Город-невидимка - Неволина Екатерина Александровна. Страница 10
Саша резко обернулась. Ян, одетый в соответствии с местными обычаями, в штаны, длинную рубаху и короткий византийский плащ, сколотый на плече удивительной красоты витой булавкой, смотрел на нее чуть прищурившись.
— Здесь и вправду хорошо, — подтвердила она и отвернулась, не желая вступать в разговоры. Сейчас было достаточно просто дышать этим сладким воздухом, просто молчать.
— Вот это и плохо, — непонятно заметил он, — не увлекайся, помни, что нам еще назад.
Александра почувствовала досаду. Ну что за человек! Надо ему испортить каждое светлое мгновение! О возвращении можно будет подумать как-нибудь потом. А сейчас… К тому же и ей, и Глебу наверняка будет полезно и интересно познакомиться с живой историей, посмотреть на быт тех далеких, еще домонгольских времен… и книги… Тут же могут найтись очень ценные книги — и русские, и византийские, и греческие. Среди них, вполне вероятно, такие раритеты, что не дошли до наших дней, погибнув в пожарищах и горнилах бесчисленных войн. Нет, спешить с возвращением нельзя — когда еще представится такой удивительный шанс!..
Она хотела ответить Яну что-то резкое, но золотой волшебный день навеивал приятную истому, Саша только махнула рукой и пошла в глубь сада.
Ближе к вечеру их позвали в покои к княгине. В одной из зал дворца, расписанной яркими райскими птицами и сплетающимися причудливыми узорами, были установлены столы, накрытые белоснежными скатертями с ярко-красными вышивками. На столы слуги приносили серебряные блюда с разнообразными кушаньями. Саша заметила здесь запеченного целиком румяного поросенка с краснобоким яблочком во рту, здоровенных рыбин — щук и осетров, закуска тоже оказалась богата и разнообразна — белела прозрачная, казалось, хрустальная засоленная капуста, в которой рубинами вспыхивали ягодки клюквы; золотилась наваристая каша; сверкала в свете множества свечей свежая зелень. А уж о разных пирогах, пирожках и кулебяках и говорить нечего — их здесь было без счета!..
Княгиня, переодевшаяся к пиру в нарядные красные одежды, еще более подчеркивающие ее красоту и свежесть, сидела в центре стола. По левую руку от нее расположились доверенные люди. Видимо, бояре. По правую она посадила гостей. Ближе всех к себе — Глеба. Он был ослепительно хорош — так, что даже больно смотреть. Белая вышитая красными нитями рубаха и алый плащ с золотой вышивкой необыкновенно шли ему, а в лице появилось нечто особенное, благородное, словно княжеская одежда и в самом деле сделала его князем. Саша не смотрела на Глеба, уставившись на стол, но всем телом, всей душой чувствовала его присутствие, несмотря на то, что от Глеба ее отделяли Динка и Северин.
Как-то получилось, что в иерархии их группы она оказалась едва ли не последней, дальше нее от княгини сидел только Ян. Зато не пришлось участвовать в разговорах. За столом было шумно, поэтому Александра и не слышала, о чем разговаривает с гостями княгиня, но, кажется, Ирина Алексеевна была очень добра и к Глебу, и к Динке.
Угощение оказалось очень вкусным, и Саша, собиравшаяся из вежливости едва притронуться к кушаньям, сама не заметила, как съела все, что ей предложили. Возможно, дело было и в свежести продуктов, и в каких-то необычайных пряностях, а может, в искусстве княжеских поваров. Девушка покосилась на Яна. Вот он, кажется, почти ничего и не съел, словно местные деликатесы не имели для него никакой цены.
Когда гости утолили первый голод, Ирина Алексеевна сделала знак, и в зал вошел высокий худощавый человек в длинной полотняной рубахе, с гуслями в руках. Гусляр занял свое место, закрыл глаза и ласково дотронулся до струн. Струны так и льнули к его тонким сильным пальцам, звук их оказался глубоким и мелодичным. Саша никогда не слышала такой прекрасной и легкой мелодии. Потом гусляр запел. Это была баллада о женщине, ждущей своего возлюбленного и каждую ночь зажигающей на окне лампадку в надежде, что ее свет привлечет желанного гостя. Ее тоска, ее голос, зовущий далекого любимого, вливался прямо в сердце.
