Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа) - Осеева Валентина Александровна. Страница 134

У Васька помутились в глазах.

— По нашей дороге… здесь? — тихо спросил он.

— Ну да. Ответственный поезд вел… Да что ты побелел весь? Ведь это давно было, еще когда фашисты к Москве подходили, когда их гнали отсюда почем зря.

— Я отца с начала войны не видел… Я его ждал, ждал… А он проехал… мимо проехал… — в отчаянии пробормотал Васек.

Андрейка нахмурился:

— По делу проехал, не на гулянку… А ты что ж больно за отца цепляешься? Ты и сам не маленький, сам себя обосновать можешь — работа везде есть. Я вот тоже за родителей цеплялся, а как пришли в наше село фашисты, тут уж все перемешалось:

и отец партизан, и сын партизан… старые деды и те в партизанах. На годы свои никто не глядел. Разве что грудной при матери находился.

Васек все еще думал об отце:

— Не написал, проехал мимо, а я не знал ничего…

— Война — что тут сделаешь! Вот убили моих родителей, и остался я один. Только до двенадцати лет и походил в детях. Теперь сам за себя соображаю.

Васек очнулся и с горячим сочувствием поглядел на «деповщика»:

— И никого-никого у тебя тут нет?

— Как — нет! Я в город часто хожу — там у меня земляки.

— Земляки? Из вашей деревни?

— Необязательно из моей. Все деревни наши, — сбрасывая с комбинезона крошки, спокойно ответил Андрейка и тут же спросил: — А ты, помимо отца, кто такой есть? Школьник?

— Конечно. Пионер-школьник.

Васек стал рассказывать про себя, про своих товарищей. Потом встал, заторопился:

— Ну, прощай, Андрей Иваныч!

— На работе я «Андрей Иваныч», а так, запросто, конечно, Андрейкой меня зовут.

— А я — Васек. Васек Трубачев. Будешь в городе — приходи ко мне.

Васек сказал свой адрес, вынул из кармана карандаш:

— Запиши, а то забудешь.

— Не забуду, у меня память крепкая. Я на комсомольских собраниях сижу и все до слова запоминаю, — похвастал Андрейка.

Васек усмехнулся:

— Да разве ты комсомолец? — Он окинул взглядом тщедушную фигурку Андрейки и строго сказал: — Не хвастай зря! Андрейка обиделся:

— Я и не хвастал! В комсомольцы меня через год примут. Года не вышли. А на открытые комсомольские собрания я хожу из интереса. У нас скоро вечерняя школа откроется, и туда буду ходить. Как-никак, а образование свое получу полностью, — уверенно сказал он.

Васек протянул руку:

— Ну, до свиданья, Андрейка! Ты хороший парень. Андрейка с готовностью пожал протянутую руку:

— Как услышу что про твоего отца — прибегу. А ты как заскучаешь, так и приходи.

С тех пор мальчики подружились. Сидя вдвоем на пригорке, рассказывали друг другу свои дела. Один раз Андрейка пожаловался на младшего мастера:

— Молодой, а замашки старорежимные имеет. Нехорошими словами ругается, сегодня ведерком с мазутом на меня замахнулся.

Васек возмущался:

— А ты что ж молчишь? Взял бы да сказал про него старшим.

Андрейка, подперев худенькой рукой голову, тяжело вздыхал:

— Нельзя. Он говорит: «Я больной, нервный». Как я на больного жаловаться буду? Тут один раз секретарь партийного комитета, хороший старик, вызвал меня и спрашивает: «Ты что, Андрей Иваныч, невеселый? Может, обижает кто?» — Андрейка прищурил серые узкие глаза. — Смолчал я. Зачем кашу заваривать! С больного человека какой спрос! «Ничуть, — говорю, — меня никто не обижает, а вот вы бы для младшего мастера санаторий схлопотали, это, конечно, и меня бы выручило».

Молодого мастера действительно отправили на излечение. И Васек долго смеялся, когда Андрейка сообщил ему, что исхлопотал своему обидчику санаторий.

Недавно, встретив Андрейку на улице, Васек пожаловался ему, что не хватает времени на учебу, много дела на ремонте, а рабочих достать сейчас трудно.

— Так ты что ж молчишь? У меня земляки — народ боевой. Только кликну — все придут… весь рабочий класс, разных специальностей. Ты только скажи!

Васек почему-то представил себе целую армию железнодорожников и засмеялся.

— Скажу, если надо будет, — пообещал он, чтобы не обидеть нового друга.

