Обитатели холмов - Адамс Ричард. Страница 12

— Что ты хотел сказать мне? — наконец спросил Орех.

Пятик не отвечал, и Орех, озадаченный, тоже умолк. Снизу донесся голос Шишака:

— А ты, Желудь, ты, навозная песья рожа, плачет по тебе веревка охотничья, если б у нас было время, я тебе показал бы…

Луна выплыла из-за туч и ярче осветила вереск, но ни Пятик, ни Орех не двинулись с места. Пятик смотрел куда-то вдаль, за край пустоши. Милях в четырех от них, на южном краю горизонта, поднималась гряда холмов высотою в семьсот пятьдесят футов. Ветер дул там сильней, чем на равнине, и гнул буковые деревья Коттингтонского леса на самой высокой вершине.

— Смотри! — неожиданно сказал Пятик. — Вон туда мы и идем. Холмы там высокие и безлюдные, ветер доносит к вершинам каждый звук, а земля сухая, как солома в амбаре. Вот куда мы идем. Вот куда нам нужно.

Орех посмотрел на далекую гряду, наполовину скрытую в дымке. Он понимал, что и речи не может быть о таком походе. Хорошо, если удастся выйти из вереска на какое-нибудь тихое поле, за которым есть крутой склон с молодым подлеском, как дома. Какое счастье, что Пятик не стал говорить о своих дурацких мечтах при всех, особенно теперь, когда забот и так по горло. Надо бы втолковать ему, чтобы он выбросил это из головы немедля, тогда, может, еще обойдется, если, конечно, он не успел разболтать все Плошке.

— Нет, Пятик, это слишком далеко, — сказал Орех. — Подумай, целые мили опаснейшего пути. Если ты только заикнешься об этом, они перепугаются еще больше, а ведь все уже и так на пределе. Нам сейчас нужно одно: найти спокойное место. Я предпочел бы довести до конца то, что нам по силам, чем браться за дело не по зубам.

Пятик ничего не сказал в ответ. Похоже, он целиком ушел в свои мысли. И когда заговорил снова, то обращался скорей к самому себе, чем к Ореху:

— Перед холмами густой туман. Мне сквозь него ничего не видно, но я знаю, что мы пройдем его. Или в него уйдем.

— Туман? — переспросил Орех. — Что ты хочешь этим сказать?

— У нас будут странные неприятности, — прошептал Пятик, — и элили здесь ни при чем. Это больше похоже… похоже на туман. Будто нас обманули, и мы заблудились.

Никакого тумана в помине не было. Стояла майская ночь, свежая, ясная. Орех ждал, и Пятик, немного еще помолчав, сказал медленно, без выражения:

— Надо идти туда. — Голос его упал и стал похож на бормотание спящего. — Идти туда. Кролик, возвращающийся назад, сует голову в капкан. Идти туда — глупость. Идти туда страшно. Идти туда… Нет! — Он весь задрожал, дернулся раза два и затих.

Внизу, под обрывом, Шишак, кажется, завершал свою речь:

— А теперь ты, пучок кротовый, жук навозный, ты, трусливый клещ овечий, быстро марш с моих глаз. Иначе я… — Тут ветер снова отнес его голос.

Орех снова взглянул на неясную цепь холмов. Пятик, все еще бормоча, ерзал за спиной, и Орех, мягко подтолкнув брата передней лапой, ткнулся носом в его плечо.

Пятик вздрогнул.

— Орех, о чем я говорил? Боюсь, мне не вспомнить. Я хотел тебе показать…

— Ерунда, — ответил Орех. — Пошли вниз. Пора нам собраться. Если ты опять почувствуешь что-нибудь такое… странное, держись поближе ко мне. Я за тобой присмотрю.

11

Трудный путь

Черничка сидел на торфяной кочке и жевал черешки осоки, поджидая, пока Пятик с Орехом спустятся вниз.

— Эй! Что случилось? Где остальные? — спросил Орех.

— Вон они, — ответил Черничка. — Какая тут свара была! Шишак сказал, что если Дубок и Плющик не станут подчиняться, он их попросту растерзает в клочки. А когда Дубок сказал, что желает знать, кто у нас старшина, Шишак его поколотил. — Ну и скандал! А правда, кто у нас старшина — Шишак или ты?

