Удивительное путешествие кролика Эдварда - ДиКамилло Кейт. Страница 8

С тех пор, куда бы ни приходили Бык, Люси и Эдвард, кто-нибудь из бродяг непременно сажал кролика себе на колени и шептал ему на ухо имена своих детей. Бетти, Тэд, Нэнси, Уильям, Джимми, Айлин, Скиппер, Фэйт…

Эдвард и сам хорошо знал, как хочется повторять имена тех, кто много значат в твоей жизни.

Абилин, Нелли, Лоренс…

Он познал тоску по любимым людям. Поэтому он слушал бродяг очень внимательно. И сердце его раскрывалось широко, словно объятия. А потом даже шире и шире.

Эдвард скитался с Люси и Быком довольно долго, почти семь лет, и стал за это время настоящим бродягой: он был счастлив только в пути, и ему уже не сиделось на месте. Успокаивал его лишь перестук колёс, он стал для Эдварда самой желанной музыкой. Кролик мог бы ехать по железной дороге без конца. Но однажды ночью в Мемфисе, когда Бык и Люси спали в пустом товарняке, а Эдвард их охранял, пришла беда.

В товарный вагон вошёл какой-то человек, посветил фонариком в лицо Быку, а потом растолкал его пинками.

– Ну ты, жалкий бродяга, – грубо сказал он, – грязный жалкий бродяга. Мне уже опостылело, что ваша братия спит тут повсюду, в каждой щели. Вам тут не мотель.

Бык медленно сел, а Люси залаяла.

– А ну заткнись, шавка, – сказал сторож и пнул Люси ногой в бок. Она даже взвизгнула от неожиданности.

Всю свою жизнь Эдвард прекрасно знал, кто он такой: знал, что он кролик, что сделан он из фарфора, что у него есть руки, ноги и уши, которые гнутся. Ну, впрочем, гнуться сами по себе они не умели, только если он был в руках у какого-нибудь человека. Сам-то он не мог двигаться. И он никогда не сожалел об этом так сильно, как в ту ночь, когда сторож нашёл его, Быка и Люси в пустом товарном вагоне. Эдварду ужасно хотелось защитить Люси. Но он ничего не мог поделать. Он мог только лежать и ждать.

– Ну, чего молчишь? – рявкнул сторож. Бык поднял руки над головой и сказал:

– Мы заблудились.

– Ха, заблудились! Ничего лучше не придумал? А это что ещё такое? – И он направил луч фонарика прямо на Эдварда.

– Это Малоун, – сказал Бык.

– Какого чёрта? – сказал сторож и пнул Эдварда мыском ботинка. – Всё это непорядок. Вы сами – непорядок. Но я непорядка не допущу, во всяком случае, в мою смену. Нет, шалишь. Пока я тут за что-то отвечаю, непорядка не будет.

Внезапно поезд тронулся.

– Нет, шалишь, – снова сказал сторож. – Не будут у меня кролики ездить зайцами. – Он повернулся, открыл дверь вагона и пинком выбросил Эдварда куда-то во тьму.

И кролик полетел вверх тормашками по терпкому весеннему воздуху.

Уже издалека он услышал, как тоскливо взвыла Люси.

– Уууууу, УУУУУУУУ– ~ плакала Люси.

Эдвард сильно ударился при приземлении, а потом долго катился кувырком с высокой грязной насыпи. Наконец он остановился.

Он лежал на спине под ночным небом. Мир вокруг безмолвствовал. Эдвард больше не слышал Люси. И перестука вагонных колёс он тоже больше не слышал.

Он взглянул на звёзды. Начал было перечислять названия созвездий, но вскоре замолчал. «Бык, – прошептало его сердце. – Люси».

Сколько же раз придётся ему прощаться с людьми, не имея даже возможности сказать им «прощай»? Тут свою песню затянул одинокий сверчок. Эдвард прислушался.

И что-то в глубине его души заныло, заболело. Жаль, что он не умеет плакать.

