Робинзон Крузо - Дефо Даниэль. Страница 62

Не забыл я также вознестись к небу благодарной душой. Да и мог ли я не проникнуться благодарностью к Тому, кто столь чудесным образом охранял меня в пустыне и не дал мне погибнуть в безотрадном одиночестве? И кого мог я благодарить за свое избавление, как не Того, кто источник всех благ, всякого утешения и отрады?

Когда мы немного успокоились, капитан сказал мне, что привез мне кое-что подкрепиться из корабельных запасов, которые еще не успели расхитить негодяи, так долго хозяйничавшие на корабле. Вслед затем он крикнул матросам, сидевшим в лодке, выгрузить на берег тюки, предназначенные для губернатора. Их было столько, что могло показаться, будто я вовсе не собираюсь уезжать с ним, а остаюсь на острове до конца моих дней.

В тюках оказалось: во-первых, целая батарея бутылок с крепкими напитками, в том числе шесть больших (в две кварты каждая) бутылок мадеры, затем: два фунта превосходного табаку, двенадцать огромных кусков говядины, шесть кусков свинины, мешок гороху, около ста фунтов сухарей, ящик сахару, ящик белой мужи, полный мешок лимонов, две бутылки лимонного соку и еще много разных разностей по части яств и питья. Но главное, мой друг позаботился снабдить меня одеждой, которая была еще в тысячу раз нужнее еды. Он мне привез полдюжины новых совершенно чистых рубах, шесть очень хороших шейных платков, две пары перчаток, шляпу, башмаки, чулки и отличный собственный костюм, почти не надеванный, – словом, одел меня с головы до ног.

Легко себе представить, как приятен был для меня этот подарок в моем тогдашнем положении. Но до чего неуклюжий был у меня вид, когда я облекся в новый костюм, и до чего мне было неловко и неудобно в нем первое время.

Как только кончалась церемония осмотра вещей и я велел отнести их в мою крепость, мы стали совещаться, что нам делать с пленными. Вопрос был в том, не будет ли рискованно взять их с собой в плавание, особенно двоих, которых капитан аттестовал как неисправимых негодяев. По его словам, это были такие мерзавцы, что если бы он и решился взять их на корабль, то не иначе, как в качестве арестантов, т. е. закованными в кандалы, с тем, чтобы отдать их в руки правосудия в первой же английской колонии, в которую придется зайти. Словом, капитан был в большом смущении по этому поводу.

Тогда я сказал ему, что, если он желает, я берусь так устроить, что эти два молодца станут сами упрашивать нас оставить их на острове. «Пожалуйста устройте, я буду очень рад», – отвечал мне капитан.

«Хорошо», – сказал я. «Так я сейчас за ними пошлю и поговорю с ними от вашего имени». Затем, позвав к себе Пятницу и двух заложников (которых мы теперь освободили, так как товарищи их сдержали данное слово), я приказал им перевести пятерых пленников из пещеры, где они сидели, на дачу (но отнюдь не развязывая им рук), и там дожидаться меня.

Спустя некоторое время я отправился туда в своем новом костюме и на этот раз уже в качестве самого губернатора. Когда все собрались и капитан сел подле меня, я велел вывести к себе узников и сказал им, что мне в точности известно их преступное поведение по отношению к капитану и то, как они дезертировали с кораблем и, наверное, занялись бы разбоем, если бы, по воле Провидения, не упали в ту самую яму, которую они вырыли другим.

Я сообщил им, что, по моему распоряжению, корабль возвращен законному владельцу и приведен на рейд, капитан же, ими выбранный, получил заслуженное возмездие за свою измену; вскоре они увидят его висящим на рее. Затем я спросил у них, что они могут сказать мне в свое оправдание, так как я намерен казнить их как пиратов, на что имею полное право по занимаемой мной должности.

