Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа) - Осеева Валентина Александровна. Страница 127

— Постой, постой… Значит, вы Леониду Тимофеевичу даже не сказали, что готовитесь в шестой класс?

— Нет, мы сказали. Ну просто так, что занимались всю зиму, вообще…

— Ну, а он что?

— А он говорит, что летом надо отдохнуть, поработать на свежем воздухе, вообще…

Екатерина Алексеевна пристально взглянула на Петю и решительно сказала:

— Я пойду сама к Леониду Тимофеевичу, — мне необходимо посоветоваться с ним. Может, действительно незачем тянуться через силу. Идет лето, надо отдохнуть, а уж с осени — за учебу.

— Как, сесть в пятый класс? Что ты говоришь, мама! Зачем же мы так старались? Мы же почти всю программу прошли. Анатолий Александрович нас хвалил, и Костя тоже. Там совсем немного по географии осталось. А по русскому ты сама говорила, что мы хорошо идем. А теперь хочешь, чтобы мы в пятый класс сели! — Петя чуть не плакал. — Никто из ребят на это не согласится, мы слово друг другу дали, что будем драться за учебу!

— Знаешь, Петя, я всегда говорю с тобой как со взрослым человеком, но иногда, к моему глубокому сожалению, я убеждаюсь, что это еще рановато. Так и сейчас. Если ваше главное дело — учеба, то почему же вы не распределите так свое время, чтобы, по крайней мере, не пропускать занятий! Вот у нас арифметика плохо идет. Твой Трубачев первый отстает по арифметике. А Мазина я просто не узнаю! Вчера спрашиваю его, почему вы не ходите, а он стоит как дурачок и мямлит: не можем, не успеваем… Никогда не ожидала этого от Мазина! И вообще не люблю я таких жалких слов!

— Но ведь мы и правда многое не успеваем, мамочка…

— Вот-вот! Повтори еще и ты! Не успеваем, не можем, робеем, боимся — ведь этот набор жалких слов показывает, что вы не умеете правильно распределить свое время. Мне это просто слышать неприятно… Вот я тебе выпишу на бумажку все эти слова, выучи их наизусть и раз навсегда выбрось из своей памяти! — разбушевалась Екатерина Алексеевна.

— Так зачем же мне их учить наизусть, если ты хочешь, чтобы я их совсем забыл? — засмеялся Петя.

— Зачем? — Екатерина Алексеевна тоже засмеялась и махнула рукой. — Я уж прямо не знаю, как тебя воспитывать, Петя! И вообще, я устала от вас. Вы какую-то такую сложную жизнь устраиваете себе и другим. Все у вас сильно преувеличено и многое без толку… наполовину дело, наполовину фантазия. А учеба страдает от всего этого. Арифметика — такой серьезный предмет, а вы…

Петя бросался к своему столу и, раскрыв задачник, начинал заниматься. У него было еще одно тайное дело, которое стоило ему многих бессонных ночей. Из любви к матери он вместе с ней добровольно принял на себя ответственность за подготовку к шестому классу. Для этого он изо всех сил тянулся сам, ночью засиживался над задачами, чтобы быть готовым к уроку и этим облегчить матери занятия с товарищами.

— И как это ты сразу разбираешься во всем, Петя? Просто удивительно! — радовалась, глядя на сына, Екатерина Алексеевна. — Тебе очень легко даются задачи!

Петя счастливо улыбался, моргая сонными глазами. Серьезное, озабоченное выражение никогда не сходило теперь с его лица. Мазин, внимательно приглядываясь к старому другу, подмечал в нем новые, незнакомые ему черты и, неопределенно хмыкнув, говорил:

— Что это тебя, Петька, как будто в зеленую краску окунули?

— А что? — грустно спрашивал Петя.

— Да ничего. Только ты совсем стал на себя не похож. Очки тебе надо купить по дешевке.

Петя не сердился. Он знал, что и у Мазина нелегкая жизнь. Но Мазин молчал. Он никогда и ни на что не жаловался. Только один раз Петя застал его расстроенным и огорченным. Это случилось, когда одна из соседок заболела и Мазину поневоле пришлось нянчить ее троих детей. Но и об этом случае сам Мазин всегда рассказывал с доброй усмешкой:

— Ну, оставили на меня. И все на работу ушли. Кисель из морса сварили. Я дал детям ложки честь честью, поставил этот самый кисель на стол. Прихожу — все трое буро-малиновые и ревут. Кто кого ложкой по лбу трескает, кто прямо пятерней. Ну, чего тут с ними делать? Слов они не понимают, малые еще. Я рассадил их на стулья подальше друг от друга и вооружился веником. Так и сторожил, пока Петька не заявился, — усмехаясь, заканчивал свой рассказ Мазин.

