Хранилище ужасных слов - Барсело Элия. Страница 14

— Она хочет учиться, а ты?

Пабло молчал, глядя на цветные всполохи и размышляя об обычной жизни и жизни, полной чудес, которая его ждет, если он примет предложение проводника и останется.

— Мы ведь умерли, правда? — наконец спросил он в надежде на утвердительный ответ, который раз и навсегда покончил бы с колебаниями.

— Нет, на этом уровне учиться могут только живые. После смерти много чего происходит, но не здесь.

Пабло растерянно взглянул на своего сопровождающего. Если они еще не умерли, значит, не все потеряно. А вдруг этот тип врет? Как узнать, что они не в аду и эта светящаяся фигура — не дьявол, пытающийся его обмануть? Дьявол ведь — отец лжи, ему соврать — раз плюнуть…

— Дай мне время подумать.

— Тут времени не существует, — ответил проводник. — Думай, пока не примешь решение.

Здесь: Пятнадцать

Мигель и Хайме вместе вышли из больницы. Еще не было шести, но уже стемнело, и холодный ветер доносил влажный запах снега, падающего на вершины ближайших гор. Ана побывала в больнице с утра, а потом оставила мужчин одних и ушла на вокзал встречать Диего, который возвращался из Барселоны после первого учебного триместра. Они намеревались все вместе провести сочельник в доме семьи Кастро. Это был первый сочельник без Тальи, и Ане с Мигелем хотелось собрать под одной крышей как можно больше народа, чтобы не так сильно грустить о дочери. Даже родители Педро отпустили сына, хотя, конечно, предпочли бы в этот вечер быть с ним. Марга тоже обещала забежать после ужина.

Ближе к вечеру Талью навестили ее лучшие подружки и завалили всю палату цветами и подарками. Тумбочку Пабло украшали нарядные открытки от родителей. И хотя накануне праздника к нему, кроме верного друга, никто не пришел, Фернандо обещал приехать ненадолго в начале января, а Элена звонила каждую неделю и просила Хайме подносить телефон к уху сына, чтобы тот мог слышать ее голос.

— Нет никакого настроения праздновать Рождество, — признался Мигель, остановившись на светофоре. — По мне, так поскорее бы оно закончилось. Если бы на прошлое Рождество я купил Талье мобильник, все сложилось бы по-другому. Хотя, может, и нет, кто знает. В общем, сам не соображаю, что говорю.

— А вдруг как раз теперь случится чудо? Или вы уже не верите в чудеса? — Хайме, не менее подавленный, чем Мигель, оставался верен своей привычке подбадривать окружающих.

— Я восемь месяцев стараюсь в них верить. Как и ты.

Они молча ехали по украшенным разноцветными рождественскими гирляндами улицам. Нагруженные последними предпраздничными покупками, торопились домой прохожие.

— Не забудьте, мне нужно зайти домой за вином, о котором я вам говорил. Отличное вино, из деревни прислали, — сказал Хайме.

Мигель, конечно, об этом забыл, поэтому изменил маршрут и на ближайшем же перекрестке свернул.

— Знаешь Клавихо, которого назначили нашим лечащим врачом в сентябре, такой светловолосый красавчик? Так он сказал вчера, что… — Мигель осекся, откашлялся и продолжил, не отрывая взгляда от дороги, — что мы можем упрямиться сколько угодно… Представляешь?

— Что представляю? — Хайме догадывался, в чем дело, но хотел услышать подтверждение своей догадки от Мигеля.

— Он сказал, надежды практически нет и глупо закладывать наши жизни — именно так, «закладывать наши жизни», будто речь идет о банковской сделке, — ожидая чудо, которое никогда не свершится, и мы могли бы…

— Что могли бы? Ради бога, Мигель, договаривайте уже!

— Могли бы «отключить» их и дать спокойно умереть, а не поддерживать в этом состоянии, пока они сами…

По щекам Мигеля катились слезы, суставы пальцев побелели — так отчаянно он вцепился в руль.

— Ни за что, — сказал Хайме.

— Дон Мануэль, доктор Герреро, считает, нужно ждать, всякое случается. А ты как думаешь?

— Я уже сказал — ни за что. Здесь немного вперед. Всё, приехали. Пойдемте вместе, а то там две коробки килограмм на пятьдесят.