Теперь, стоя на пригорке, Васек вспомнил, что Андрейка обещал зайти к нему, да так и не зашел. И сейчас не идет повидать своего друга. Васек долго стоит и, прикрыв глаза рукой, смотрит на раскрытые ворота депо, на скрещенные железнодорожные пути, на рабочих в замасленных комбинезонах. Нигде не видно светлой, белобрысой головы Андрейки.

«Работает, верно. Утром его не повидаешь — надо в обеденный перерыв приходить», — грустно думает Васек и, посидев в одиночестве, торопливо идет в город. Ребята ждут его, в десять часов они все вместе пойдут к Екатерине Алексеевне. Часы на площади показывают девять.

Глава 35

СТАРЫЕ И НОВЫЕ ТОВАРИЩИ

Ребята уже были на пустыре. Васек окинул взглядом двор. Ему показалось, что школьников стало еще больше. Какие-то девочки обнимали Лиду и Нюру. Увидев его, они всей гурьбой бросились навстречу:

— Васек! Здравствуй, Васек!

— Трубачев, здорово!

Перед глазами Васька замелькали знакомые лица, со всех сторон потянулись к нему дружеские руки.

— Васек, нас шестеро приехало! Нам все уже рассказали об Украине. Ой, мы так вас ждали тогда!… — быстро-быстро заговорили две девочки.

— Мы приехали, а тут новая школа ремонтируется! Вот счастье! И мы все тут! — радостно улыбаясь, говорила Надя Глушкова.

— Молодец ты, Трубачев! — хлопнул Васька по плечу одноклассник Коля Чернышев. — Нам ребята все рассказали. Я тебя даже не думал уже увидеть после Украины! А потом вдруг приходим в старую школу, а нам говорят, что вы живы и что школа в другом месте теперь будет… А ты кто здесь? Бригадир, наверно? Мы тоже работать будем.

Чья-то белобрысая голова с колючим ежиком стриженых волос выросла вдруг перед Васьком.

— Белкин! Леня Белкин!

Мальчики крепко обнялись.

— Ну, жив? Я так и знал, что ты жив! Даже не думал никогда… — бормотал Леня Белкин, моргая белыми ресницами и не выпуская Васька из своих объятий. — Гляди, Васек, вон Медведев стоит!

Небольшой, аккуратненький мальчик с растроганной улыбкой подошел к Трубачеву.

— Я тоже приехал… — смущаясь, сказал он.

— Мы уже с Леонидом Тимофеевичем виделись. Он про тебя сегодня спрашивал. Там печник пришел, — щебетала толстенькая, румяная девочка, дергая Васька за рукав. — А мы на Урале были, учились. В шестой класс перешли…

Васек едва успевал отвечать на вопросы, крепко пожимая руки бывшим товарищам.

— Понимаешь, Васек, печник-то — женщина, — таинственно, подняв брови, сообщил ему Саша.

— Ну и что же, что женщина? — вмешалась Лида Зорина, окруженная своими прежними подругами. — Слышите, девочки, печник — женщина! Вот как интересно, правда?

— А где она? Где она?

— Подождите, не смотрите все вместе, — сказала, подходя, Нюра. — Некрасиво получается. Как будто никогда не видели печника-женщину.

— Одинцов, — крикнул Васек, — что это они говорят? Печник — женщина?

— Ну да! Сейчас увидишь. Она разговаривает с Леонидом Тимофеевичем… А вот новенькие ребята! — Одинцов помахал рукой стоящим в отдалении мальчикам: — Идите сюда, ребята!… Это Васек Трубачев! Познакомьтесь!

— Меня зовут Боря Тишин, а это мой товарищ, Гриша Петрусин.

Васек поздоровался.

— Вы из какого класса?

— Мы перешли в шестой класс с круглыми пятерками, отличники, — сказал Тишин, растопыривая широкую, как лопатка, ладонь с короткими, толстыми пальцами. — Нам интересно вообще, по-товарищески, узнать, как будет со школой. Что-то не видно, чтобы она развернулась к первому сентября.

— Иначе, вы сами понимаете, нам нет смысла включаться в работу и, короче говоря, месить тут грязь, — тонким фальцетом вставил Петрусин.

Васек внимательно оглядел новых товарищей. На обоих были чистенькие курточки, отглаженные брюки. Тишин был меньше ростом, серые глаза его глядели исподлобья, короткий, широкий нос над вздернутой верхней губой был покрыт желтыми веснушками. У Петрусина, наоборот, лицо было смазливое, с мелкими чертами, аккуратный носик сидел прямо, глаза смотрели на собеседника мягко, и во всех движениях его складной фигуры чувствовалась прирожденная ловкость.