Северное сияние (др.перевод) - Пулман Филип. Страница 23

— Эту Пыль, — сказал он, — они называли ее еще как-нибудь, по-другому?

— Нет. Просто Пыль. Миссис Колтер сказала мне, что это такое, — элементарные частицы, но по-другому никак не называла.

— И они думают, что, делая какие-то опыты с детьми, могут больше узнать о ней?

— Да. Только не знаю что. Правда, дядя… Вот что я забыла сказать. Когда он показывал им снимки через фонарь, у него там был еще один. Там была Врора…

— Что? — сказал Джон Фаа.

— Аврора, — сказал Фардер Корам.

— Верно, Лира?

— Да, она. И в огнях Авроры был вроде город. Башни, церкви, купола и всякое такое. Немного похоже на Оксфорд, так мне показалось. И дяде Азриэлу, по-моему, это было интересней, а Магистру и другим Ученым интересней была Пыль — и миссис Колтер тоже, и лорду Бореалу, и другим.

— Понимаю, — сказал Фардер Корам.

— Это очень интересно.

— Слушай, Лира, — сказал Джон Фаа, — я тебе кое-что скажу. Фардер Корам — мудрый человек. Видящий. Он следил за всем, что происходило вокруг Пыли, за Жрецами, за лордом Азриэлом и всем остальным, и он следил за тобой. Всякий раз, когда Коста и несколько других семей бывали в Оксфорде, они возвращались с кое-какими новостями. И о тебе, дитя. Тебе это известно?

Лира помотала головой. Ей становилось страшно. Пантелеймон издавал глухое рычание, которого не было слышно, но она ощущала его кончиками пальцев, зарывшихся в мех.

— Да-да, — сказал Джон Фаа.

— Обо всех твоих проделках Фардер Корам здесь знал.

Лира не удержалась:

— Мы ее не попортили! Честно! Только чуть-чуть запачкали грязью! И уплыли недалеко…

— О чем ты, дитя? — сказал Джон Фаа.

Фардер Корам рассмеялся. В эту минуту он перестал дрожать, лицо его сделалось молодым и веселым.

А Лира не смеялась. У нее дрожали губы:

— И если бы мы нашли затычку, мы бы ее не выдернули! Это была шутка. Мы не собирались ее топить!

Тут рассмеялся и Джон Фаа. Он так хлопнул широкой ладонью по столу, что зазвенели стаканы; его могучие плечи затряслись, и он стал вытирать слезы. Лира никогда не видала такого зрелища, никогда не слыхала такого оглушительного хохота — казалось, что хохотала гора.

— Ох, — сказал он, совладав наконец со смехом, — об этом мы тоже слышали, девочка! Думаю, с тех пор семье Коста напоминают об этом всякий раз при швартовке. «Ты бы оставил часового на лодке, Тони, — говорят люди.

— Тут полно озорниц!» Да, эта история и до Болот дошла. Но мы не собираемся тебя наказывать. Нет, нет! Не беспокойся, девочка.

Он взглянул на Фардера Корама, и оба опять рассмеялись, но уже тише. Лира поняла, что ей ничего не грозит. Джон Фаа покачал головой и сделался серьезен.

— Видишь ли, мы знаем о тебе с самых ранних лет. С твоего рождения. И то, что мы знаем, тебе тоже надо знать. В Иордан-колледже тебе, наверное, что-то говорили о твоем происхождении, но там не знают всей правды. Они тебе говорили, кто твои родители?

Лира была изумлена.

— Да, — сказала она.

— Они говорили, что я… говорили, что они… говорили, что лорд Азриэл отдал меня туда, потому что мама и папа погибли при аварии дирижабля. Так мне говорили.

— Да ну? Так вот, девочка, я расскажу тебе подлинную историю. Я знаю, что она подлинная, потому что мне рассказала ее цыганская женщина, а они всегда говорят правду Джону Фаа и Фардеру Кораму. Так вот правда о тебе, Лира. Твой отец не погиб ни на каком дирижабле, потому что твой отец — лорд Азриэл.

Лира оцепенела.

— Вот как это было, — продолжал Джон Фаа.

— Когда лорд Азриэл был молодым человеком, он отправился в путешествие по Северу и вернулся с большим богатством. Он был горячим человеком, вспыльчивым, страстным.

И мать твоя была страстной женщиной. Не такого благородного происхождения, как он, но умной женщиной. Даже ученой, и те, кто видел ее, говорят, что она очень красива. Они с твоим отцом влюбились друг в друга с первого взгляда.

