Проект Омега - Паттерсон Джеймс. Страница 19

Я, скажем, видела человеческого ребенка. Обычный бутуз. Не ходит еще даже. Сидит себе на полу и резиновую лягушку грызет. Перед ним белохалатник пишет мелом на огромной, во всю стену доске длинное сложное математическое уравнение.

Стоящий рядом его коллега спрашивает:

— Сколько времени потребовалось Фейнману [6] для решения этой задачи?

— Четыре месяца.

Младенец — это, похоже, девочка — бросает лягушку и подползает к доске. Белохалатник вкладывает мел ей в руку. И она тут же пишет что-то круто навороченное, уму непостижимое, что-то с большим количеством извилистых греческих буковок. А потом отползает на место, смотрит на белохалатника и тянет в рот мел. Белохалатник, который про Фейнмана спрашивал, проверяет результат и удовлетворенно кивает.

Его коллега говорит:

— Молодец, девочка. — И дает ей печенье.

В другой комнате — плексигласовые прозрачные кубы с какой-то живой материей. Мозгообразные образования тканей плавают в разноцветной жидкости. От каждого из кубов тянутся провода к компьютеру. Белохалатник печатает на компьютере команды, и мозг немедленно выдает ответы.

— По-моему, они здесь проверяют, нужно ли человеку тело, или мозг может существовать сам по себе, — объясняет Ари.

В следующем помещении полно ирейзерозаменителей, флайбоев. Развешены на крюках длинными рядами. Как старые поношенные пальто.

Красные глаза потушены и закрыты. В ногу у каждого воткнут провод. Тонкая волосатая шкура туго натянута на металлическом каркасе. В прорехи вылезают сочленения, шестеренки и платы. Эффект, должна сказать, омерзительный.

— Они заряжаются, — говорит Ари почему-то механическим голосом.

Мне постепенно становится невмоготу.

— А это, смотри, называется «Мозг на палочке», — показывает Ари за прозрачную стену.

Две металлические ноги прикреплены к металлическому позвоночнику. Конструкция движется мягко, плавно, как человек. А сверху на позвоночнике надета опять-таки плексигласовая коробка с огромным мозгообразным сгустком. Он проходит мимо нас, и мне даже из-за стекла слышно, как из коробки доносятся нечленораздельные звуки, точно он что-то лопочет и сам с собой разговаривает.

Еще одна комната — еще один человеческий детеныш. Я бы сказала, лет двух отроду. У него странно накаченное тельце. И все мышцы выступают, как у бодибилдера. Он лежа качает штангу больше чем в две сотни фунтов весом.

Все, я, наконец, не выдерживаю. Больше я этого терпеть не могу.

— И что будет теперь, Ари?

— Я тебя отвезу обратно.

В полном молчании мы возвращаемся назад, снова проезжая всю череду этой выставки достижений кошмарного хозяйства. Ари меня везет, а я пытаюсь представить себе, что он чувствует. Если дата у него на шее, действительно, дата «истечения его срока годности», каково ему знать, что его жизнь минута за минутой неуклонно подходит к концу? И с каждой секундой он все ближе и ближе к смерти. Вместе со стаей я тысячу раз смотрела смерти в лицо. Но у нас всегда была надежда: может быть, в этот раз пронесет.

Но иметь на шее татуировку со скорой датой смерти — все равно что стоять на путях лицом к несущемуся на тебя поезду. И понимать, что ноги приросли к земле, а шаг в сторону сделать невозможно. Скорее бы проверить, чистые ли у ребят шеи…

— Макс, — Ари остановился у дверей нашей камеры.

Жду, что он скажет.

— Я бы хотел… мне бы хотелось… — говорит он, но голос у него дрожит, срывается и докончить он не может.

Я не знаю, что он хочет сказать. Но мне и не надо знать. Я просто глажу его по руке, навечно обырейзеровавшейся, поросшей серой свалявшейся волчьей шерстью.

— Ничего, Ари… Мы бы все хотели…

46

На следующий день они нас отвязали.

— Нам что, уже умирать время настало? — спрашивает Надж. Она пододвинулась ко мне поближе, и я обнимаю ее за плечи.

— Не знаю, моя родная. Но если даже настало, я сделаю все что могу, чтобы прихватить с собой на тот свет, по крайней мере, десяток.