— Не знаю, — ответил Орех — Но Шишак-то, конечно, сильней. Зря он побил Дубка: тот и сам никуда не уйдет, даже если захочет. Он и его приятели поняли бы все сами, будь у них время подумать. А теперь, после трепки, они решат, что идут вперед, потому что Шишак их заставил силой. Я не хочу, чтобы кто-то уходил просто потому, что уходить пока некуда. И слишком нас мало, чтобы ссориться тут или драться. Фрит туманный! Нам что, других забот не хватает?

Они прошли к разлому. Сидя под нависшими ветвями ракитника, Серебряный и Шишак разговаривали с Алтейкой. Поодаль Одуванчик с Плошкой прыгали, делая вид, что их интересует только чахлая низкорослая травка. Еще чуть дальше Желудь старательно зализывал ранку на шее Дубка, а Плющик не сводил с них глаз.

— Потерпи, посиди смирно, бедняга ты, бедняга, — сказал Желудь, явно в расчете на то, чтобы его услышали все. — Дай мне хоть кровь слизать. Тихо ты!

Дубок вскрикнул нарочито громко и дернулся. Орех подошел ближе, и все выжидающе уставились на него.

— Слушайте, — начал Орех, — хоть вы и поссорились, но лучше всего сейчас забыть об этом. Место здесь скверное, но мы скоро выберемся отсюда.

— Ты действительно так думаешь? — спросил Одуванчик.

— Если мы сейчас двинемся вперед, — с отчаянием сказал Орех, — я выведу вас еще до рассвета.

«А если не выведу, — подумал он, — вы меня на клочки разорвете. Да, может, так оно будет лучше».

Второй раз поднимался он на обрыв, но теперь за ним шли остальные. Снова начался утомительный жуткий бег, прерываемый лишь на пару минут по тревоге. Один раз над головой бесшумно пролетела белая сова — пролетела так низко, что Орех встретился с ней взглядом. Но то ли сова летела не на охоту, то ли Орех был слишком велик для нее, но она исчезла за вересковой пустошью. Орех замер, ожидая, что вот-вот сова вернется, но она так больше и не появилась. Другой раз Одуванчик учуял запах горностая, и все подошли, вместе обнюхивая землю. Но запах оказался давнишний, и вскоре кролики вновь помчались вперед. Двигаться в этих низких зарослях было трудней, чем в лесу, кролики бежали неровно — то быстро, то медленно. То и дело они останавливались, обмирая при каждом шорохе, не слишком разбирая, померещился он или нет. Было так темно, что временами Орех переставал понимать, кто ведет — Шишак, Серебряный или он сам. Однажды, услышав впереди неясный звук, он долго сидел, замерев, а потом, осторожно ступая, наткнулся возле кустика ёжи на скорчившегося от страха Серебряного, который насмерть перепугался, заметив тень Ореха. В мире исчезло все, кроме смятения, страха, усталости, бега. Во время этого кошмарного ночного путешествия Плошка почти всегда держался где-то рядом. Остальные то исчезали, то появлялись, кружа как щепки в заводи, а Плошка был поблизости и так нуждался в поддержке, что это отгоняло собственные страхи и усталость Ореха.

— Уже недалеко, Хлао-ру, уже недалеко, — не переставая бормотал Орех, пока не почувствовал, что слова уже потеряли всякий смысл, превратившись в набор звуков. Но он повторял их и повторял, обращаясь не к Плошке и даже не к себе самому. Просто он говорил во сне или словно во сне.

Наконец он увидел предвестник зари — слабый, едва различимый светлый уголок, далеко, за краем незнакомой долины; и тотчас же запела овсянка. Наверное, Орех в эту минуту чувствовал то же самое, что и проигравший сражение генерал. Где войско? Орех только и мог надеяться, что где-то рядом. Но так ли это? Все ли живы-здоровы? И где он сам — забежал вперед или отстал? Что делать дальше? И что делать, если сейчас вдруг да выскочит элиль? У Ореха не было ни ответов, ни сил, чтобы их искать. За спиной дрожал от сырости Плошка, и Орех, повернувшись, обнюхал его — точь-в-точь оставшийся не у дел генерал, который заботится о денщике просто потому, что тот случайно оказался рядом.