Но в том беда, что твоя мать была замужем. Она была замужем за политиком. Он был членом Королевской партии, одним из ближайших советников короля. Его ожидало большое будущее.

И вот, когда оказалось, что твоя мать беременна, она побоялась сказать мужу, что ребенок не его. И когда ребенок родился — то есть ты, девочка, — сразу было видно, что ты не похожа на ее мужа, а похожа на настоящего отца, и она решила, что тебя лучше спрятать и сказать, что ты умерла.

Поэтому тебя отвезли в Оксфордшир, где у твоего отца были поместья, и оставили на попечении цыганки. Но кто-то нашептал об этом мужу твоей матери, и он примчался с обыском в жилище цыганки. Только она успела убежать в большой дом, и муж в зверской ярости понесся за ней.

Твой отец в это время охотился, но ему сообщили, он прискакал домой и как раз застал мужа твоей матери у подножия большой лестницы. Еще минута, и муж взломал бы чулан, где пряталась с тобой цыганка, но лорд Азриэл встал против него, и они сразились тут же, и лорд Азриэл его убил.

Цыганская женщина это слышала и видела, Лира, — вот откуда мы это знаем.

А потом был большой судебный процесс. Твой отец не такой человек, который станет отрицать или скрывать правду, и судьи оказались в затруднении. Да, он убил, он пролил кровь, но он защищал свой дом и своего ребенка от насильника. С другой стороны, закон позволяет человеку мстить за оскорбление жены, и адвокаты убитого доказывали, что он действовал именно так.

Процесс тянулся неделями, доказательств с обеих сторон накопились целые тома. В конце концов судьи наказали лорда Азриэла, конфисковав все его имущество и все его земли, оставив его бедняком, а был он богат, как король.

Что до твоей матери, она вообще не желала об этом знать, и о тебе тоже. Она отвернулась от тебя. Цыганка сказала мне, что боялась, не будет ли мать обижать тебя, — женщина она гордая и надменная. Ну, и довольно о ней.

Оставалась ты. Если бы сложилось иначе, Лира, тебя могла бы растить кормилица-цыганка — она умоляла суд оставить тебя ей; но у цыган в глазах закона мало веса. Суд решил, что тебя надо поместить в женский монастырь, там ты и оказалась, с Сестрами-Послушницами в Уотлингтоне. Ты этого не помнишь.

Но лорд Азриэл не потерпел этого. Он ненавидел приоров, монахов и монахинь и, будучи человеком своевольным, просто приехал туда и увез тебя. Не для того, чтобы самому тебя растить или отдать цыганам; он отвез тебя в Иордан-колледж, а законникам сказал: попробуйте отобрать.

Ну, и те смирились. Лорд Азриэл продолжал свои исследования, а ты росла в Иордан-колледже. Одного потребовал твой отец, одно поставил условие — чтобы твоей матери не позволяли тебя видеть. А если она попытается, ее не должны допустить и должны сказать ему, потому что весь гнев, какой жил в нем, обратился теперь против нее. Магистр клятвенно пообещал. Так шло время.

А потом начались эти волнения из-за Пыли. По всей стране, по всему миру поднялась тревога. Нас, цыган, это не трогало, пока не стали красть наших детей. Тут и мы заинтересовались. Но у нас повсюду есть связи — даже в таких местах, каких ты и вообразить не можешь, например в Иордан-колледже. Ты об этом не догадывалась, но за тобой там наблюдали и сообщали нам с тех самых пор, как ты там появилась. Потому что мы тобой интересуемся, а та цыганка, которая тебя выкормила, она не переставала беспокоиться о тебе.

— Кто за мной наблюдал? — спросила Лира. Она ощутила себя важным человеком, ей было странно, что ее дела заботят таких далеких людей.

— Человек из Кухни. Берни Юхансен, кондитер. Он наполовину цыган; тебе это, конечно, и в голову не приходило.

Берни был добрый, бессемейный человек, один из тех редких людей, у которых деймоны одного с ними пола. Это на Берни она кричала от безысходности, когда увели Роджера. А Берни все рассказывал цыганам! Она не могла опомниться от удивления.

— Словом, — продолжал Джон Фаа, — мы услышали, что ты уехала из Иордан-колледжа, и произошло это тогда, когда лорд Азриэл очутился в неволе и не мог этому помешать. И мы помнили его наказ Магистру, и помнили, что человека, который был женат на твоей матери, политика, которого убил лорд Азриэл, звали Эдуардом Колтером.