Выходя из лифта уже с коробками, они столкнулись с доном Мануэлем Герреро, только что вошедшим в подъезд.

— Дон Мануэль! — удивленно воскликнул Хайме. — Что вы здесь делаете? Какие-нибудь новости?

В глазах Хайме и Мигеля затеплилась надежда, и врач поторопился развеять ненужные иллюзии.

— Нет-нет, никаких. К сожалению, все по-прежнему. Я приехал за своей тетушкой, забрать ее на ужин к себе домой.

— Ваша тетя живет здесь?

— Да, напротив тебя. Наверное, ты ее знаешь, хотя она очень старая и почти не выходит — боится упасть и что-нибудь сломать, — но на Рождество мы не хотим оставлять ее одну.

Они попытались пожать друг другу руки, однако коробки мешали, поэтому доктор Герреро ограничился похлопыванием по плечу.

— До завтра! Счастливого Рождества! — сказал он и вошел в лифт.

— Подождите! — крикнул Хайме, поставил коробку на пол, вытащил две бутылки и протянул ему. — Счастливого Рождества и спасибо за все, что вы делаете!

Там: Одиннадцать

Когда Талья снова открыла глаза, она уже приняла решение. Она хотела вернуться. Хотя в этом новом мире она была счастлива, многому могла научиться и чувствовала себя спокойно и уверенно, все-таки ей хотелось вернуться к привычной жизни, к родителям, к брату — ко всему тому, что раньше она считала своим единственным миром.

Она то и дело вспоминала слова проводника о времени. В том месте, где она сейчас находилась, времени не существовало — она могла годами любоваться новыми чудесными залами, учиться всему, чему ее хотели научить, и не замечать его, вроде Спящей красавицы; — ей и через сто лет будет двенадцать, как в тот день, когда она сюда попала. Однако во внешнем мире, где жили ее родители и брат, время шло неумолимо. Каждые двадцать четыре часа они становились старше, и если она, оставшись, потом выйдет отсюда, все дорогие ей люди уже умрут или превратятся в дряхлых стариков. Никто ее не вспомнит, и ей некого будет любить. Поэтому нужно возвращаться сейчас и благодаря полученным здесь знаниям сказать родным то, что она действительно хочет сказать.

Стоило ей так подумать, как похожее на шар помещение исчезло, и она опять очутилась в маленьком темном зале, где привычно светился ее провожатый.

— Ты решила, Талья?

Она медленно кивнула, сожалея о всех тех чудесах, увидеть которые ей не суждено.

— Ты помнишь, что никогда не сможешь вернуться сюда?

— Да, помню, — еле слышно произнесла она.

— У тебя есть еще вопросы?

— Что будет с Пабло? Он вернется со мной?

— Он пока не решил.

— Могу я его увидеть?

Рядом возник еще один шар, прозрачный, наполненный розовым светом, в котором плавал Пабло и клубился какой-то дым, постоянно меняющий цвета.

— Я хочу с ним поговорить, можно?

Пабло открыл глаза и посмотрел на нее так, будто секунду назад очнулся от прекрасного сна и еще не вернулся к реальности.

— Пабло, — сказала Талья, — я собираюсь вернуться. А ты что хочешь? Пойдешь со мной?

После долгого молчания Пабло улыбнулся.

— Думаю, я пока задержусь тут, малявка. Решил поучиться.

— Но если ты задержишься надолго, там все изменится.

— Вот и хорошо. Когда я уходил, там все было так себе.

— Но тебя ждет Хайме. И родители.

Пабло закрыл глаза и судорожно сглотнул.

— Думаешь?

— Думаю, да, но даже если нет, ты можешь отыскать их и… теперь ты сам знаешь, что следует делать. У тебя есть новые слова, похожие на цветок.

— Пока я их только учу.

— Но ты вернешься?

— Вернусь. Попозже.

— Не задерживайся, Пабло. Мы будем тебя ждать.

— Ты готова? — спросил проводник.

Прежде чем ответить, Талья тоже несколько раз сглотнула.

— Да.

Проводник к ней приблизился, и на конце его светящегося пальца появилась круглая сверкающая капля, сделанная словно из жидкого прозрачного меда, или светлого янтаря, или солнечного желе; она парила над пальцем, не касаясь его, будто крошечная планета.