Один из них ответил за всех, что им нечего сказать в свое оправдание, но что капитан обещал им пощаду и потому они смиренно умоляют меня оказать им милость – оставить их в живых. Но я сказал им: «Право не знаю, какую милость я вам могу оказать. Я решил покинуть этот остров со всеми моими людьми; мы уезжаем в Англию на вашем корабле. Что же касается вас, то капитан говорит, что взять вас с собой он может не иначе, как закованными в кандалы, с тем, чтобы по прибытии в Англию предать вас суду за бунт и измену. А вы сами знаете, что вам за это грозит виселица. Итак, едва ли мы окажем вам благодеяние, взяв вас с собой. Если вы хотите знать мое мнение, то я посоветовал бы вам остаться на острове; постарайтесь устроиться здесь: только при этом условии, – так как мне дано разрешение уехать отсюда, – я могу помиловать вас».

Они с радостью согласились на мое предложение и очень благодарили меня, говоря, что, конечно, лучше жить в пустыне, чем воротиться в Англию только затем, чтобы попасть на виселицу.

Капитан сделал вид, будто у него есть возражения против моего плана и он не решается оставить их здесь. Тогда я, в свою очередь, сделал вид, что рассердился на него. Я сказал ему: «Они мои пленники, а не ваши. Я обещал помиловать их и сдержу свое слово; если же вы не находите возможным согласиться со мной, так я сейчас же выпущу их на свободу, и тогда ловите их сами, как знаете».

Пленники еще раз горячо поблагодарили меня за заступничество, и таким образом дело было улажено. Я приказал развязать их и сказал им: «Теперь ступайте в лес на то место, где мы вас забрали; я прикажу оставить вам несколько ружей и амуницию и дам необходимые указания на первое время. Вы можете очень недурно прожить здесь, если захотите». Вернувшись домой после этих переговоров, я начал собираться в дорогу. Я, впрочем, предупредил капитана, что не могу быть готов раньше следующего утра, и попросил его ехать на корабль без меня и готовиться к отплытию, а поутру прислать за мной катер. «Да прикажите, – прибавил я, – повесить на рее труп того бездельника, которого они выбрали в капитаны: я хочу, чтоб его видели те пятеро, что остаются здесь».

Когда капитан уехал, я велел позвать ко мне пятерых пленников и завел с ними серьезный разговор об их положении. Повторив, что, по моему мнению, они избирают благую часть, оставаясь на острове, так как, если они вернутся на родину, их непременно повесят, я указал им на корабельную рею, где висело бездыханное тело их капитана, и сказал, что и их ожидала бы такая же участь.

Затем, заставив их еще раз подтвердить, что они охотно остаются, я им сказал, что намерен ознакомить их с историей моей жизни на острове, чтоб облегчить им первые шаги, и приступил к рассказу. Я рассказал им все подробно, как я попал на остров, как собирал виноград, как посеял рис и ячмень, как научился печь хлеб. Я показал им свои укрепления, свои поля и затоны, – словом, сделал все от меня зависящее для того, чтобы они могли устроиться удобно, не забыл и предупредить их и о том, что в скором времени к ним могут приехать шестнадцать испанцев; я дал им письмо для ожидаемых гостей и взял с них слово, что они примут их в свою общину на равных с собою правах.

Я оставил им все свое оружие, а именно пять мушкетов, три охотничьих ружья и три шпаги, а также полтора бочонка пороха, которого у меня сохранилось так много потому, что, за исключением двух первых лет, я почти не стрелял. Я дал им подробное наставление, как ходить за козами, как их доить и откармливать, как делать масло и сыр. Короче говоря, я передал им в немногих словах всю историю своей жизни на острове. В заключение я пообещал им упросить капитана оставить им еще два бочонка пороха и семян огородных овощей, которых мне так недоставало и которым я был бы так рад. Мешок с горохом, который капитан привез мне в подарок, я тоже отдал им на хозяйство – с советом употребить его весь на посев.

Дав им это наставление, я простился с ними на другой день и переехал на корабль. Но как мы ни спешили с отплытием, а все-таки не успели сняться с якоря в ту ночь. На следующий день, на рассвете двое из пяти изгнанников приплыли к кораблю и, горько жалуясь на троих своих товарищей, Христом Богом заклинали нас взять их с собой, хотя бы потом их повесили, потому что, по их словам, им все равно грозит смерть, если они останутся на острове.