Гениальный дом - Биленкин Дмитрий Александрович. Страница 2
— Неловко как-то, — пробормотал Смолин. — Такое — и ради одного человека. То есть, я понимаю, дом построен не только для меня, уеду — в нем будут жить другие люди. Но… Это что такое?!
Подполье дома внезапно озарилось мягким рассеянным светом.
— Идёмте!
Подхватив сумку, Юрков зарысил к дому.
— Этот свет, — бросил он на ходу, — означает, что дом готов принять хозяев. Кстати, вы опасались, что строительство повредит луг. Загляните под пол.
Смолин нагнулся. Вся плоскость пола излучала тёплый, солнечного оттенка свет. Под домом и вокруг него радужными капельками поблёскивала густая роса. Если не считать этого, трава всюду была прежней, лишь центральную опору опоясывала жухлая кайма.
— Она и там оправится, — махнул рукой Юрков. — Согласитесь, что наш домик ничуть не вредит природе.
— Так, значит, этот свет возмещает затенённой траве…
— Совершенно верно. Входите, входите! Надо представить вас дому.
— Это в каком смысле?
— Ну, познакомить, не ловите меня на слове. Как-никак это не просто стены, крыша и все такое прочее. Перед вами, если угодно, квазисущество. Росло, питалось, дышит — живёт в некотором роде.
— Живёт?
— Ладно, ладно — функционирует. Тут и философ запутается. Ноги, кстати, можно не вытирать, какими бы грязными подошвы ни были. Лестница всосёт.
— Принцип перистальтики?
— Разумеется.
Подошвы слегка присасывались к ступеням. Смолин нажал сильней. Рант ботинка ушёл в пористый, податливый материал.
— Не ново…
— А лишняя новизна нам ни к чему. Её и без того хватит, ручаюсь.
В прихожей Юрков задержался.
— Последняя операция, минуточку… Видите этот красный круг на стене? Защёлка здесь. Отводим заслонку. Тут гнездо, для энергобатареи. Берём её…
Он достал из сумки рифлёный цилиндр, снял с торца колпачок. Открылись сизые бляшки контактов.
— Вот! Крепим батарею в гнездо — следите! — так, встала… Порядок! На месяц, а то и больше дом обеспечен энергией. Срок службы без подзарядки зависит от ваших потребностей и состояния неба. Совершенно верно: дом аккумулирует солнечный свет, не пропадать же ему зря… Ещё на первых порах дом располагает запасом активационной энергии, которую он накопил во время строительства. Но это сущий пустяк, как, впрочем, и свет солнца. Подлинное сердце дома — здесь! Осмотрим помещения. Прошу.
Комнат оказалось две — поменьше для кабинета, побольше для спальни. В окна, мягко отражаясь от янтарных скосов стен, било солнце. Отсвет, как в чаше, собирался в кремовых вогнутостях потолка. В спальне на огромном экране стерео покачивалась тень берёз.
И больше в комнатах ничего не было. Смолин приподнял брови:
— Мыслемебель?
— Она самая.
Юрков изящно взмахнул рукой. Пол колыхнулся, выгнулся горбом, образовал спинку, подлокотники. Юрков, не глядя, опустился в уже сформировавшееся кресло.
— Чем плохо? Смолин пожал плечами.
— Я не говорю, что плохо. Просто я не понимаю этой новой моды. Чем мысленно всякий раз строить образ стола, кровати, стула, придумывать для их овеществления все более сложную рецепторику, куда проще, по-моему, взять и поставить обычную мебель. Экономим на мышечных усилиях и утруждаем мозг.
— Вы преувеличиваете. — Юрков мгновенно переделал кресло в качалку и откинулся в ней. — Не так это сложно и трудно. Или лучше тащить обстановку с собой? Два переезда равны одному пожару, как говаривали в старину. Кстати, вы не находите этот свет чересчур резким? Штор мы с собой не захватили, но…
Юрков капризно прищурился. Хрусталь окон, оставаясь прозрачным, потемнел, и в комнатах установился приятный рассеянный свет.
— Тонкая работа, — с уважением сказал Смолин.
— Это что! — У вскочившего Юркова был вид фокусника, в рукаве которого трепыхается голубь. — Подойдите, здесь в крае окна заметна толщина стеклобиолита. Лепесток, верно? Ударь посильней… А если дети? Расшалится парень, разбегается, споткнётся… Как-никак метра два высоты падения. Воспроизведём ситуацию! Масса у меня побольше, чем у ребёнка, я разбегаюсь… Не за мной, за окном следите! Раз, два…
Юрков ринулся. Биолит окна был столь прозрачен и тонок, что казалось, Юрков должен был вылететь, как пушечное ядро. Смолин невольно качнулся ему наперехват. И напрасно. Стена точно моргнула; окно сузилось, утолщилось, наплыв биолита отразил Юркова, как мячик.