— И я тоже, — храбрится Газзи. Спасибо ему за поддержку.

Клык прислонился к стене, и я чувствую на себе его пристальный взгляд. С тех пор как мы попали в эту ловушку, у нас с ним не было ни времени, ни возможности поговорить один на один. Но, встретившись с ним глазами, я смотрю на него так, чтобы он мог понять все, что я думаю. Он взрослый человек. Ничего, стерпит даже грязную брань.

Дверь нашей камеры широко отворяется. В нее врывается поток свежего воздуха. Входит высокий светловолосый человек. Походка уверенная, властная. Идет как хозяин. Или даже царь. За ним семенит Анна Валкер и еще один белохалатник, которого я раньше не видела.

— Это ест они? — спрашивает «царь» голосом Арнолда Терминатора.

Он меня уже разозлил.

— Это есть мы, — съязвила я, и его водянистые пустые голубые глаза пронизывают меня будто лазером.

— Это будет один с именем Макс? — вопрошает он ассистента, точно я пустое место.

— Не только «будет» Макс — я есть Макс, — не даю я раскрыть ассистенту рта для ответа. — Более того, я всегда была Макс и всегда Макс останусь.

Его зрачки сузились от гнева. Так же, как и мои.

— Я могу тепер понимайт причин экстерминироват этот стай, — замечает он как бы между делом, в то время как ассистент старательно записывает в блокнот каждое его слово.

— А я теперь понимаю, почему тебя в классе всегда ненавидели, — в тон ему подхватываю я. — Так что, считай, мы квиты. А вы, мистер ассистент, так, пожалуйста, и запишите.

«Царь» меня игнорирует, но я замечаю, что у него раздраженно подергивается рот.

Следующая у него на очереди Надж:

— Это ест тот, который не может контроль свой рот, а значит, и свой мозги. Неудачный результат с ее мыслительная процесс.

Надж стоит ко мне вплотную, и я чувствую, как она напрягается всем телом:

— Сам ты «неудачный результат». Ты сейчас у меня получишь!

Вот молодец девчонка! Так его!

— Унд этот один, — он поворачивается к Газзи. — Непоправимый нарушений пищеварительной систем, — «царь» потряс головой. — Я думай, энзимный дисбаланс.

Анна Валкер внимательно его слушает. Ни единая мысль, ни единое чувство не отражаются на ее лице.

— Этот один. Про он и так все понятен. — «Царь» брезгливо махнул рукой в сторону Игги. — Множественный дефект. Полный неудач.

— Конечно-конечно, вы правы, господин доктор тер Борчт, — лопочет ассистент, лихорадочно строча в блокноте.

Мы с Клыком моментально переглядываемся. Имя тер Борчта упоминалось в файлах, которые мы украли из института в Нью-Йорке.

Почуяв, что тер Борчт говорит о нем, Игги огрызается:

— Это мы еще посмотрим, кто здесь «множественный дефект».

— Высокий, черный — в нем ничего особенный нет. — Тер Борчт презрительно оглядывает Клыка.

— Зато одевается хорошо и со вкусом, — парирую я и вижу, как губы Клыка дрогнули в улыбке.

— Унд ты, — тер Борчт снова поворачивается ко мне. — У тебя есть чип с плохой функций. У тебя есть от него сильный головной боль. И твой лидерский способность развит ниже уровень ожиданий.

— А у тебя есть задница, по которой я могу молотить отсюда и до вторника.

Он на секунду прикрывает глаза, и у меня закрадывается отчетливое подозрение, что он с трудом держит себя в руках.

Хоть один талант у меня не подлежит сомнению — доставать всяких негодяев по первое число.

47

Тер Борчт посмотрел на ассистента и коротко скомандовал:

— Надо продолжай допрос. — Потом повернулся ко мне. — Мы собирайт окончательный информаций. Потом мы вас экстерминируй.

— Ой-йой-йой! Боюсь, боюсь. Прямо вся дрожу от ужаса. Держите меня, сейчас упаду! — и я картинно затряслась всем телом.

Он гневно стрельнул в меня глазами.

— Нет, я серьезно дрожу. Ты очень страшный человек.

По правде сказать, дорогой читатель, не могу сказать, что мне надо сильно притворяться. Если в каждой шутке есть доля правды, то в моих словах правды, по меньшей мере, девяносто пять процентов.