Путешествие - Ласки Кэтрин. Страница 37

Через некоторое время брат с сестрой встретили Сумрака и Копушу с Примулой. Примула сменяла свое ягодное ожерелье на маленький гребешок, а Копуша сторговал ракушку в обмен на гладкий камешек.

— Они говорят, что он из далекого океана и что когда-то в нем жило какое-то крошечное существо, — похвастался он.

Когда луна начала бледнеть, Мэгз стала складывать свои товары. Пора было желать друг другу спокойного света, но тут Сорен неожиданно заметил, что Эглантина исчезла. Сначала он страшно перепугался, но вскоре увидел, что сестра застыла перед куском тряпки, на которой были разложены камушки и кусочки стекла.

Болтушка торопливо упаковывала нераспроданные безделушки.

— Так и стоит, как примерзшая, — пояснила она подошедшему Сорену. — И не шелохнется! Как уставилась на этот камень с блестками, так и окаменела. Это не золото, честное слово. Мэгз говорит, это кусочки какой-то слюды. Вроде пустяковина, зато смотрится красиво. Миленький камушек, правда? Посверкивает, а если поднять повыше, то словно просвечивает насквозь. Похоже на пыльное зеркало. Неудивительно, что твоя сестренка так обалдела. Слушай, она ведь у тебя немного не в себе, да? — тихонько шепнула сорока. — Смотри, подружка, сейчас я покажу тебе, что умеет этот камушек. — С этими словами помощница торговки приподняла камень, неожиданно оказавшийся тонким как лезвие. — Гляди-ка! — Болтушка поднесла кусок слюды к луне, опускавшейся за темный горизонт.

Стоило лунному свету коснуться гладкой поверхности, как камень заискрился. И в тот же миг раздались звуки арфы — это гильдия арфисток приступила к вечернему музицированию. Разумеется, никто не мог заметить, как на одну мельчайшую долю секунды каменное лезвие вспыхнуло в вихре мерцающего света и музыки.

И тут Эглантина вдруг начала дрожать.

— Это Место! Место! — безумно выкрикивала она.

Сорен и сам не знал, откуда он понял, что нужно делать. Он просто положил коготь сестре на плечо и медленно повернул ее к себе.

— Эглантина, — негромко позвал он. Его сестра моргнула.

— Сорен? Ах, Сорен! — закричала она, и он крепко обхватил ее крыльями.

— Я ничего не делала, Мэгз, клянусь! — истерически вопила Болтушка. — Я просто подняла этот кусок стекла, который мы раздобыли в замке под Амбалой, а она взяла, да и спятила!

— Отведи меня к музыке, Сорен! Отведи меня к музыке! Отведи нас всех к музыке! — кричала Эглантина.

ГЛАВА XXV

Занавес ночи

Сорен сидел на тонкой ветке рядом с Эглантиной. Одним крылом он обнимал ее за плечи. Это было какое-то чудо. Его сестра вернулась — на этот раз по-настоящему вернулась! А потом сказала, что хочет послушать арфу. Если бы она попросила его перевернуться вверх хвостом или в одиночку полететь на стаю ворон, Сорен, не раздумывая, подчинился бы.

Он просто задыхался от счастья. Остальные спасенные совята сидели на ветках снаружи концертного зала. Мадам Плонк редко позволяла совам наблюдать за репетициями, но сегодня сделала исключение из правил. Сам Борон прилетел сюда и сел по другую сторону от Эглантины.

Все молча смотрели, как домашние змеи из гильдии арфисток заняли свои позиции на инструменте. Половина гильдии играла на высоких струнах, другая половина — на низких, и лишь несколько самых талантливых арфисток отвечали за полутона. Их обязанность заключалась в том, чтобы прыгать через октавы.

Как известно, октава состоит из восьми нот. У арфы мадам Плонк было шесть с половиной октав, от до-бемоль ниже средней до до соль-бемоль. Соль-бемоль находилась тремя с половиной октавами выше средней до. Теперь вам понятно, почему так трудно было найти змею, которая могла бы совершать такой большой прыжок за долю секунды, извлекая из инструмента неземной, льющийся звук? Кроме способностей от исполнительницы требовалась немалая сила и выносливость.

Но миссис Пи оказалась прирожденной арфисткой. Сорен зачарованно моргал, глядя, как розовая молния пляшет среди струн, наполняя ночь дивными звуками. Неужели этой молнией была его добрая старая миссис Плитивер?

