Круг - Страндберг Матс. Страница 51

Мину бросает взгляд на книжную полку. Шведские и английские книги вперемешку. Слава богу, это не те романы, которые у всех стоят на полках и которыми через какой-нибудь десяток лет будут завалены блошиные рынки.

– Тебе нравится что-нибудь?

Взгляд Мину падает на «Любовника» [12], она вспыхивает.

– Да, вот эта очень хорошая, – отвечает она и трогает переплет «Степного волка» [13].

«Очень хорошая». Ей хочется прибить себя. Интересная, захватывающая, прекрасная. Какое угодно прилагательное прозвучало бы лучше. Но Макс выглядит приятно удивленным.

– Это одна из моих любимых, – говорит он.

– И вот эти мне очень понравились, – продолжает она, показывая на корешки книг и надеясь, что ее стремление произвести на Макса приятное впечатление не слишком бросается в глаза.

Она и правда читала эти книги, и они ей нравятся. Но она читает и другое. Фэнтези, научную фантастику. Это, наверное, показалось бы Максу инфантильным.

– «Чужой» [14] и «Записки из Мертвого дома» [15], – говорит Макс, когда видит, на какие книги она указала. Он смеется. – Веселые книжки не для тебя, так ведь?

– Веселые книжки вгоняют меня в депрессию, – отвечает она, и это правда. Но ответ звучит так претенциозно, что Мину смущается. – Вы не подумайте, я не выпендриваюсь.

– Я и не думаю, – говорит Макс, улыбаясь в ответ. – Тебе же еще шестнадцать.

Комментарий о возрасте раздражает Мину, но внимание Макса кружит ей голову. Она садится на черный диван. Макс ставит чашки на стол и садится рядом с ней. Расстояние между ними не больше метра. Она могла бы протянуть руку и коснуться его. Если бы была другим человеком – более смелым, более красивым. Как Ванесса, например.

– Как у вас хорошо, – говорит она.

– Спасибо.

Больше он ничего не говорит. Просто смотрит на нее своими зелено-карими глазами. Взгляд Мину перемещается на дымящиеся чашки с чаем, стоящие на журнальном столике.

– Вам нравится здесь? – спрашивает она. – В Энгельсфорсе, я имею в виду.

– Нет.

Она поднимает на него глаза, он улыбается. Мину и сама не может сдержать улыбки.

– Мы такие ужасные?

– Не вы, а другие учителя. Они не хотят ничего менять. Вначале я думал, что, возможно, они со временем примут мои идеи. Но прошло уже почти полгода…

Мину всегда думала, что учителя держатся единым фронтом. И во всем согласны друг с другом.

Он говорит со мной как с взрослой, понимает она.

– И что вы собираетесь делать? – спрашивает Мину.

– Не знаю. До лета подожду. А там видно будет.

Мину тянется к чашке, надеясь чаем заглушить рвущийся из груди крик: «Не уезжай!» Чай расплескивается через край, когда она поднимает чашку, и капля кипятка обжигает ей кожу.

– Осторожно, – говорит Макс, забирая чашку.

Его рука касается ее руки, и Мину рада, что сейчас он держит чашку, а то она расплескала бы чай на них обоих.

– Спасибо, – мямлит она.

Он вытирает чашку салфеткой и снова протягивает ей. Влажные пальцы Мину скользят по гладкой фарфоровой ручке. Она осторожно подносит чашку к губам и отхлебывает горячую жидкость.

– А ты? – спрашивает он.

– Что?

Макс немного подгибает под себя одну ногу, так чтобы повернуться к ней. Его рука лежит на спинке дивана. Если бы она совсем чуть-чуть подвинулась, он мог бы обнять ее, как тогда, когда они сидели на лестнице. Она могла бы прижаться к нему, положить голову ему на грудь.

– Я подозреваю, что Энгельсфорс и ты тоже не совсем верная комбинация, – говорит он.

Мину коротко смеется, нелепым нервным смешком, и отставляет чашку. Руки ее дрожат.

– Я ненавижу этот город, – говорит она.

– Я понимаю, – отвечает Макс. – Ты не вписываешься в него.

Должно быть, заметив испуг в ее взгляде, он положил свою ладонь на ее.

– Это был комплимент, – мягко сказал он.

