Три Толстяка - Олеша Юрий Карлович. Страница 6
Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать — ни за что в жизни.
«Теперь я понимаю все, — подумал он, — это не птичник и не фруктовая лавка. Это — кондитерская. А я сижу в торте!»
Так оно и было.
Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства. Троном был торт.
Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бури — и был готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал.
— Торт погиб, — сказал младший кондитер сурово и печально.
Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде.
«Что будет?» — шептал продавец, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки. Сердце его прыгало, как копейка в копилке.
— Чепуха! — сказал старший кондитер так ate сурово. — В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные шары и глупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для парадного торта.
И, сказав это, кондитер заорал:
— Давай крем!!
И действительно, дали крем. Что это было!
Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца со рвением, достойным похвалы самого толстого из Трех Толстяков.
В одну минуту его облепили кремом со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не видел, но зрелище было чудовищное. Его залепили сплошь. Голова, круглая рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Остальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розовый оттенок. Продавец мог показаться чем угодно, но сходство с самим собой он потерял, как потерял свой соломенный башмак.
Поэт мог принять теперь его за лебедя в белоснежном оперении, садовник — за мраморную статую, прачка — за гору мыльной пены, а шалун — за снежную бабу.
Наверху висели шары. Украшение было из ряда вон выходящее, но, однако, все вместе составляло довольно интересную картину.
— Так, — сказал главный кондитер тоном художника, любующегося собственной картиной.
И потом голос гак же, как и в первый раз, сделался свирепым и заорал:
— Цукаты!!
Появились цукаты. Всех сортов, всех видов, всех форм: горьковатые, ванильные, кисленькие, треугольные, звездочки, круглые, полумесяцы, розочки.
Поварята работали во-всю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза в ладоши, как весь торт, вся куча крема, оказался утыканным цукатами.
— Готово, — сказал главный кондитер. — Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить…
«В печь! — ужаснулся продавец. — Что? В какую печь? Меня в печь?»
Тут в кондитерскую вбежал один из слуг.
— Торт! Торт! — закричал он. — Немедленно торт! В зале ждут сладкого.
— Готово! — ответил главный кондитер.
«Ну, слава богу», — подумал продавец. Теперь он чуточку приоткрыл глаза.
Шестеро слуг в голубых ливреях подняли огромное блюдо, на котором он сидел. Его понесли. Уже удаляясь, он слышал, как хохотали над ним поварята.
По широкой лестнице его понесли кверху. Там раскрывался зал. Продавец снова на секунду зажмурился. В зале было шумно и весело. Звучало множество голосов, гремел смех, хлопали аплодисменты. По всем признакам, парадный завтрак удался на славу.
Продавца — или, вернее, торт — принесли и поставили на стол.
Тогда продавец открыл глаза.
И тут же он увидел Трех Толстяков.
Они были такие толстые, что у продавца раскрылся рот.
«Надо немедленно его закрыть, — сразу же спохватился он, — в моем положении лучше не подавать признаков жизни».
Но — увы! — рот не закрывался. Так продолжалось две минуты. Потом удивление продавца уменьшилось. Сделав усилие, он закрыл рот. Но тогда немедленно вытаращились глаза. С большим трудом, закрывая поочередно то рот, то глаза, он окончательно поборол свое удивление.
Толстяки сидели на главных местах, возвышаясь над остальным обществом.
Они ели больше всех. Один даже начал есть салфетку.
Тогда другой сказал:
— Вы едите салфетку…
— Неужели? Это я увлекся…
Он оставил салфетку и тут же принялся жевать ухо третьего Толстяка. Между прочим, оно имело вид вареника.
Все покатились со смеху.
— Оставим шутки, — сказал второй Толстяк, поднимая вилку. — Дело принимает серьезный оборот. Принесли торт.
— Ура!!
Поднялось общее оживление.
«Что будет? — мучился продавец. — Что будет? Они меня съедят!»
Б это время часы пробили два.
— Через час на Площади Суда начнется казнь, — сказал первый Толстяк.
— Первым, конечно, казнят оружейника Просперо? — спросил кто-то из почетных гостей.
— Его не будут сегодня казнить, — ответил государственный канцлер.
— Как? Как? Почему?
— Мы пока что сохраняем ему жизнь. Мы хотим узнать от него планы мятежников, имена главных заговорщиков.
— Где же он теперь?
Все общество было очень заинтересовано. Даже забыли о торте.
— Он по прежнему сидит в железной клетке. Клетка находится здесь, во дворце, в зверинце наследника Тутти.
— Позовите его…
— Приведите его сюда! — закричали гости.
— А ведь верно, — сказал первый Толстяк. — Пусть наши гости посмотрят на этого зверя вблизи. Я бы предложил всем пройти в зверинец. Но там рев, писк, вонь. Это гораздо хуже звона бокалов и запаха фруктов…
— Конечно! Конечно! Не стоит идти в зверинец…
— Пусть приведут Просперо сюда. Мы будем есть торт и рассматривать это чудовище.
«Опять торт, — испугался продавец. — Дался им этот торт. Обжоры!»
— Приведите Просперо, — сказал первый Толстяк.
Государственный канцлер вышел. Слуги, стоявшие в виде коридора, раздвинулись и поклонились. Коридор стал вдвое ниже.
Обжоры затихли.
— Он очень страшен, — сказал второй Толстяк. — Он сильнее всех. Он сильнее льва. Ненависть прожгла ему глаза. Нет силы смотреть в них.
— У него ужасная голова, — сказал секретарь государственного совета. — Она огромна. У него рыжие волосы. Она похожа на капитель колонны. Можно подумать, что его голова объята пламенем.
…В зал ввели оружейника Просперо…
Теперь, когда зашел разговор об оружейнике Просперо, с обжорами произошла перемена. Они перестали есть, шутить, шуметь, подобрали животы, некоторые даже побледнели. Уже многие были недовольны тем, что захотели его увидеть.
Три Толстяка сделались серьезными и как будто слегка похудели.
Вдруг все замолкли. Наступила полная тишина. Каждый из Толстяков сделал такое движение, как будто хотел спрягаться за другого.
В зал ввели оружейника Просперо.
Впереди шел государственный канцлер. Но сторонам— гвардейцы. Они вошли, не сняв своих черных клеенчатых шляп, держа наголо сабли. Звенела цепь. Руки оружейника были закованы. Его подвели к столу. Он остановился в нескольких шагах от Толстяков.
Оружейник Просперо стоял, опустив голову. Пленник был бледен. Кровь запеклась у него на лбу и на виске, под спутанными рыжими волосами.
Он поднял голову и посмотрел на Толстяков. Все сидевшие вблизи отшатнулись.
— Зачем вы его привели? — раздался крик одного из гостей. Это был самый богатый мельник страны. — Я его боюсь.
И мельник упал в обморок, носом прямо в кисель. Некоторые гости бросились к выходу. Тут уже было не до торта.
— Что вам от меня нужно? — спросил оружейник.
Первый Толстяк набрался духу.
— Мы хотели посмотреть на тебя, — сказал он. — А тебе разве не интересно увидеть тех, в чьих руках ты находишься?
— Мне противно вас видеть.
— Скоро мы тебе отрубим голову. Таким образом мы поможем тебе не видеть нас.
— Я не боюсь. Моя голова — одна. У народа сотни тысяч голов. Вы их не отрубите.
— Сегодня на Площади Суда казнь. Там палачи расправятся с твоими товарищами.
Обжоры немного успокоились. Мельник пришел в себя и даже слизал кисельные розы со своих щек.