Вот она снова вернулась на свое место, и инструмент заиграл чуть ниже. Это было завораживающее зрелище. Прекрасна была не только музыка, но и сами музыкантши: окрашенные в различные оттенки розового, они скользили по арфе, сплетая на ее струнах постоянно меняющийся узор.

Теперь они играли старинную лесную кантату. Голос мадам Плонк таинственно вплелся в звуки арфы.

Сорен посмотрел на Эглантину. В глазах ее застыло спокойное, мечтательное выражение. Все спасенные совята совершенно переменились. Никто больше не клацал клювом, никто не бормотал о великом Тито. Все были спокойны и счастливы.

Борон пристально наблюдал за ними с высокой ветки. Он был не на шутку озадачен. Разумеется, приятно, что совята пришли в себя и перестали молоть всякую чушь. Но как и почему это произошло? Нет, сдается ему, что где-то за морем Хуулмере притаилась опасность пострашнее безумных сов из Сант-Эголиуса! Почему же Эзилриб до сих пор не вернулся?

Барран, возвратившаяся посереди репетиции, очень удивилась, узнав, что старика все еще нет. Она была уверена, что он вылетел раньше нее.

— Не тревожься, дорогая. Он скоро появится, — попытался успокоить ее Борон.

Сорен посмотрел на Борона с Барран. Он видел, что оба не на шутку встревожены. Странное чувство шевельнулось у него в желудке, но тут Гильфи обернулась к нему и прошептала:

— Мне кажется, они очень волнуются за Эзилриба. Сорен моргнул.

— Может быть, завтра нам стоит слетать поискать его? Сумрак с Копушей опустились на ветку рядом с ними.

— Поискать? — спросил Копуша. — Кого поискать?

— Эзилриба, кого же еще? — ухнул Сумрак. — Я все слышал. Внезапно пульсирующая вспышка света озарила небо над их головами, и все совы дружно ахнули.

— Что это? Что это такое?

— Великий Глаукс, мы получили благословение! — прогудел Боран.

— Это Глауксова Аврора, — пропела Барран.

Сорен, Гильфи, Копуша и Сумрак с Эглантиной в недоумении переглянулись. Слова царственной четы не имели для них никакого смысла.

Но тут небо вдруг расцвело, и яркие краски, словно знамена, заполыхали в ночи. Внезапно мадам Плонк сорвалась со своего насеста и вылетела в полыхающую зарницами ночь. Продолжая петь, она носилась среди длинных свитков света, и ее белоснежное тело окрашивалось всеми цветами радуги.

Это было просто невыносимо прекрасно. Сорен вспомнил то далекое утро, когда они с мадам Плонк летали сквозь радугу. Но даже радуга бледнела перед полотнищами света, в которые сейчас завернулась ночь.

Чем ярче разгоралось сияние, тем дальше отступала тревога за сестру.

Небо манило, мерцающий свет звал к себе. Но во всем этом было что-то странное. Сорен почувствовал предательскую дрожь в желудке. Он знал, что за этими разноцветными занавесями притаилась тьма. Эзилриб все еще не вернулся. Сант-Эголиус никуда не делся, как никуда не исчезло и жуткое пророчество. «Вы еще пожалеете…» Да, Эглантина очнулась, но вернулась ли она на самом деле? Та ли эта Эглантина?

Сорену вдруг показалось, что он навсегда утратил способность доверять кому и чему-либо. Слишком уж странным предстал мир в эту ночь. Словно все перевернулось с хвоста на голову, и то, что совы называют небесами, обрушилось на землю, поглотив ночь.

«Но ведь это не так!» — одернул себя Сорен.

И тут Эглантина прижалась к нему и прошептала:

— Разве это не прекрасно, Сорен? Разве это не прекрасно?

— Прекрасно, — рассеянно ответил он.

Не успел Сорен произнести свой ответ, как желудок его сжался от неведомого страха.

«Что со мной? Мы с Эглантиной снова вместе, и нам не нужны все эти краски для того, чтобы быть счастливыми! Ведь просто летать с ней рядом, крылом к крылу, для меня все равно, что попасть в глаумору на земле. Завтра — да-да, завтра! — я отправлюсь на поиски Эзилриба!»