Смолин ахнул. Окно медленно протаяло, все обрело прежний вид.
— Таким вот образом, — потирая плечо, сказал Юрков. — Динамика!
— Проще было бы сделать биолит потолще, — растерянно проговорил Смолин.
— Это ещё вопрос, это ещё вопрос. — Юрков чуть усмехнулся. — О, вы ещё не представляете, каков наш дом! Ладно, продолжим осмотр. Здесь кухня, здесь ванная, здесь туалет… Все в стандартном исполнении. Точнее, квазистандартном, но не стоит задерживаться, ничего интересного… Воду, между прочим, подаёт сам дом; как бы глубоко ни лежал водоносный горизонт, центровая опора дотянется до него не хуже, чем древесный корень. Здесь сауна… Здесь, здесь…
Юрков тараторил, это мешало Смолину хотя бы немного свыкнуться с домом. Волочась за Юрковым, он лишь рассеянно кивал в ответ.
— Не ощущаете ли вы какого-нибудь запаха? Спёртости?
— Что? Нет, воздух свежий.
— Лесной, обратите внимание, во всех помещениях свежий лесной воздух! Это при том, что в доме непрерывно идут реакции обмена. Даже кирпич пахнет, а уж живое вещество… Но попробуйте-ка отыскать вентиляцию. Или найти где-нибудь щёлочку. Глухо! Везде полная герметичность. Нет вентиляции в обычном смысле этого слова, нет никаких отдушин, нет сквозняков, а воздух прекрасный. Видели вы что-нибудь подобное?
— Сознаюсь, нет.
— Догадываетесь, как это устроено?
Смолин покачал головой.
— Это все дом. — Юрков благоговейно понизил голос. — Дышат, вентилируют окна. Миллиарды невидимых устьиц, и без ущерба для прозрачности — каково? Вот почему мембрана такая тонкая. Все рассчитано, и как рассчитано! Когда-то дом называли “машиной для жилья”. Лучше было бы назвать его консервной банкой… Тут все иное. Функционально наш дом — организм. Как всякий организм, он стремится поддерживать внутри себя некий оптимум среды. Принцип гомеостата! Но… Есть одно главное, важнейшее отличие. Оптимум для него — мы с вами. Мы его задаём. Мы!
Юрков многозначительно поднял палец. Его глаза сияли восторгом, и, конечно, следовало восхититься, изумлённо выдавить из себя что-то, но Смолин почему-то не мог и этого.
— Интересно, — сказал он отрывисто. — Мы оптимум дома. Это как понимать?
— Но это же ясно! — потрясённо вскричал Юрков. — Ни один дом не способен самоподдерживаться, тем более охранять человека. Только наш дом может беречь себя, как это было с окном, и беречь человека. Растение, реакции которого ускорены в миллион раз! Пусть налетает буря, землетрясение, приходит Аттила с пушками — можете спать спокойно…
— Виноват! У Аттилы не было пушек.
— Не все ли равно? Важно, что дом пустит добавочные корни, мгновенно упрочит стены — словом, приспособится. Так, верю, было бы и в природе, если бы не скудный лимит энергии. Ну а мы этим не связаны.
— Что ж, прекрасное жилище для бурных планет…
— Идеальное, идеальное! Ведь главное отличие нашего дома от всех творений природы и техники вот в чем. Растение существует ради самого себя. Машина целиком принадлежит нам, но это, увы, инертное физическое тело. Мы скрестили оба типа эволюции, взяв достоинства обеих и устранив недостатки. Вся основная программа жизнедеятельности дома состоит в обеспечении человеческих нужд, как своих собственных. Вся! Если бы у дома имелся хоть проблеск разума, он осознал бы нас как свою наиважнейшую часть, душу, если хотите. Воздух — для нас, вода — для нас, тепло, безотказность, изменчивость тела — все, все только для нас!
— Гениально! — не выдержал Смолин. — А как насчёт галушек?
— Ч-ч-чего? — Юрков поперхнулся. — Каких галушек?
— Со сметаной. Тех самых, которые прыгали Пацюку в рот. Не помните? Был, знаете, в старину такой писатель — Гоголь, он все это изобразил.