Его рука, такая горячая и нежная, лежала на ее руке. И он не убирал ее.

– Я вырос в такой же дыре, как Энгельсфорс, неподалеку отсюда, – продолжает он. – И знаю, каково это – чувствовать себя пленником. Какое ощущаешь одиночество, какую клаустрофобию. Но впоследствии понимаешь, что быть отличным от всех не страшно. Даже наоборот.

– У Ребекки не было с этим проблем, – говорит Мину. – В смысле, ее никто не считал странной. И при этом она была особенная.

– Она много значила для тебя, – мягко замечает Макс.

Это звучит как приглашение, как будто он говорит «если хочешь поговорить о ней, пожалуйста».

– Не только для меня, – взволнованно продолжает Мину. – Ее все любили. И конечно, Густав, ее парень. Они были такой прекрасной парой.

Мину замолкает и в волнении откидывается на спинку дивана. Ладонь Макса по-прежнему лежит на ее руке. Интересно, потеет ли тыльная сторона руки? Мину переводит взгляд на висящий на стене портрет.

– Кто это нарисовал? Я имею в виду оригинал.

Какая я молодец, подчеркнула, что вижу разницу между репродукцией и оригиналом, подумала она.

Макс убирает руку.

– Данте Габриэль Россетти, – говорит он «учительским» голосом. – Он принадлежал к движению английских художников-прерафаэлитов. Модель звали Джейн Моррис. Она была музой Россетти. Здесь он изобразил ее как Персефону, против ее воли похищенную Аидом, богом подземного мира. Она стала печальной королевой царства мертвых.

Мину смотрит на молочно-белую кожу женщины и думает, что она сама, должно быть, выглядит чудовищем в сравнении с ней.

– Красиво, – говорит она, поворачиваясь к Максу. – Она красивая.

– Помнишь, я рассказывал тебе о моей подруге? О той, что покончила с собой? – тихо спрашивает Макс.

Мину кивает.

– Ее звали Алисa. Она показала мне эту картину… Она была очень похожа на нее. И шутила, что она – реинкарнация Джейн Моррис.

– Вы любили ее.

Мину не знает, откуда пришли эти слова. Макс смотрит на нее удивленно, как будто она разбудила его.

– Да, – отвечает он. – Любил.

Она встречает его взгляд и не отводит глаз.

– Ты необычный человек, Мину, – говорит он тихо. – Я хотел бы…

Он замолкает.

– Что? – спрашивает она голосом, от которого остался только шепот.

Она придвигается ближе к нему – совсем чуть-чуть, – но кажется, будто она бросается с обрыва.

Это случится сейчас или никогда.

Пусть это случится, думает она. Пожалуйста, пусть это случится.

Рука Макса, которая только что лежала на спинке дивана, опускается к Мину на плечо и замирает там.

Они как будто стали зеркальным отражением друг друга. Когда он делает движение по направлению к ней, она наклоняется к нему, пока они не приближаются друг к другу так близко, что их губы встречаются.

Мину всегда боялась, что, когда ее кто-нибудь поцелует, она не будет знать, что делать, и опростоволосится. Но вот Макс целует ее, и это совсем не сложно. Это легко и прекрасно. Его губы теплые, нежные, со слабым привкусом чая. Его руки у нее на спине, спускаются к талии, и Мину придвигается ближе к нему.

И тут он сдерживает себя. Отодвигается от Мину, выпрямляется, убирает руки.

Он прижимает пальцы ко лбу и крепко зажмуривается, как будто у него очень сильно заболела голова.

– Прости, – говорит он наконец. – Это невозможно. Ты моя ученица… И я чересчур, чересчур стар для тебя…

– Нет, – перебивает она. – Ты не понимаешь. Мне, может быть, шестнадцать, но я не чувствую себя на шестнадцать. Со сверстниками мне даже говорить не о чем.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – говорит он. – Но когда ты станешь старше, ты поймешь, каким ребенком ты на самом деле была.

Его слова причиняют ей боль, такую сильную, что она не понимает, как еще до сих пор живет. Она поднимается с дивана.

– Мне пора, – говорит она.

Мину выбегает в прихожую, хватает куртку, заталкивает ноги в сапоги и, спотыкаясь, спешит к двери.