Глава пятнадцатая

А утром взошло солнце, и песню сверчка сменили птичьи трели. По тропинке под насыпью шла старуха и споткнулась прямо об Эдварда.

– Хм, – сказала она и ткнула в Эдварда своей длинной палкой. – Похоже, кролик.

Поставив корзинку на землю, она наклонилась и пристально посмотрела на Эдварда.

– Кролик. Только ненастоящий. – Она выпрямилась, снова хмыкнула, а потом почесала спину. – Что я всегда говорю? Я говорю, что всему найдётся применение. Всё пригодится.

Но Эдварду было всё равно, что она говорит. Резкая душевная боль, которую он испытал вчера ночью, уже притупилась, её сменили абсолютная пустота и отчаянье.

«Хочешь, подними меня, хочешь – оставь валяться здесь, – думал кролик. – Мне совершенно всё равно».

Но старуха его подняла.

Она сложила его пополам, сунула в свою корзинку, где пахло водорослями и рыбой, и пошла дальше, помахивая корзинкой и напевая:

– «Никто не видел и не ведал тех бед, что повидала я…»

Эдвард невольно прислушался.

«Я тоже видел разные беды, – подумал он. – Могу поклясться, я повидал их немало. И похоже, они никак не кончатся».

Эдвард был прав. Его беды на этом не кончились.

Старуха нашла ему применение: прибила его бархатные ушки гвоздями к деревянному шесту у себя в огороде. Раскинула ему руки, будто он летит, и накрепко прикрутила проволокой. На шесте, кроме Эдварда, было множество ржавых и колючих консервных банок. Они позвякивали, побрякивали и поблёскивали на утреннем солнце.

– Ну ты-то их распугаешь хорошенько, – сказала старуха.

«Кого надо распугивать?» – вяло удивился Эдвард.

Скоро обнаружилось, что речь шла о птицах.

О воронах. Они налетели целой стаей – каркали, вопили, носились над его головой, чуть ли не чиркая по ней когтями.

– Ну же, Клайд! – недовольно сказала женщина и захлопала в ладоши. – Изобрази что-нибудь посвирепее. Кыш!

Клайд? Эдвард почувствовал, как на него накатила усталость – такая сильная, что он готов был вздохнуть вслух. Неужели миру ещё не надоело давать ему всё новые и новые неправильные имена?

Старуха снова захлопала в ладоши.

– Кыш! Кыш! А ну-ка за работу, Клайд. Давай распугивай птиц.

И она направилась к своему маленькому домику в дальнем конце огорода.

Зато птицы не отставали. Они кружили над головой. Дёргали клювами нитки, распустившиеся на свитере. Особенно докучала ему одна ворона, она совсем не хотела оставить его в покое. Усевшись прямо на шест, она стала кричать Эдварду в левое ухо своё мрачное «кар-кар». И кричала долго-долго, без остановки. А солнце меж тем поднималось всё выше и сияло всё нестерпимее. Оно ослепило Эдварда, и на миг ему показалось, что большая ворона – это Пелегрина.

«Ну же, давай, – подумал он, – превращай меня в бородавочника, если хочешь. Мне всё равно. Мне всё уже давно всё равно».

«Кар-кар», – каркала ворона Пелегрина.

Наконец солнце зашло, и птицы улетели. А Эдвард всё висел, прибитый за бархатные уши, и смотрел в ночное небо. Он видел звёзды. Но впервые в жизни они не приносили ему покоя. Наоборот, ему казалось, что они издеваются, насмехаются над ним. Звёзды словно говорили: «Ты там, внизу, совсем один. А мы здесь, наверху, в созвездиях. Мы все вместе».

«Но меня очень сильно любили», – возразил Эдвард звёздам. «Ну и что из этого? – отвечали звёзды. – Какая разница, любили тебя или нет, если ты всё равно остался совсем один?»

Эдвард не нашёлся с ответом.

В конце концов небо посветлело, и звёзды исчезли одна за другой. Вернулись птицы, а потом в сад вернулась старуха.

С собой она привела мальчика.