизводить одновременно сразу несколько звуков. И тут он заметил растянутые над огнем для просушки длинные шерстяные нити, возможно, Майя собиралась позже сшить что-то.

Гермес подумал: «Хм…»

Он натянул нить между ногой и кистью и свободной рукой дернул. Нитка завибрировала. Чем сильнее он ее натягивал, тем выше получался звук.

— О да, — кивнул он. — Сойдет.

Гермес бросил осторожный взгляд на мать, проверяя, спит ли она. И приступил к работе. Скрутив с ткацкого станка матери парочку деревянных ручек, он просунул их сквозь панцирь так, чтобы концы торчали из дыры для шеи наподобие рогов. Затем он закрепил между ними перекладину, так что в итоге получилось что-то вроде миниатюрных футбольных ворот. Протянув между перекладиной и черепашьим корпусом семь нитей, он натянул их с разной силой и провел по ним пальцами. Звук получился просто превосходный. Таким образом, Гермес изобрел первый струнный инструмент, который он решил назвать лирой. (Почему? Может, в его душе жил лирик, не знаю.)

Потрать он еще пару часов, и возможно, он бы создал акустическую гитару, контрабас и заодно «Fender Stratocaster»; но к тому моменту, когда Гермес закончил с лирой, он уже был донельзя голоден. Так что он спрятал свое изобретение под одеяльцами в люльке и отправился на поиски аппетитных волшебных коров.

Забравшись на вершину Киллены — подумаешь, задачка, для такого-то мощного младенца, — он внимательно осмотрел открывшиеся перед ним просторы Греции, напрягая не только зрение, но и слух. Аполлон по ночам уводил свое стадо на тайный луг в Пиерии, до которого от Киллены было где-то три сотни миль к северу, но острый слух Гермеса не подвел. Практически сразу он различил отдаленное: «Му-у».

На что другая корова ответила: «Тсс! Мы прячемся!»

А первая сказала: «Извини».

Стоя на вершине горы, Гермес коварно улыбнулся.

— Ха! Попались, коровы!

Три сотни миль? Да не вопрос! Чтобы пробежать их, у Гермеса ушел примерно час; странное, должно быть, было зрелище: новорожденный бог в подгузниках с ручками, измазанными в черепашьей крови, несется по Греции. К счастью, стояла ночь и его никто не видел.

Когда Гермес добрался до тайного луга, у него буквально слюнки потекли при виде такого количества аппетитных толстых здоровых телочек — несколько сотен коров лениво бродили в высокой траве между горой и песчаным берегом Средиземного моря.

— Не буду поддаваться жадности, — сказал себе Гермес. — Думаю, с меня хватит штук пятидесяти. Вот только как потом скрыться?

Нельзя же было просто сунуть пятьдесят коровьих туш в мешок и сбежать. А если он уведет целое стадо, Аполлону не составит труда найти их по следам копыт.

Гермес в задумчивости уставился на берег. Затем перевел взгляд на росшее неподалеку миртовое дерево. Сам еще до конца не понимая, зачем все это делает, он отломал несколько веток и, вспомнив оставшуюся в гроте корзину, принялся плести из них что-то вроде мини-ковриков. Обвязав их вокруг ног, он с гордостью притопнул первыми в мире снегоступами — что было особенно круто, учитывая отсутствие в Греции снега.

Гермес сделал несколько пробных шагов по траве, затем по песку. Снегоступы оставляли после себя широкие и длинные следы, которые никак нельзя было ассоциировать с его маленькими ножками.

«Идеально, — подумал он. — Свое прикрытие я обеспечил. Осталось придумать, как быть с коровами…»

Он прошелся по лугу в своей новой обуви и вскоре смог разделить стадо, отогнав пятьдесят самых упитанных и аппетитных коров от подружек. Их он погнал к берегу.

Оказавшись на песке, Гермес щелкнул пальцами и свистнул, привлекая к себе внимание коров. Он подождал, когда все пятьдесят повернутся к нему, встав хвостами к океану, и сказал:

— Отлично, девочки. А теперь — включаем задний ход. Задний ход!

Никогда не пытались заставить пятьдесят коров пятиться? Это не так-то просто. Гермес удерживал их внимание, посвистывая и крича что-то вроде: «Би-ип, би-ип, би-ип!», размахивая руками и направляя их к воде. Стадо отступило на мелководье, после чего Гермес несколько ярдов гнал их на юг прямо по волнам, и лишь потом вновь вывел на сушу.