Да, ему тоже жилось не сладко, и Петя не сердился на товарища. Другая стала жизнь, и в этой жизни некогда было теперь обращать внимание на всякие мелочи.

Петю беспокоила учеба. В прошлый раз Васек обещал, что снова наладит аккуратное посещение уроков. Петя волновался, ждал и начинал приходить в отчаяние.

Разговоры с Петей не успокаивали Екатерину Алексеевну. И, как всякий человек, которого мучат какие-нибудь заботы, она вела сама с собой длинные разговоры — то упрекала себя в том, что поддержала решение ребят одолеть пятый класс, то горячо возражала себе: как можно было не поддержать!

Такое желание учиться… Самолюбивые ребята! Кто знает, как бы повлияло на них вынужденное второгодничество? Петя только-только выпрямился, его друг Коля Мазин — тоже. А сколько было положено труда, чтобы приучить этих мальчиков к учебе!…

Екатерина Алексеевна вспоминала те дни, когда она вошла в дом Русаковых и увидела одинокого, заброшенного Петю, привыкшего изощряться в разных хитростях перед отцом. Мальчик смотрел на нее тогда испуганно и недоверчиво — ведь она была для него только «мачехой».

Вспоминая об этом, Екатерина Алексеевна горько улыбалась. Никто не знает, как ей трудно было примирить отца с сыном! Она взяла на себя ответственность за воспитание мальчика, она не позволила отцу запугивать сына наказаниями. И с каждым днем Петя становился лучше. С каким торжеством принес он в прошлом году отличные переводные отметки! С какой радостью называл он ее «мамой», а для нее это слово было самой высокой наградой. Она так хотела быть для него хорошей матерью! Именно поэтому, ради него и ради его товарищей, она согласилась с ними заниматься, готовилась к урокам, нервничала, недосыпала.

Она мечтала о том времени, когда кончится война, вернется Петин отец. У них будет дружная трудовая семья. Екатерину Алексеевну беспокоило равнодушное отношение мальчика к отцу. Петя редко вспоминал о нем; гораздо чаще, с искренним беспокойством он говорил о своем учителе, о Мите.

Екатерина Алексеевна часто беседовала с Петей об отце, постепенно прививая мальчику мысль, что отец — ему близкий, дорогой человек. Она не оправдывала сурового обращения отца с Петей, но находила глубокие, извиняющие причины. Петино сердце теплело медленно, постепенно…

Думая обо всем этом, Екатерина Алексеевна снова возвращалась мыслью к занятиям. Что же делать? Бросить сейчас — поздно. Ребята изо всех сил тянулись всю зиму! В конце концов она решила, проверив еще раз хорошенько знания ребят по всем предметам, пойти к Леониду Тимофеевичу, рассказать все откровенно и просить совета.

«Июль, август…» — мысленно считала Екатерина Алексеевна. Впереди оставалось только два месяца.

Глава 28

НЮРА СИНИЦЫНА

Нюра стояла у окна в палате и слушала, как шумит ветер, как, положив на подоконник ветки, с тихим шорохом касаясь ее рук, качается Валина березка. Нюра видела в темноте тонкий белый ствол молодого деревца, и сердце ее сжималось неостывающей тоской по Вале.

В палате не зажигали огня. Раненые, лежа на койках, глядели в раскрытое окно на выступающие в темноте кусты, на белые колышки забора, на развешанные между деревьями стираные халаты, на все, что было видно из окна и вносило с собой в палату какое-то разнообразие.

В палате «4 Б» кое-где уже слышалось сонное дыхание, разговор затихал. В сумерках смутно белели лица, шевелились закинутые за голову руки. Кто-то, осторожно шаркая туфлями, выходил в коридор…

До Нюры долетел приглушенный шепот. Облокотясь на подушку, Вася рассказывал соседу по койке:

— …Идем мы, леса густые… Мороз словно стекло под лигами рассыпал. Сучья трещат… Видим — ночевать надо. Разгребли мы снег под елью, застелили ветками, поверх палатку положили, легли вчетвером, друг о друга греемся…