Александра посмотрела на княгиню. Та сидела, чуть наклонясь вперед, словно впитывая в себя каждое слово, а в глазах Ирины Алексеевны, затмевая сверкание драгоценных камней на богатых ее уборах, сверкали слезы.
«Это же про нее!» — догадалась вдруг Саша, и ей стало страшно.
Тем временем утихли в замершем зале последние звуки песни, и пальцы гусляра бессильно скользнули со струн. Воцарилась тишина. Не было слышно ни единого звука.
Потом Ирина Алексеевна вдруг встала. Бледная и, хотя это казалось нереальным, еще более красивая.
— Спасибо, гости дорогие, — сказала она, низко кланяясь, — что почтили нас своим присутствием. Настал час показать вам главное сокровище и достояние Китеж-града. Прошу вас пойти за мной.
«Неужели икона?» — обрадовалась и удивилась Саша. Она почему-то боялась, что икону будут от них скрывать, догадываясь о цели прибытия незваных гостей. Неужели не догадываются? Может, считают, что они попали сюда случайно? Были же люди до них, недаром княгиня сразу догадалась, что они из другого мира, и, судя по всему, она даже не так удивилась, услышав, сколько времени прошло вне стен Китежа.
«Русичи» вслед за княгиней вышли из пиршественного зала и направились к церкви. Церковь была белой-белой, со стенами, покрытыми разнообразными узорами. Среди них Саша заметила грифонов и львов, и воинственных вздыбленных барсов, и дев со строгими скорбными ликами, а окаймляющий выступы орнамент казался кружевом, по какому-то могущественному волшебству вдруг застывшим и ставшим камнем.
У входа Александра остановилась и перекрестилась. В ней всегда было мало веры, но сейчас в этом необыкновенном месте она чувствовала что-то особенное, какое-то необыкновенное умиление и радость, смешанную с легкой тихой грустью. А может, все дело в еще продолжавшей звучать внутри нее балладе?..
Внутри церковь тоже оказалась нарядной, торжественной и вместе с тем нежной.
— Наша Святая София… — тихо произнесла Ирина Алексеевна.
Посреди храма, метрах в трех над землей, в воздухе разливалось мягкое серебряное сияние, и в этом сиянии, словно в оправе, была икона. Она не опиралась ни на что — просто парила в воздухе, и Саше вдруг показалось, что Святая София видит ее, девушка почувствовала на себе добрый всепрощающий взгляд святой и вдруг упала на колени. По щекам сами собой заструились слезы.
Да! Это было поистине святое место! Святое и прекрасное! Различить во всех деталях лицо на иконе было нельзя, но этого и не требовалось. Святая София казалась живой. Ее присутствие в небольшой вытянутой вверх, словно устремленной к небу, церкви не вызывало сомнений. Она говорила, что есть на земле царство добра, уголок покоя и мира, осененный высшей благодатью. Она обещала, что теперь все будет хорошо, и горести пройдут стороной, затмятся светом великой радости.
— Плачь… Это хорошие слезы, — произнес рядом с Александрой приветливый тихий голос.
Девушка вздрогнула. Под взглядом святой она забыла обо всем мире, забыла, что в нем еще существуют люди…
Рядом с ней стояла княгиня и смотрела светло и благостно. Серебряный свет коснулся ее русых волос, озарил глубокие голубые глаза.
— Я… — Саша не знала, как выразить весь свой восторг, свою радость.
— Да, я знаю, — Ирина Алексеевна мягко улыбнулась, — это особенное место. Когда ты пришла, я увидела за твоим левым плечом тень, но теперь она исчезла. Не бойся больше. Здесь нет места страху. Здесь она никогда до тебя не доберется.
Саша, не удивляясь тому, как княгиня может знать то, что лежит глубоко-глубоко на сердце, что скрывается не только от других, но и от себя, потянулась к Ирине Алексеевне, как тянутся к матери, и та обняла ее, прижала к себе, защищая от всех неприятностей.